Седьмой царевич 3 — страница 29 из 44

— Я давно хотел спросить, а как вы собираетесь искать то, что не нашла целая экспедиция? Да ещё и в столь сжатые сроки? — обернувшись ко мне, поинтересовался водитель.

— Возьмёшь мою винтовку и разгрузку, всё же я тут ВИП-персона, — вместо ответа сказал я, хотя взгляд Клима явно говорил, что ему тоже интересно. — Для начала обеспечим себе рабочую обстановку.

— Чисто, можно выходить, — постучал в окно Сергей, когда осмотрел подходы. Я не стал спорить, хотя и видел подозрительные блики. Но тут как раз всё понятно, недалеко дворец правителя, общая ситуация не располагает к доверию и дружеским беседам, да ещё и мы нарисовались.

Навстречу нам вышел пожилой, страдающий избыточным весом, но довольно крепкий мужчина, с седой окладистой бородой. В национальном костюме и тюрбане он выглядел как часть исторических декораций, словно вышедший из эпохи средневековья.

— Это смотритель музея, — пояснил Сергей, перекинувшись парой слов с мужчиной. — Говорит, что посольство согласовало нам максимальную экскурсию по руинам. Что конкретно мы хотим посмотреть?

— Скажи ему, что нас интересует в первую очередь то же, что интересовало британцев, — не раздумывая ответил я. — Только мы готовы, в случае войны, подержать это у себя, а потом вернуть в целости и сохранности.

Смотритель музея выпучил глаза, что-то закричал, маша руками и показывая вокруг. Затем, ругаясь, начал тыкать пальцем в прекрасно видимый дворец. Чуть ли не в грудь себя бил, что-то доказывая. Вероятно, говорил о могучей и верной армии, о единстве народа Ирака перед лицом захватчиков. Мы всё это максимально спокойно выслушали, было даже грустно его переубеждать.

— Скажи, что, если он так уверен в силе страны, мы готовы оставить всё как есть. Но если у него есть хоть крупица сомнений, то мы спасём историю их великого народа.

— Что будем делать, если откажутся? — поинтересовался Антон, прикрывающий мне спину. — Уйдём восвояси?

— Именно. На самом деле мне плевать на этот памятник. Их по всему миру разрушают сотнями. Мы сюда пришли за конкретным предметом, и в музее его нет.

— Что логично, — хмыкнул Клим. — Пойдём смотреть на раскопки дворца? Придётся действовать методами чёрных археологов, возможно, даже привлекать экскаваторы и краны к раскопкам.

— У нас нет на это времени, — отмахнулся я. — Действовать будем своими силами. Иначе здесь можно и до войны застрять.

— Своими силами? Нас всего четверо. С охраной из посольства — тринадцать. Мы ничего не успеем, — быстро посчитав, вынес свой вердикт Клим.

— Смотритель сказал, что очень уважает наше желание, особенно если оно искреннее, но не позволит забрать из музея ни одного артефакта, — обернувшись, прокомментировал Сергей. — Что дальше?

— Скажи, что мы согласны, но вначале пусть отведёт нас на место раскопок, которое начали британцы, — отмахнулся я, и вскоре мы оказались в небольшом дворике, окружённом современной кирпичной стеной, стилизованной под средние века. Вероятно, чтобы песком не засыпало памятник.

— Вавилон сменил десяток названий и несколько разрушений, но всегда оставался действующим городом, хоть его население то сокращалось до нескольких сотен семей, то разрасталось до многих тысяч, — переводил Сергей. — Жизнь городу обеспечивала река Арахту, несколько раз менявшая своё русло за тысячелетия. Достоверно известно о первых упоминаниях Вавилона от двух тысяч лет до нашей эры.

— Тысяча восемьсот примерно, — вполголоса поправил его Клим.

— Но уже тогда в городе было больше пятидесяти тысяч человек. Он был одним из величайших городов на свете, и имел многочисленные чудеса: от висячих садов до знаменитой Вавилонской башни, которая, по преданиям, была разрушена самим господом, чтобы наказать людей за гордыню, — безэмоционально продолжил переводить ГРУшник, а вот смотритель махал руками, улыбался, воздевал ладони к небесам…

— И пусть некоторые неверные не придают значения упоминанию в библии, но разрушение Вавилонской башни стало началом великого переселения народов. И это подтверждается исследованиями во многих науках!

— Тоже спорно. Хотя великое переселение из Месопотамии и в самом деле происходило и в тот период времени, — прокомментировал Конев.

— Скажи этому историку, что он прав, и Вавилонская башня и в самом деле существовала, — перебил я Сергея, и тот, в свою очередь, прервал смотрителя, после чего тот хитро на меня посмотрел. — Если он прав, и её руины прямо здесь, мы их сейчас увидим. Если же нет, значит, она просто в другом месте. А ну, разойдитесь немного. Мне нужно пространство!

— Надеюсь, вы не будете ничего разрушать? Не хотелось бы вступать в бой с охраной, — попросил Клим, которому, похоже, очень не нравилось, что я собираюсь что-то сделать с представлявшими большую историческую ценность руинами.

