Секрет опричника. Преступление в слободе — страница 4 из 8

Теперь работа пошла уже не на шутку. Лихорадочное напряжение, испытанное за эти десять минут, я не решусь сравнить ни с чем в своей жизни. Мы отрыли продолговатый деревянный сундук, прекрасно сохранившийся. Необыкновенная твердость досок, из которых он был сколочен, наводила на мысль, что дерево подверглось химической обработке, вероятно, было пропитано двухлористой ртутью. Сундук был длиною в три с половиной фута, шириной в три фута и высотой – в два с половиной. Он был надежно окован железными полосами и обит заклепками. Перекрещиваясь, железные полосы покрывали сундук, образуя как бы решетку. С боков сундука под самую крышку было ввинчено по три железных кольца, всего шесть колец, так что за него могли взяться разом шесть человек. Взявшись втроем, мы сумели только что сдвинуть сундук с места. Стало ясно, что унести такой груз нам не под силу. По счастью, крышка держалась лишь на двух выдвижных болтах. Дрожащими руками, не дыша от волнении, мы выдернули болты. Мгновение, и перед нами предстало сокровище. Когда пламя фонарей осветило яму, от груды золота и драгоценных камней взметнулся блеск такой силы, что мы были просто ослеплены. Чувства, с которыми я взирал на сокровища, не передать словами.

Эдгар Аллан По. Золотой жук

Глава первая. Под подозрением

Уже не раз казалось мне, что история, связанная с поисками новгородских сокровищ, на очередном внезапном повороте оборвется окончательно. Так было в Александрове, где вместо чернобородого мы задержали его подручного Сверчкова, который даже не ведал, ради чего рисковал. Так повторилось в Ростове, где был арестован сам Отто Бэр, сообщивший о дневнике опричника, который оказался для нас недоступен. То же чувство я испытал и в Борисоглебе, когда узнал о гибели плана тайника. Однако проходило какое-то время, события получали новый неожиданный толчок, и запутанная история новгородских сокровищ продолжалась дальше.

Так вышло и после появления в газете рассказа о том, как погиб план тайника опричника, о работе необычного отдела МВД, занимающегося поисками исчезнувших сокровищ.

Буквально на другой день мне позвонил Пташников и без всяких вступлений накинулся на меня:

– Почему в вашем рассказе так мало сведений о Новгородском погроме? Это было весьма важное историческое событие, которое имело длительные последствия для России. Наконец, именно оно стало причиной появления тайника опричника.

– Я рассказал все, что услышал от вас в Борисоглебе. Или вы отрекаетесь от своих слов?

Краевед моментально сбавил тон:

– Я изложил вам только одну из версий причины Новгородского погрома, которой придерживался Карамзин. В действительности поход на Новгород был прямо связан с проводимой Грозным политикой опричнины, с борьбой против влияния двоюродного брата царя Владимира Андреевича Старицкого. А главная фигура в этом деле вовсе не бродяга Петр Волынский, а известный земский боярин Василий Данилов, будто бы связавшийся через литовских пленных с польским королем. После Новгорода царь нашел измену и в Москве, немало казнил людей, которым до этого безоговорочно доверял. А вы пересказали легенду и успокоились. Так нельзя.

– Наверное, чтобы полностью разобраться в причинах Новгородского погрома, надо настоящее расследование провести, – пытался я оправдаться. – У меня была несколько другая задача.

– Ну-ну, – вроде бы согласился краевед и спросил: – Вам еще не звонил Михаил Николаевич?

– А с какой стати он должен был звонить?

– Хотел поговорить с вами.

– Тоже о Новгородском погроме?

Однако ничего определенного краевед так мне и не сказал.

Весь вечер после разговора с ним я не выходил из квартиры, дожидаясь звонка Окладина, но он позвонил только на следующий день.

– Прочитал вчера ваш рассказ и узнал из него, что нашлись те самые Царские врата из Новгорода, за которыми по всей стране гонялся наш странный попутчик, – деловито начал историк. – Скажите, вы опять использовали тот же художественный прием, когда переносили место действия из одного города в другой, или на этот раз Царские врата действительно находятся в Борисоглебе?

Мне ничего не оставалось, как признаться, что на этот раз я следовал строго за событием.

– А правда, что сотрудница музея смогла по памяти восстановить план тайника? – сразу же задал Окладин следующий вопрос.

Мысленно проклиная Пташникова за болтливость, я вынужден был подтвердить и этот факт. Но Окладин не успокоился:

– Иван Алексеевич говорил, что план, нарисованный сотрудницей музея, находится у вас?

Я колебался, не зная, как лучше ответить историку.

– Да, он был в моей записной книжке, – наконец с трудом выдавил я из себя.

– Почему – был? – в голосе Окладина прозвучало неподдельное удивление. – Куда же он теперь делся?

У меня стало создаваться впечатление, что своими вопросами Окладин прижимает меня к стенке. Поэтому пошел на хитрость:

– Я отдал план Марку. Ему он нужнее.

– Ах, вон как! – разочарованно произнес Окладин. – Очень жаль. Хотелось бы взглянуть на этот таинственный план.

– Зачем?

– Как зачем? Чтобы попытаться найти место тайника, – прямо ответил Окладин, но теперь в его голосе мне послышалась издевка. – Наверное, рассказ вы тоже написали по просьбе вашего приятеля из МВД?

– Почему вы так решили?

– Чтобы заполучить записки опричника, надо убедить Отто Бэра в бессмысленности дальнейших поисков тайника. Не так ли?

Я промямлил что-то невразумительное, и Окладин сухо попрощался со мной, так и не получив ответа на свой вопрос. Ни о Новгородском погроме, ни о самом рассказе историк не обмолвился ни словом. Было ясно, что он звонил только ради плана тайника, но вряд ли поверил мне, что я отдал его Марку.

Долго в этот вечер я не мог заснуть, все больше убеждая себя, что именно Окладин звонил в Борисоглебский музей. Чернобородый сообщил ему, что последние Царские врата из Новгорода оказались там, но сам не успел до них добраться, был арестован. Тогда Окладин и позвонил директору музея. Все сходилось.

Или это все-таки не Окладин? – опять приходили сомнения. Слишком мало он был похож на злоумышленника.

Уже глубокой ночью, вспоминая последние события, я подумал, что человек, интересовавшийся по телефону Царскими вратами из Новгорода, может сам появиться в Борисоглебе.

Эта мысль окончательно лишила меня сна. Едва дождавшись утра, я позвонил директору музея. На мой вопрос, когда будут выставлены из запасников новгородские Царские врата, тот довольно ответил:

– Опоздали, дорогой товарищ. Их еще вчера реставраторы поставили на место.

– Вчера? – механически переспросил я. – А у вас в музее ничего не случилось?

– А что должно было случиться?

Мне было трудно ответить директору музея, поскольку я и сам точно не знал, что могло произойти с Царскими вратами теперь, когда чернобородого уже выдворили из страны.

Тогда я поставил вопрос иначе: не интересовался ли этими Царскими вратами кто-нибудь из посетителей?

– Из посетителей – никто. А вот из милиции – спрашивали.

– Из милиции? – поразило меня сообщение директора.

– Да, ко мне обратился сотрудник МВД с просьбой встретиться с хранительницей фондов – той самой, которая видела план за иконой евангелиста Иоанна.

– И давно это было?

Примерно полчаса назад.

– Значит, они уже встретились?

– К сожалению, не получилось. Она по делам уехала к вам в Ярославль и будет здесь только во второй половине дня.

– А где этот сотрудник милиции сейчас?

– Вроде бы он хотел дождаться Нину Алексеевну.

– Вы посмотрели у этого сотрудника удостоверение?

– А как же! Все в порядке, вот только фамилию не запомнил. Прекрасно знаком с музейным делом. Я даже не догадывался, что в пашей милиции есть такие эрудиты.

Я спросил директора музея, как выглядит этот «эрудит», уже не сомневаясь, что он назовет мне точные приметы Окладина.

– Симпатичный молодой человек спортивного типа. Такой, знаете ли, современный…

Эта характеристика никак не подходила к Окладину. Я растерялся. Значит, в музее появился кто-то другой. Но кто? Подручный чернобородого или все-таки Окладина? А может, это действительно сотрудник отдела МВД, в котором работал Марк? Где еще можно найти милиционеров, профессионально разбирающихся в музейном деле?

Я позвонил в Москву Марку, но к телефону никто не подошел. Что было делать? Все больше я склонялся к тому, что в музее объявился подосланный Окладиным самозванец – исключая меня, Марка и Пташникова, только историк знал, что хранительнице фондов удалось восстановить план по памяти.

Безуспешно попытавшись еще раз дозвониться до Марка, я быстро собрался и отправился на автовокзал, чтобы первым же автобусом выехать в Борисоглеб. Я понял, что не успокоюсь, пока не выясню, кто он такой – этот эрудированный сотрудник милиции.

Автобус до Борисоглеба ушел перед самым моим носом, от досады я чуть не вернулся назад, но тут мне повезло – двое пассажиров искали попутчика доехать до Ростова на такси. Я договорился с шофером, что он подбросит меня до Борисоглеба, до самого музея.

Всю дорогу я лихорадочно посматривал то на часы, то на километровые столбики. На мое счастье, шофер оказался лихачем, от Ростова до Борисоглеба довез меня за считанные минуты, правда, потребовав пропорциональную скорости плату.

Когда я появился в кабинете директора музея, напротив него сидела знакомая мне хранительница фондов.

– Вы спрашивали о человеке, интересовавшимся сегодня Царскими вратами из Новгорода? – поднялась она с места, видимо, удивившись моему взъерошенному виду.

– Где он? – выпалил я с порога, даже забыв поздороваться.

– Мы с ним уже поговорили – он встретил меня у входа в музей.

– А план? План он зарисовал?

– Конечно, он за ним и приехал. Только я больше все равно ничего не могла вспомнить, – извиняющимся голосом сказала девушка.

Я опустился на стул.

– Объясните наконец, в чем вы подозреваете этого человека? – с беспокойством спросил меня директор.

– Может, я опять что-то не так сделала? – расстроилась хранительница фондов и снова стала похожа на провинившуюся школьницу.

Я посочувствовал этим добросовестным, обязательным людям, которые несли на своих плечах такие нелегкие музейные заботы. И не где-нибудь в областном центре, а в глубинке, где каждый лишний гвоздь вырастал в проблему. А тут врывается какой-то сумасшедший, разыгрывающий из себя Шерлока Холмса, и начинает задавать дурацкие вопросы.

Как можно искренней я постарался их успокоить, что ничего страшного не случилось, извинился за причиненные хлопоты, но, прежде чем проститься, все-таки задал девушке те самые вопросы, которые уже ставил перед директором музея.

Фамилию «сотрудника милиции» она тоже не запомнила, а к приметам «симпатичного молодого человека» добавила сильный загар, белую рубашку с закатанными рукавами и светлые брюки.

– А может, он еще не уехал? – неуверенно добавила она. – Ведь мы разговаривали с ним буквально пятнадцать минут назад. У входа в музей стояла его машина, он кого-то еще дожидался.

– Машина? – вскочил я на ноги. – Какой марки?

– В марках я не разбираюсь, но помню красная…

Я стремглав вылетел из кабинета. На асфальтированном пятачке, где останавливались туристические автобусы, насчитал пять легковых машин, среди них – две «Лады» красного цвета. На одной был ярославский помер, на другой – московский.

В салоне первой «Лады» никого не было. Я направился к ней, чтобы лучше разглядеть ее, но неожиданно меня окликнули – приоткрыв дверцу, из другой «Лады» кто-то, одетый в темный костюм, махал мне рукой.

Подойдя ближе, я узнал Ниткина – хозяина уютной квартиры на территории Александровского кремля, в которой мы коротали время, прежде чем отправиться в засаду за иконостасом.

– Вы как здесь очутились? – только поздоровавшись, не совсем тактично спросил я.

– С сыном надумали на его машине проехать по Золотому кольцу. В Борисоглебском монастыре мне раньше никогда не приходилось бывать, а памятник интереснейший.

– Да, да, очень, – поддакнул я, все еще не оправившись от неожиданности. – А где ваш сын?

– По монастырю бродит. Сам удивляюсь на него. Никогда раньше не интересовался стариной, а в этом году словно подменили – вдруг захотел осмотреть наши русские достопримечательности. А вы здесь тоже на экскурсии?

– Некоторым образом, – ушел я от ответа. – Куда же вы теперь? В Сергиев Посад?

– Нет, домой. Там Андрей раньше успел побывать… А вот и он. Ты где был столько времени? – спросил Ниткин подошедшего к нам высокого широкоскулого парня.

– Прошелся еще раз по монастырю, в келью Иринарха-затворника заглянул. Тесновато, но жить можно, – с улыбкой пробасил парень, посматривая на меня сверху вниз.

Ниткин познакомил меня с сыном, предложил:

– Если вы всё осмотрели, можем подвезти до Ростова.

Я замешкался, не зная, как поступить. В это самое время к «Ладе» с ярославским номером по-хозяйски уверенно подошел толстый краснолицый мужчина, за ним не менее полная женщина в ярком цветастом платье вела за руки двух упитанных детишек.

Больше мне нечего было здесь делать, и я с благодарностью принял предложение Ниткина.

Как только машина тронулась с места, я сразу понял, что за рулем опытный водитель. Сказал об этом Андрею. Тот довольно улыбнулся во все лицо, а Ниткин ворчливо объяснил:

– Еще бы не опытный – в армии два года генерала возил и теперь в ГАИ работает. Видимо, в институт так и не будет поступать, всю жизнь баранку прокрутит.

Одной рукой ловко прикурив сигарету, Андрей протестующе мотнул лобастой головой:

– Не волнуйся, батя, в следующем году сделаю попытку в юридический.

– Так, значит, вы – сотрудник милиции? – только сейчас дошли до меня слова Ниткина.

– Сразу после армии пригласили в ГАИ – я согласился.

И тут меня как осенило – я вспомнил приметы «сотрудника милиции»: симпатичный, молодой, спортивного типа, загорелый. Светлые брюки, рукава белой рубашки закатаны… Ведь это были точные приметы Андрея!

Правда, директор говорил, что тот человек прекрасно разбирался в музейном деле. Но такой видный и, судя по всему, не глупый парень мог напустить на себя любого форсу, хоть дипломатом представиться.

Неужели он? А почему бы и нет? Ведь чернобородый вполне мог выйти на него, когда искал план тайника в Александрове. Посулил крупный куш и использует в своих целях.

В том, что Ниткин-старший здесь ни при чем и все делалось за его спиной, я был уверен. Ведь он сам только сейчас удивлялся, с чего вдруг у сына проснулся интерес к старине! Похоже, парень – пижон, явно пошел не в отца. Но как проверить эти подозрения?

Когда я сообщил Ниткину, что именно в Борисоглебском монастыре нашлись Царские врата, которые разыскивал чернобородый, он даже рассердился на меня:

– Что же вы раньше не сказали? Хоть назад поворачивай. Ведь я бы на них совсем другими глазами посмотрел.