Я же лишь улыбнулся, встал на одно колено и запустил пальцы в песок. У меня было не так много времени, чтобы потренироваться. Мы с императором провели не один час в попытках наделить меня символом, а потом выбора того самого, единственно необходимого для миссии. И это было сложно.

Как было сложно сформировать символ под песком, чтобы его не видно было снаружи. Однако я справился, и через пару секунд поверхность подо мной начала исчезать, просев на несколько сантиметров, или примерно на один метр кубический, в пересчёте на площадь внутри стен.

— Он спрашивает, как это возможно и куда делся песок? — перевёл возбуждённую речь смотрителя музея Сергей.

— Скажи, что это лишь одно из чудес господних, а если ему так нужен песок, то вот он, — с этими словами я вновь использовал Суму, высвобождая целую груду за краем раскопок. — Проследите, чтобы он мне не мешал, не самое простое занятие, знаете ли.

Это и в самом деле оказалось довольно тяжело. Символ выхватывал за раз не больше кубометра, только один предмет, но со всеми составными частями. Это было удобно, иначе тот же ядерный чемоданчик пришлось бы перемещать по кускам, начиная с ручки. В то же время между объектами могло и не быть пространства, и они могли быть раздельными. Как стоящий на столе стакан и вода в нём.

Как и не просто доказать самому себе, что «кирпич» может быть отдельным объектом, а может быть лишь частичкой «стены» как большого единого объекта, так и с песчинками, мелкими камушками и прочее. Хотя я не одну тысячу раз уже использовал символы в этом мире, и мне приходилось развивать пространственное мышление для начертания, но вот воображение — совсем другое дело.

Но у меня получилось. В первую очередь, потому что в одной из моих предыдущих жизней и предыдущих миров была такая штука как Воплощение. Нужно было очень хорошо представлять, а главное, верить в то, что ты делаешь, чтобы это получилось. Ну или очень большому количеству верить во что-то конкретное, и тогда оно осуществлялось. Сила веры, питающая богов.

— Он просит остановиться, — прокомментировал Сергей. — Говорит, что мы нарушаем единство памятника.

— Мы ничего не нарушаем. Всё их обломки будут в отдельных кучах. Не мешайте, — ответил я, совершив ещё один круг. Чем дальше я погружался, тем отчётливее проявлялись древние стены, обшарпанные, со следами выбоин и сколов. Но благодаря использованию символа даже в малейших трещинах не оставалось ни песчинки.

Погрузить пальцы, применить символ, сгрузить мусор в кучу, повторить. Три повтора, десять… и я уже стою на два метра глубже, чем остальные. Проступают лестницы, стены, осколки фресок. Но ничего даже близко напоминающего скрижаль. Тридцать циклов по выгрузке мусора.

— Князь, вам стоит остановиться. Если вы продолжите, то можете разрушить уникальный памятник, которому больше четырёх тысяч лет, — попробовал остановить меня Клим. — Вы же видите, тут нет того, что вы ищете.

— Почему стены такие обшарпанные? — спросил я, указывая на каменную кладку, — Даже в пирамидах, говорят, под песком оставался рисунок и мозаика, а тут словно кто-то специально сбивал всё и растаскивал на куски.

— Потому что так оно и есть. Город многократно переходил из рук в руки. После каждого упадка жители возводили свои жилища из развалин, извлекая кирпичи и не жалея древние строения. Они просто не понимали, что именно рушат. А сейчас вы поступаете не лучше, обнажая древние исторические слои, даже не задумываясь о последствиях.

— Мелочи сможете выбрать из кучи, я не забираю ни песчинки, — отмахнулся я, продолжив. Меня не интересовали обломки, как не интересовала мозаика или другие объекты, сотворённые мастеровыми.

Пока сидели с императором, я сумел ощупать скрижаль и осмотреть её со всех сторон. Она тоже была частью чего-то большего, однозначно, но главное, что сама по себе она была не глиняной табличкой, нет. Она была цельным камнем. Мощным, отполированным идеально, выплавленным гранитным фрагментом. С ровными краями, пазами для вставки во что-то большее и символами словно начерченными лёгкими взмахами клинка.

Не нарисованными. Не выдолбленными стальным зубилом. Не выточенными тысячами прикосновений костяных палочек. Нет. Их оставили росчерками. Буквально выплавили, так что было видно начало движения и его конец. Словно раскалённое лезвие или божественный перст скользил по камню, оставляя чёткую линию.

Если бы что-то подобное делали сейчас, а не четыре тысячи лет назад, я бы сказал, что это лазер, или пескоструйная машина, которой режут камень на заводах. Но тогда… Хотя какая разница, как это было сделано, если куда важнее как оно работало? Символы, меняющие саму реальность. Буквально повелевающие материей и энергией.

Пока я вытаскивал очередной кубометр песка, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать слова императора.

Все символы делились на боевые, бытовые и управленческие. Ни в одном из них не было более десяти линий, большинство обходилось семью или даже пятью, но пересекающимися. Не было в них лишь дублирования функций.

Конечно, можно мечом рубить колосья, а серпом головы, в этом нет никаких сомнений, но это уже человеческая изворотливость. Но только благодаря урокам у нашего пианиста я осознал, что один и тот же символ, действуя в строго определённом правильном порядке, тем не менее можно изобразить совершенно по-разному.