Андрей вел машину молча, но я заметил, к нашему разговору он прислушивается с интересом.

Ниткин не читал моих рассказов и только сейчас узнал об аресте чернобородого, о новгородских сокровищах. Не перебивая, выслушал меня и тихо, но внятно произнес:

– Значит, прав был Михаил Николаевич Окладин, и вся эта история с поисками сокровищ действительно закончилась пустыми хлопотами.

Я спросил Ниткина, когда он встречался с историком последний раз.

– Да после того случая у нас в Александрове больше не виделись.

Подавшись вперед, я недоверчиво заглянул Ниткину в лицо:

– Когда же Михаил Николаевич говорил вам о сокровищах?

– Утром после ареста в церкви того парня.

– Окладин приходил к вам?! Зачем?

– Узнать, чем дело закончилось. Тогда он и сказал, что зря чернобородый так рискует, мотается из-за этих сокровищ по церквам, все равно рано или поздно попадется.

– Но ведь в тот день еще не было известно, что чернобородый разыскивает план тайника с сокровищами! Откуда мог знать о них Окладин?

– А вы у него сами спросите, – посоветовал Ниткин.

Наверное, мои расспросы показались ему странными, бросающими тень на Окладина.

А я отчетливо вспомнил, как категорично Окладин заявил тогда, что не может остаться в Александрове, как язвительно подтрунивал над Пташниковым, вызвавшимся участвовать в засаде за иконостасом. Что же получается? Все это была игра? Но зачем она потребовалась Окладину?

Выходит, я не обознался и действительно видел на перроне Ростовского вокзала историка? Но ведь именно в Ростове был позднее арестован Отто Бэр! Что кроется за всем этим? Стечение обстоятельств или нечто другое?

Ночью в Александрове Окладин вслед за мной выходил из гостиницы. Зачем?

В Ярославле чернобородый посетил квартиру Окладина. Что может связывать этих людей?

Наконец последний случай: Окладин узнает от Пташникова, что план тайника удалось восстановить по памяти – и сразу же в Борисоглебском музее появляется «сотрудник милиции», который завладевает этим планом. Опять совпадение? Не слишком ли их много?

Снова и снова возвращался я к этим событиям, пытаясь увязать их в единую цепь причин и следствий, но безуспешно. А перед глазами маячил широкий стриженый затылок Андрея. Не через этого ли парня действовал Окладин?

В Ростове мы расстались с Ниткиным, как старые друзья, но мои подозрения в отношении его сына не рассеялись.

Приехав домой, я сразу позвонил Марку, рассказал, что случилось в Борисоглебе.

– Значит, список подозреваемых все увеличивается? – пошутил Марк.

– Кто-то всерьез интересуется новгородскими сокровищами, а для тебя, видимо, все это пустяки, на которые не следует обращать внимания? – возмутился я.

– Успокойся, новость ты сообщил важную, тут есть о чем подумать. С сыном Ниткина мы разберемся, действительно, улики явно сходятся на нем. Но нельзя и случайность исключать, она иной раз убедительней факта выглядит.

Я спросил Марка, есть ли какие-нибудь новости о чернобородом.

– Газету с твоим рассказом переправили ему, но пока молчит. Будем ждать. Больше мы никак не можем подстегнуть события…

Я и сам прекрасно понимал это, но как трудно ждать, когда неизвестно, чего ждешь. Наверное, поэтому я никогда не увлекался рыбалкой – закинешь удочку, а сам не знаешь, есть в этом месте рыба или нет?

Однако, как вскоре выяснилось, до следующего, последнего поворота в затянувшейся истории поисков новгородских сокровищ остались считаные дни.

Глава вторая. Что было в пакете

Поздним ненастным вечером ко мне неожиданно приехал Марк. Удивило меня, что в Ярославле, как выяснилось, он появился еще утром, но даже не позвонил. Когда я спросил его, где он пропадал целый день, Марк устало опустился на диван и сказал чужим, пересохшим голосом:

– Все объясню потом. Мне нужна ваша помощь.

– Чья помощь? В чем? – с недоумением рассматривал я Марка – обычно аккуратный и подтянутый, сейчас он сидел передо мной весь помятый, с темными подглазинами на утомленном лице.

– Придумай, как мне немедленно, сейчас же встретиться с Пташниковым и Окладиным.

На часах было уже половина девятого, за окном моросил дождь, видимо, зарядивший на всю ночь.

– Может, отложим до завтра? Тебе надо как следует отдохнуть.

Вид у Марка был измученный, но он отрицательно покачал головой:

– Нет, это надо сделать сегодня.

Я прикинул: моя квартира находилась на полпути от Окладина к Пташникову, поэтому лучше встретиться здесь – не потеряем лишнего времени, а Марк успеет поужинать и привести себя в порядок.

Позвонил Пташникову. Услышав, что Марк в Ярославле и ему нужна помощь, краевед согласился приехать не раздумывая.

Я был уверен, что и Окладин сразу откликнется на мое приглашение, но его пришлось уговаривать. Наконец историк уступил и появился у меня даже раньше краеведа – видимо, торопился.

Я поглядывал на Марка с досадой – хоть бы словом обмолвился, о чем пойдет речь. Окладин и Пташников тоже с нетерпением ждали его объяснений, но вместо того, чтобы сразу заговорить о том, ради чего собрались, мы вдруг начали обсуждать погоду, вспомнили последние столичные новости, выпили по чашке кофе.

Этой затянувшейся дипломатии первым не выдержал Пташников – он напрямую спросил, что привело Марка в Ярославль.

Марк посмотрел на каждого из нас, сдвинул пустые кофейные чашки и, вынув из кармана пиджака толстый черный пакет, положил его на середину стола.

– Что это? – тихо спросил Пташников, не спуская с пакета глаз.

– Фотокопия дневника Ганса Бэра. – Марк с любопытством наблюдал нашу реакцию.

Да, посмотреть на нас со стороны было интересно. Вздрогнул и изменился в лице даже рассудительный и уравновешенный Окладин. Что уж говорить о Пташникове – он чуть не схватил пакет со стола и лишь с большим трудом усидел на месте.

Я неожиданно осип, в горле словно кость застряла:

– Как эта фотокопия оказалась у тебя?.. Я уже не надеялся…

Довольный произведенным эффектом, Марк признался:

– Мне тоже почти не верилось, что мы когда-нибудь прочитаем дневник опричника.

Пташников встрепенулся:

– Господи! Вы можете быстрее перейти к делу?! Вы ездили к Отто Бэру? Купили эту фотокопию? Похитили ее из дома чернобородого?

Постукивая пальцами по столу, где лежал пакет, Марк неторопливо объяснил:

– Все получилось гораздо проще. Только Отто Бэр вернулся на родину, как в авиационной катастрофе вместе с единственным наследником погиб его дядя – промышленник Вильгельм Бэр. Таким образом, чернобородый стал владельцем богатой и влиятельной фирмы, которая выполняла большие заказы нашей страны.

– Повезло чернобородому, – вполголоса заметил Окладин. – Видимо, в рубашке родился.

Марк долгим взглядом посмотрел на Окладина.

– Вы правы, вряд ли Отто Бэр тяжело переживал гибель своих родственников. После того как чернобородого с позором выдворили из нашей страны, его карьере пришел конец. И тут как нельзя кстати – авиационная катастрофа, сделавшая Отто Бэра миллионером.

– Такая удача ему, наверное, и во сне не снилась, – брезгливо вставил Пташников.

– Но неожиданно дело осложняется – выходит твой рассказ, в котором ты подробно расписал его похождения в качестве взломщика, – повернулся Марк ко мне. – Эту газету мы тоже послали Отто Бэру.

– Ничего не понимаю, – растерялся я. – Чем мой рассказ мог навредить новоявленному миллионеру?

– Во-первых, о рассказе узнали посольские работники и сотрудники торгового представительства – это касалось их чести. Потом проведали конкуренты Отто Бэра и сразу поняли, что на скандале можно погреть руки – кто-то, с соответствующим комментарием, переслал газету в наше Министерство внешней торговли. Да и сам Отто Бэр, вероятно, сообразил, что человек, выдворенный из России с позором, с публичной оглаской, не может внушать доверия нашим внешнеторговым организациям, а в результате фирма лишится выгодных заказов.

– Вас можно поздравить с выходом на международную арену, – язвительно сказал Окладин. – Напустили своими газетными разоблачениями страху на западных предпринимателей.

– Но это еще не все, – продолжил Марк. – Из второго рассказа, который ты написал по нашей просьбе, Отто Бэр узнает, что план тайника окончательно утрачен. Теперь дневник потерял для него всякую ценность, и он делает красивый жест – пишет в Министерство внешней торговли письмо с предложением подарить России дневник своего предка, представляющий собой важный исторический документ.

– Ах, шельмец! – проронил Пташников.

– Короче говоря, через некоторое время дневник оказывается в Москве, специалисты подтверждают, что это не подделка, а подлинный документ шестнадцатого века. Одна из фотокопий дневника поступает в наш отдел. – Марк только сейчас раскрыл пакет и веером выложил фотоснимки на стол.

Краевед и историк моментально склонились над ними, чуть не столкнулись лбами. Мне оставалось разочарованно вздохнуть – древнерусское письмо было недоступно для меня. По тому, как Окладин и Пташников быстро откладывали прочитанные страницы в сторону, было ясно – для них этой проблемы не существует.

Марк объяснил, что здесь лишь часть фотокопии дневника опричника, рассказывающая о Новгородском походе и возвращении Ганса Бэра с обозом. Сам дневник находится на исследовании в Историческом музее, который и стал его владельцем, на имя чернобородого по всем правилам оформлен дарственный документ.

Марк был уверен: если бы не рассказ, из которого Отто Бэр узнал об уничтожении плана тайника, он никогда не отдал бы дневник. Рассказ сделал свое дело.

Сознаюсь – мне, автору, приятно было это слышать, хотя и не оставляли сомнения. На мой взгляд, произошло что-то другое. Не верилось, что только рассказ подтолкнул чернобородого на этот решительный поступок, возможно, имелась еще какая-то более важная причина, о которой мы не догадывались.

И вот на стол легла фотокопия последней страницы.

По тому, как краевед тут же полез в карман за папиросами, а историк начал усиленно вытирать платком вспотевший лоб, я понял – прочитанное взволновало их.

Когда Пташников несколькими глубокими затяжками выкурил половину папиросы, а Окладин опять засунул платок в карман, я попросил хотя бы вкратце пересказать прочитанное.

И вот что я узнал о тех обстоятельствах, при которых часть вывезенных из Новгорода сокровищ была спрятана в тайнике…

По приказу Ивана Грозного обоз Ганса Бэра следовал через Вологду, Кострому, Ярославль, оставляя в монастырях богатые дары: иконы, церковные драгоценности, книги. Где-то за Ярославлем обоз подстерегла разбойничья ватага, часть лошадей была перебита или угнана вместе с повозками.

В этой ситуации Ганс Бэр принял решение спрягать половину оставшихся сокровищ возле какого-то монастыря на берегу реки.

В дневнике опричника было много интересных подробностей, но они не давали ответа на главный вопрос – на берегу какой реки, возле какого монастыря спрятаны новгородские сокровища?

Только одна фраза в дневнике опричника описывала место, где был устроен тайник. В переложении на современный язык звучала она так:

«Когда сундук был закопан, за монастырем у реки встало солнце. От сундука до черного камня было столько шагов, сколько от камня до церкви у переправы, и все по прямой. Не полагаясь на память, я снял с Царских врат икону Иоанна и ножом вырезал на вратах, где лежит сундук. В одиночестве и скорби вернулся я к обозу, моля Господа Бога о прощении».

Я достал записную книжку, куда девушка из Борисоглебского музея по памяти зарисовала план, находившийся за иконой евангелиста Иоанна.

Теперь в этом приблизительном плане кое-что прояснилось: прямая линия сверху вниз – дорога, по которой шел обоз Ганса Бэра, пересекающая ее извилистая линия – река, впадающая в другую речку. Крест на пересечении – церковь какого-то монастыря, кружок слева над ним – черный камень-ориентир, прямоугольник еще выше – сам тайник.

После рассказа о нападении на обоз Ганс Бэр написал в дневнике, что еще один сундук был оставлен в ростовском Авраамиевском монастыре. Следовательно, решил Марк, тайник с сокровищами находится между Ярославлем и Ростовом. Весь день он просидел в Ярославском архиве, изучая этот участок бывшей Большой Слободской дороги по старым картам и описаниям-подорожникам, однако место тайника так и не смог определить.

– Рассчитываю на вашу помощь, – сказал Марк краеведу и историку, выложив на стол подробную карту Ярославской области. – У меня уже голова кругом идет, а толку никакого. Или в дневнике путаница, или план неправильно зарисован…

На карте все слияния рек от Ярославля до Ростова были уже помечены Марком красным карандашом. Пташников и Окладин опять и опять вчитывались в текст дневника, стараясь хотя бы приблизительно определить, где было совершено нападение на обоз.

Но секрет опричника никак не поддавался разгадке. За четыреста лет изменились русла рек, иначе пролегла дорога на Москву, без следа исчезли целые монастыри, не говоря уже о каком-то черном камне, который приметил опричник.

– Интересно, случайно ли Ганс Бэр вырезал план тайника именно за иконой евангелиста Иоанна? – вслух рассуждал Пташников, докуривая очередную папиросу.

– Снял первую попавшуюся под руки икону, – ответил ему Окладин.

– У вас есть какое-то предположение? – с надеждой посмотрел Марк на краеведа.

– Ничего у меня нет, – буркнул тот, втыкая в переполненную пепельницу окурок.

– Накурили – хоть топор вешай, – недовольно сказал Окладин, рукой разгоняя дым.

Пташников потянулся было за следующей папиросой, с трудом остановил себя, испугавшись новых упреков историка.

– Мне ясно одно – Ганс Бэр сделал так, что тайник можно найти, когда под рукой и дневник, и план, а у нас вместо точного плана туманные воспоминания какой-то девицы.

– Значит, наши поиски напрасны? – упавшим голосом спросил я Пташникова.

– Думать надо, наскоком здесь не возьмешь…

Внимательно рассмотрев фотокопию одной из страниц дневника, краевед показал ее Окладину:

– Как вы считаете, почему об остановке в Авраамиевском монастыре Ганс Бэр написал таким мелким почерком?

– Вряд ли стоит придавать этому значение. – Окладин откинулся на спинку стула. – Вы совершенно правы: тайник можно найти только при наличии и дневника, и плана.

– Мало ли что я сказал, – начал было Пташников, но историк жестом руки остановил его:

– Настоящего плана у нас нет, следовательно, все наши усилия бессмысленны, будь мы хоть семи пядей во лбу. Даже если мы найдем эту речку, этот монастырь, этот камень-ориентир, мы все равно не знаем, сколько шагов отмерил опричник от тайника до камня.

– Тогда можно будет привлечь специальную технику, такая у нас имеется, – сказал Марк, опять уставясь на Окладина, будто изучая его лицо.

– С чем вас и поздравляю. Дело за небольшим – найти стог с иголкой, а иголка с помощью техники отыщется, – желчно произнес Окладин.

– Вы так говорите, словно довольны этим, – проронил краевед.

– Не выдумывайте. Я не меньше вашего желаю разгадать секрет Ганса Бэра, но сами видите – это невозможно…

Вечер прошел безуспешно – тайна опричника так и осталась неразгаданной. Все устали и были раздражены. В двенадцатом часу ночи Пташников и Окладин ушли, стараясь не глядеть друг на друга.

Я постелил Марку на диване, и мы молча улеглись спать. Сон долго не шел ко мне. По тому, как тяжело вздыхал и ворочался Марк, было ясно – ему тоже не спится.

У меня не выходила из головы стычка краеведа с Окладиным. Пташников обмолвился о том, о чем давно думал я, но не решался высказать историку в глаза.

Снова спрашивал я себя: что связывает Окладина с чернобородым? Зачем Отто Бэр приезжал к нему? Почему Окладин не хочет, чтобы сокровища были найдены?

Или все мои подозрения не имеют под собой никаких оснований, не стоят ломаного гроша? Но ведь и Пташников заметил странность в поведении Окладина. Почему Марк до сих пор не поговорил с историком начистоту? Почему так странно посматривает на Окладина, словно хочет о чем-то спросить?

Наконец усталость взяла свое, и я заснул.

Неудивительно, что после всего услышанного и увиденного в этот вечер мне снились страницы дневника Ганса Бэра, окованные железом сундуки, сам опричник, как две капли воды похожий на своего чернобородого потомка Отто Бэра. Он что-то сердито выговаривал мне и грозил пальцем, на котором зловеще поблескивало золотое кольцо с кроваво-красным камнем. Потом опричник сжал пальцы в кулак и начал стучать по крышке огромного сундука с драгоценностями.

Удары были такие громкие и гулкие, что я в испуге проснулся, но странное дело – стук не прекратился. Рядом, на диване, приподнял голову Марк.

Только теперь я сообразил – кто-то настойчиво барабанит во входную дверь. Босиком бросился в прихожую, открыл дверь и увидел на лестничной площадке возбужденного, промокшего под дождем Пташникова.

Я надавил на кнопку электрического звонка и убедился в его исправности. Спросил Пташникова, почему он не воспользовался им.

Краевед нетерпеливо махнул рукой:

– Какая разница!

Пропустив его в прихожую, я закрыл дверь, еще раз с ног до головы оглядел краеведа – вид у него был ужасный.

– Вымокли до нитки. Скорее снимайте плащ и ботинки, вам надо просохнуть.

– Как на зло – ни одного такси, пришлось пешком.

– Через весь город?!

Пташников не ответил, нетерпеливо затоптался на месте:

– Срочно дайте дневник Ганса Бэра, записную книжку с планом тайника и карту Ярославской области. У меня возникла одна мыслишка.

– Всё на столе. Раздевайтесь и проходите.

Но Пташников уже не слышал меня. Так и не скинув плащ, бросился в комнату, включил свет, схватил со стола страницы фотокопии дневника и начал их лихорадочно перебирать, что-то бормоча под нос.

Мы с Марком недоуменно переглянулись. На полу с мокрого плаща натекла лужа, но краевед не замечал этого.

Я вздохнул и пошел на кухню ставить на плиту кофейник. Хотелось опять лечь в теплую постель, но было ясно – Пташников вряд ли даст нам заснуть.

Только поджег газовую горелку – услышал какие-то громкие восклицания. Вернулся в комнату и увидел, как Пташников трясет перед лицом растерянного Марка одной из страниц фотокопии дневника Ганса Бэра, пальцем другой руки тычет в мою записную книжку с планом и торопливо, проглатывая слова, объясняет:

– Волнистая линия справа – не река, а берег озера Неро. В озеро впадает речка Ишня. На том месте, где сейчас стоит деревянная церковь Иоанна Богослова, раньше стояла часовня, ее опричник Ганс Бэр и назвал монастырем.

Заметив меня на пороге комнаты, Пташников кинулся ко мне:

– Тайник Ганса Бэра у церкви Иоанна Богослова, даю голову на отсечение! Как я раньше не догадался!

– Но этого не может быть!

– Что?! – Краевед словно на столб налетел с разбегу.

– После нападения на обоз Ганс Бэр оставил еще один сундук с дарами в Ростове, в Авраамиевском монастыре. Значит, тайник находится между Ярославлем и Ростовом, а не дальше Ростова. Вы же сами зачитывали это место из дневника.

– Правильно, эта запись всех нас и обманула! – захлебывался словами Пташников. – Ганс Бэр просто забыл о сундуке, оставленном в Авраамиевском монастыре, и написал о нем после, на странице, где описывалось нападение на обоз и было внизу свободное место. Вот откуда пошла путаница, сами убедитесь. – Краевед протянул мне фотокопию этой страницы дневника.

Спросонья я еще ничего не мог понять.

– Видите, каким мелким почерком сделана запись об остановке в Авраамиевском монастыре? Она с трудом уместилась в самом конце страницы.

– А камень? О каком черном камне он пишет?

– Черт возьми! – вскочил Марк с дивана, босиком, полуголый, заходил по комнате.

– Что с тобой?

– Мы на этом камне сидели. Помнишь? Правда, он скорее синий, чем черный, но Ганс Бэр в темноте не разглядел его как следует.

Теперь и я вспомнил тот огромный синий камень, на котором мы с Марком разговаривали, прежде чем отправиться к Анне Николаевне. Посреди зеленой ровной поляны выглядел он необычно, и я еще тогда подумал, как он здесь очутился.

Пташников тут же объяснил, размахивая руками:

– Церковь поставлена на том самом месте, где Иоанн Богослов, но преданию, вручил Авраамию посох, чтобы он разбил каменного идола Велеса. Можно предположить, что этот синий камень – часть разрушенного идола, его перенесли туда в память о подвиге Авраамия и в назидание язычникам.

Я все еще не мог собраться с мыслями, перебирал страницы фотокопии дневника, опять рассматривал план в записной книжке. Получалось, мы с Марком находились совсем рядом с тайником опричника, сидели на том самом камне, который он выбрал в качестве ориентира.

Неужели тайна Ганса Бэра разгадана? Полной уверенности у меня не было, и я откровенно признался в этом Пташникову.

– Никаких сомнений нет и быть не может! – взъерошился краевед. – Не случайно Ганс Бэр сделал план тайника именно за иконой евангелиста Иоанна – на этом самом месте Авраамий получил посох от Иоанна Богослова. Может, и об Авраамиевском монастыре он умышленно написал там, где сообщил о тайнике. Так он назвал два имени – Иоанн и Авраамий. На месте их встречи и находится тайник.

Я вспомнил слова Окладина, что если мы и найдем камень-ориентир, то все равно не знаем, на каком расстоянии от него находится тайник. Как можно осторожней сказал об этом возбужденному краеведу.

– Чепуха! – Пташников вырвал у меня фотокопию дневника. – «От сундука до черного камня было столько шагов, сколько от камня до церкви у переправы, и все по прямой», – прочитал он. – Замеряем расстояние от церкви до камня и по этой же линии откладываем столько же метров до тайника.

– Церковь, которая там стоит, построена в семнадцатом веке митрополитом Ионой Сысоевичем, – напомнил я краеведу. – Старая часовня могла находиться в другом месте.

– Теоретически это возможно, но практически церкви ставили на одном фундаменте, – сказал Пташников, но я не услышал в его голосе прежней уверенности.

– Девушка из Борисоглебского музея видела вот здесь на плане, между камнем и тайником, какой-то знак, похожий на букву П. Интересно, что он обозначал? – вслух размышлял Марк.

– Так это же ясно как божий день! Почему вы раньше молчали? – чуть ли не закричал Пташников.

– Я не знал, что это важно, – опустился Марк на диван.

– Еще как важно! В кириллице буквы обозначали и числа: А – один, В – два, Г – три. Буква П обозначала восемьдесят. Значит, от камня до тайника восемьдесят шагов. Если от церкви до камня столько же, следовательно, она поставлена на том же самом месте и мы можем точно определить направление на тайник!

– Девушка из музея говорила еще о каких-то коротких словах, вырезанных на плане, – вспомнил я.

– Ишня и Неро – вот что там было вырезано! – убежденно заявил Пташников и торопливо начал застегивать пуговицы плаща. – Сейчас же заводите машину! Я вам точно покажу, где лежат новгородские сокровища!

– Иван Алексеевич, посмотрите на часы. Еще ночь, дайте хоть немного поспать. Что мы найдем в такой темноте?

– К сожалению, вы правы, – вынужден был согласиться с Марком краевед.

Он собрался было пешком возвращаться домой, но я не отпустил его, разложил между диваном и кроватью раскладушку.

Глава третья. Смерть у замка

Когда долго идешь к какой-нибудь цели, то ее внезапное появление на горизонте воспринимается и с радостью и с невольным чувством утраты одновременно – исчезает сладостное и азартное состояние поиска.

В случае с разгадкой тайны новгородских сокровищ было иначе – меня все еще не оставляли сомнения, действительно ли краевед раскрыл секрет опричника, не ждет ли нас вместо радости открытия болезненный удар разочарования?

Как я заметил, эти же сомнения одолевали и Марка, и только Пташников был твердо убежден, что местоположение тайника опричника нам известно и дело осталось за малым – взять из него сокровища.

Мы вышли из дома, молча залезли в «москвич», по крыше которого всю ночь барабанил дождь, поэтому сейчас в нем было холодно, неуютно.

Однако наступающий день обещал быть погожим – в лужах на асфальте отражалось голубое небо, пронизанное лучами невидимого, поднимающегося за городом солнца.

– Заедем за Окладиным? – прогревая мотор, как бы между прочим спросил Марк краеведа.

Тот на мгновение замешкался, потом решительно сказал:

– Это не по дороге, не будем терять времени…

Марк согласно кивнул, но я видел – в глубине души ему жаль, что Окладин не поедет с нами. А я подумал: зачем брать с собой человека, который, похоже, не хочет, чтобы тайник опричника был найден? Или Марк надеялся там, у тайника, разрешить все загадки и неясности, связанные с Окладиным?

По пустынному шоссе, словно отполированному ночным дождем, Марк вел свой «москвич» с такой скоростью, будто мы гнались за обозом Ганса Бэра, проследовавшим здесь четыре столетия назад.

Речь зашла о необычном отделе МВД, в котором работал Марк, по моей просьбе он коротко рассказал о последних находках. Краевед слушал его с таким же удивлением, что и я, когда впервые узнал о существовании этого отдела. Мне вспомнился молоденький лейтенант Смолкин, отправленный Марком к человеку, нашедшему клад с золотыми монетами. Спросил, чем история закончилась.

– В чугунке, который мужик на огороде выкопал, оказалось около двадцати килограммов золота. Его счастье, что не успел продать, а то бы к уголовной ответственности привлекли.

– Таким только волю дай, они шапку Мономаха на золотые зубы переплавят, – проворчал краевед, окутываясь папиросным дымом.

– Чтобы замести следы, уничтожают такие сокровища, которые рядом с шапкой Мономаха можно выставлять. Держат в тайниках то, что должно принадлежать всему человечеству.

Я вспомнил Янтарную комнату, судьба которой так неожиданно переплелась с тайной новгородских сокровищ. О ней же вспомнил и Марк:

– Помнишь, я рассказывал тебе о Георге Штайне?

– Это тот фермер, который занимается поисками Янтарной комнаты?

– Да. В немецком журнале «Штерн» только что опубликовано сообщение, что Георга Штайна нашли мертвым в лесу.

Это известие поразило меня:

– Убийство?!

– По официальной версии местной полиции, он покончил с собой. На его теле было обнаружено множество ран, рядом валялись скальпель, ножницы, ножи, которыми он якобы и убил себя.

– Странное самоубийство. Почему в лесу? Зачем такое количество холодного оружия? Что его толкнуло на это? – высыпал я на Марка целый ворох вопросов.

– Некоторые журналисты продолжают считать, что обстоятельства гибели Георга Штайна до конца не выяснены. Вполне возможно, это было убийство. Я не сказал самое главное – лес, где нашли тело Георга Штайна, вплотную подступает к замку «Бэрхауз».

Я изумленно уставился на Марка, не в силах сразу переварить полученную информацию.

– Ты считаешь, к его смерти причастен Отто Бэр?

– А ты думаешь, здесь простое совпадение?

– Не знаю, – растерянно пробормотал я. – Все это слишком необычно и неожиданно…

Сейчас мне отчетливо вспомнилась услышанная в кабинете Марка магнитофонная запись его разговора с Георгом Штайном, как фермер несколько раз уходил от вопросов о тех «непредвиденных» трудностях, с которыми он сталкивался во время поисков награбленных фашистами сокровищ, о «настоящей войне», которую объявили ему владельцы замка «Бэрхауз». Как сейчас слышал я его спокойный, твердый голос человека, уверенного в своей правоте.

Нет, не мог Георг Штайн покончить жизнь самоубийством!

Следовательно, его убили? Но кто?

Пришел на память рассказ Марка о судьбе директора Прусского музея искусств Альфреда Роде, который, вероятно, потому и исчез, что знал о местонахождении Янтарной комнаты.

Почти одновременно с ним, при загадочных обстоятельствах, под стеной обвалившегося дома, погиб отец чернобородого, уверенный в надежности «БШ», куда из Королевского замка в Кенигсберге, возможно, была переправлена Янтарная комната.

Позднее, совсем недавно, в авиационной катастрофе погиб Вильгельм Бэр, также осведомленный о «БШ».

И вот, в лесу возле замка «Бэрхауз», смерть настигла Георга Штайна, который почти двадцать лет шел по следам Янтарной комнаты. Ясно – это не случайная гибель. Но тогда напрашивался вывод, что чернобородый авантюрист Отто Бэр, с которым мы встретились в электричке Москва – Александров, тоже вполне мог оказаться замешанным в эту кровавую историю.

Марк не стал опровергать выстроенную мною логическую цепочку, а наоборот – подтвердил ее новыми доводами:

– Из Кенигсберга, хотя война еще не закончилась, отец Отто Бэра приехал к себе в замок «Бэрхауз». Не там ли и находится тайник, обозначенный «БШ»?

– Вряд ли можно доказать эту версию.

– Вспомни письмо отца Отто Бэра брату в Швейцарию: «БШ – самое надежное место для хранения такой ценности, как Янтарная комната». Таким надежным местом, о котором обоим было известно, братья вполне могли считать тайник в их родовом замке. В пользу этого предположения есть любопытное свидетельство. Во время войны, как вспоминал один из сослуживцев Вальтера Бэра, он любил повторять такую фразу: «Англичане говорят: мой дом – моя крепость. А для меня мой дом – мой шкаф». И называл родовой замок не «Бэрхауз», а «Бэршранк».

Я вынужден был согласиться, что получилась довольно-таки стройная версия, вполне имеющая право на существование.

Однако Марк сам же подверг ее сомнению:

– Даже слишком стройная, а это настораживает. В Москве мы договорились с Георгом Штайном, что он передаст нам свой архив, в котором собраны документы о Янтарной комнате и других ценностях, вывезенных из России в Германию. После его смерти архив исчез, мы думали – навсегда. Но оказалось, его успел выкупить известный на Западе коллекционер Эдуард фон Фальц-Фейн, мать которого – из древнего русского рода Епанчиных. Живет он в Лихтенштейне, но сохранил интерес и любовь к русской культуре, потому и подарил архив нам. Оказывается, Георг Штайн перед смертью разрабатывал и такую версию, что Янтарная комната была вывезена в Америку.

– Как она могла оказаться за океаном?

– У американцев во время войны тоже были команды специального назначения, которые занимались сбором художественных ценностей. В одном из гамбургских журналов Георг Штайн незадолго до гибели опубликовал список сокровищ, вывезенных в США. Однако мне американская версия судьбы Янтарной комнаты кажется сомнительной – в США есть закон, по которому похищенные в годы войны ценности должны быть возвращены их законным владельцам.

– Янтарная комната могла попасть в частное собрание.

– Более убедительной мне кажется версия, что она осталась в Кенигсберге.

– Почему же Георг Штайн оказался возле замка «Бэрхауз»?

– Возможно, его внезапная смерть никак не связана с Янтарной комнатой. В «Бэрхауз» могли храниться и другие, награбленные в годы войны сокровища. Георг Штайн узнал об этом, возможно, хотел проникнуть в замок тайком – и его убрали. Помнишь, в разговоре со мной он высказывал предположение, что в замке «Бэрхауз» есть тайники, о содержимом которых еще ничего не известно?

Действительно, Георг Штайн говорил это, тем более непонятным показалось мне следующее замечание Марка:

– Но нельзя окончательно исключать и ту вероятность, что он покончил жизнь самоубийством.

– А причина?

Возможно, многолетние безрезультатные поиски Янтарной комнаты завели его в тупик, из которого он не нашел иного выхода. Кроме того, как выяснилось сейчас, его преследовали кредиторы, травили недобитые нацисты, упрекавшие его в том, что он «продался русским».

– Тогда возникает вопрос – почему он покончил счеты с жизнью именно возле замка «Бэрхауз»?

Марк пожал плечами:

– Может, таким образом Георг Штайн хотел обратить на этот замок особое внимание?

Это объяснение не показалось мне убедительным. Собрался сказать об этом, но тут меня отвлекло другое – разговаривая с нами, Марк несколько раз посмотрел в боковое зеркальце.

Заинтересовавшись этим, я оглянулся и увидел, что следом за нашим «москвичом» по пустынному шоссе едет красный фиат. Именно на него и посматривал Марк.

Я вспомнил Суздаль, как на улице рядом со мной притормозила легковая красная машина и сидевшие в ней двое мужчин явно уставились на меня. Я не видел их лиц, но почувствовал на себе взгляды этих людей – недобрые и пронизывающие насквозь. Неужели нас преследует та же самая машина?

Тогда, в Суздале, я не успел точно определить марку машины, но теперь почти не сомневался, что там тоже был фиат. У Андрея Ниткина была «Лада», значит, не он?

Мне и сейчас не удалось рассмотреть людей, сидящих в фиате, который следовал за нами, – словно умышленно, он держался на определенной дистанции, не отставая и не приближаясь к нам. Я все больше убеждался, что это не случайно.

Однако на развилке напротив нефтеперегонного завода фиат резко свернул на дорогу, ведущую к Иванову. Марк тоже заметил это и больше уже не посматривал в зеркало. Я успокоился – тревога оказалась ложной. Но этот фиат напомнил мне, что до сих пор я так и не узнал у Марка, чем закончилась его поездка в Суздаль, помогла ли она ему в расследовании дела чернобородого.

– Если бы не твоя информация о его появлении в Суздале, нам вряд ли бы удалось вычислить и задержать Отто Бэра в Ростове. Я твой должник.

– Запомню, – сказал я и поинтересовался, что же именно удалось Марку узнать в Суздале.

– Женщина-экскурсовод, с которой разговаривал чернобородый, ничего нового мне не сообщила, но я убедился, что она действительно очень похожа на Соломонию Сабурову со старинного портрета. А вот в отделе кадров музея, куда я обратился потом, меня ожидал сюрприз, – продолжил Марк, не отрывая глаз от дороги. – Оказалось, Эрнст Карлович Винтер – тот самый немецкий офицер, взятый в плен во время войны, от которого нам впервые стало известно о дневнике опричника и новгородских сокровищах. Помнишь, на допросе в Ростове я упомянул его? Чернобородый сделал тогда вид, что и знать не знает этого человека, а сам, оказывается, успел его найти.

– Зачем этот старик потребовался чернобородому, что он хотел выяснить с его помощью?

– В спецкоманду СС барона Кюнсгберга, занимавшуюся грабежом художественных ценностей, было привлечено немало опытных искусствоведов, которые обеспечивали квалифицированную оценку захваченных сокровищ. Эрнст Карлович – один из тех искусствоведов. До войны он несколько лет стажировался у нас, прекрасно изучил русский язык, нашу историю и культуру, а когда началась война, его мобилизовали как специалиста по России. Так он очутился в спецкоманде Кюнсгберга, где и познакомился с отцом чернобородого.

– А что заставило Вальтера Бэра открыть свою тайну чужому человеку? Ведь он мог потребовать за молчание свою долю.

– Вальтер Бэр был вынужден пойти на этот шаг, поскольку не знал ни нашей истории, ни древнего русского языка. Иначе он вовсе не смог бы прочитать дневник опричника, Эрнст Карлович потребовался ему как переводчик и консультант. Но вскоре Винтер попал в плен, его отправили в лагерь военнопленных, находившийся в Суздале. Там Эрнст Карлович сидел вместе с фельдмаршалом Паулюсом, вступил в организацию немецких офицеров-антифашистов. Потом, серьезно заболев, оказался в больнице, где познакомился с нашей медсестрой, они полюбили друг друга. Когда в пятьдесят третьем году пленных офицеров отпустили в Германию, Винтер женился на этой медсестре и навсегда остался в Суздале.

– И все-таки странно, почему он не вернулся на родину, – с подозрением заметил я.

– Во время бомбардировки Дрездена погибли все его родственники. Видимо, это сыграло свою роль.

– Винтер, Винтер… повторил Пташников. Знакомая фамилия. Вспомнил! Я читал его статьи об археологических раскопках на территории древнего Суздаля. В своем деле он весьма авторитетный специалист.

– Вроде бы к нему и как к человеку относятся в Суздале с большим уважением, – вспомнил я разговор о Винтере с «Соломонией» и словоохотливой старушкой-смотрительницей.

– В отделе кадров музея мне тоже дали об Эрнсте Карловиче самый теплый отзыв, и, видимо, заслуженный. Но меня интересовали не его личные качества, а другое – зачем к нему приезжал чернобородый? Однако дома у себя Винтер так и не появился, ни с чем вернулся я в Москву. И тут выяснилось, что в то самое время, пока я искал этого человека в Суздале, он разыскивал меня в столице.

– Его величество случай!

– Тут не случай, а логика событий, – поправил меня Марк. – Эрнст Карлович действительно оказался порядочным человеком, поэтому в ситуации, в которую угодил, он не мог не обратиться к нам.

– Так зачем же чернобородый приезжал к нему? – поторопил я Марка.

– Отто Бэр знал, что его отец показывал дневник опричника Винтеру, что именно тот первым прочитал о новгородских сокровищах. Видимо, после нескольких безуспешных попыток отыскать икону с планом тайника, у чернобородого появились сомнения, не удалось ли отцу еще во время войны найти этот план или, по крайней мере, выйти на его след. Он и разыскал Винтера в Суздале, чтобы задать ему этот вопрос. Старик не сразу разобрался, кто это такой, и вспомнил в разговоре с ним, что Вальтер Бэр очень хотел попасть в Ярославль, почему-то именно там надеясь найти Царские врата из Новгорода с планом тайника опричника.

Я спросил Марка, кем чернобородый представился Винтеру.

– Как и в Ярославле, и в Ростове – сотрудником новгородского музея, разыскивающим уникальные Царские врата.

– Ловко.

– Однако эта же ловкость и подвела его. Буквально через полчаса, как ушел чернобородый, к Винтеру заявился еще один гость, который представился сотрудником МВД и поинтересовался, зачем приходил Отто Бэр, что он пытался выяснить.

– В сложную ситуацию попал Винтер, – посочувствовал я. – Как же он вышел из нее?

– Эрнст Карлович сразу понял, что и первый «научный сотрудник», и второй «сотрудник милиции» – самозванцы, которые охотятся за сокровищами опричника. Сказал, что чернобородый спрашивал у него, нет ли в Суздале Царских врат из Новгорода, и, выпроводив гостя, в тот же день отправился в Москву. Там мы и встретились, Винтер поведал мне всю эту историю и высказал предположение, что чернобородый – сын Вальтера Бэра.

– Как он догадался?

– По его словам, чернобородый очень похож на своего отца. Кроме того, нам удалось выяснить, кто был «сотрудником милиции». За ним организовали наблюдение, он и вывел нас на Отто Бэра, за которым следил. Кстати, этого «сотрудника», как вспомнил Эрнст Карлович, ожидал на улице красный автомобиль. – Марк на мгновение оторвал взгляд от дороги и посмотрел на меня.

Я не мог понять, что он хотел этим сказать. Может, тоже подумал, что ехавший за нами автомобиль – тот самый, который видел возле своего дома Винтер?

Кто он такой – «сотрудник милиции»? Не встречал ли его Марк раньше? Не Окладин ли это? У него есть машина, в те самые дни он был в Суздале. Или сын Ниткина? Но ведь Андрей еще не знал меня в лицо, почему же в тот день, на знойной суздальской улице, автомобиль притормозил рядом со мной?

И снова мои подозрения возвращались к Окладину, опять подумалось мне: а может, он действует заодно с сыном Ниткина? Не они ли на пару были в Суздале?

До сих пор я не мог выбраться из лабиринта вопросов, и это приводило меня в отчаяние.

Сбавив скорость, мы въехали в древний Ростов, миновали белокаменный кремль, построенный властолюбивым митрополитом Ионой Сысоевичем, и вот машина остановилась у скромной деревянной церкви на голом берегу мелководной Ишни.

Вросший в землю камень неподалеку от церквушки потемнел от росы и действительно казался сейчас черным.

Сотрясая легкий утренний воздух, по высокой насыпи проехала первая электричка на Москву, с озера Неро тянуло туманной свежестью, купола Спасо-Яковлевского собора на берегу озера едва просматривались.

Мы подошли к камню, я потрогал его ладонью – и вековой холод остудил руку.

Широкими шагами Пташников направился от камня к церкви Иоанна Богослова, крикнул оттуда:

– До угла церкви ровно восемьдесят шагов. Колокольня не в счет – ее пристроили в девятнадцатом веке.

Оставляя в росной траве темный след, Пташников начал отмерять от камня, по одной линии с деревянной церковкой, восемьдесят шагов. Мы с Марком шли следом. Пожухлая мокрая трава неприятно поскрипывала под ногами.

– Здесь! – остановился Пташников и торжественно воткнул в землю палку. – Надеюсь, в багажнике у вас найдется лопатка?

– Уж не хотите ли вы сейчас же приступить к раскопкам? – удивился Марк.

Пташников сделал невинное лицо:

– А зачем мы сюда приехали?

– За четыре столетия рельеф местности изменился, старая часовня не сохранилась, камень могли сдвинуть с прежнего места. Наконец, длина вашего шага может не совпадать с шагом Ганса Бэра.

– И что же вы предлагаете? – нетерпеливо оборвал Пташников Марка.

– Надо пригласить из Москвы археологов, других специалистов, потребуется поисковая аппаратура, иначе мы здесь весь берег перекопаем.

– Так что же вы стоите? – рассердился краевед. – Немедленно поезжайте в ближайшее почтовое отделение и звоните.

– А вы?

– Лично я не уйду отсюда, пока мы не обнаружим тайник с сокровищами. Не тронусь с места! – для убедительности добавил Пташников.

– Вряд ли специалисты смогут подъехать сегодня, им нужно время, чтобы собраться, – осторожно, словно капризному ребенку, сказал Марк краеведу.

– А вы требуйте, чтобы они приехали немедленно! Возможно, здесь, под нами, – Пташников топнул ногой, – лежат такие сокровища, которым цены нет, а вы резину тяните. Я поеду с вами и сам поговорю с вашим начальством. Я им покажу, как заниматься волокитой.

– Нет уж, лучше я сам позвоню своему начальству, – посмотрев на разгоряченного краеведа, решил Марк. – А то вы в запале наговорите лишнего…

Мы вернулись в Ростов, подъехали к зданию почты неподалеку от кремля. Оставив Пташникова в машине, перешли улицу. Прежде чем открыть дверь почты, я оглянулся и увидел, как в тесный проулок между кремлем и торговыми рядами свернул красный легковой автомобиль. Мне показалось – это был тот самый фиат, который следовал за нами до поворота на Иваново.

Я уже хотел остановить Марка и сказать ему об этом, но тут же спохватился – мало ли красных автомобилей разъезжает по дорогам?

На переговорном пункте было сумрачно и душно. Наменяв монет, Марк занял очередь к междугородному телефону-автомату.

Спустя минуту за ним встал смуглый парень в бежевых брюках и полосатой рубашке с закатанными рукавами, вынул из кармана записную книжку и начал ее перелистывать.

Подошла очередь Марка. Он закрыл за собой застекленную дверь деревянной будки, а я остался в комнате ожидания, прислонился плечом к холодной стене.

Марк заговорил так громко, что я слышал каждое слово:

– Привет, Смолкин! Я из Ростова звоню… Кажется, мы нашли это место – возле церкви Иоанна Богослова на Ишне… Все приметы сходятся, но нужна поисковая аппаратура. Срочно свяжись с Гуреевым – чтобы завтра же автобус с аппаратурой был. Ты понял меня?.. Ну, и отлично, я на тебя надеюсь. До завтра. Будем ждать вас у церкви…

Марк вышел из кабины.

– Ты чего орал на всю почту?

– Связь плохая: я его хорошо слышу, а он меня – нет. Автобус с аппаратурой будет завтра в полдень. Обещал Смолкин и археолога с собой прихватить, чтобы провести раскопки по науке, как положено…

Смуглый парень, занявший очередь за Марком, наконец-то отыскал в записной книжке нужный номер и зашел в кабину.

Мы спустились на улицу, я внимательно огляделся по сторонам.

– Кого ищешь?

– Когда мы заходили на почту, тут промелькнул красный фиат.

– Ну и что?

– Утром за нами тоже какой-то красный автомобиль увязался. Может, тот самый, который был в Суздале?

Марк рассмеялся, покровительственно похлопал меня по плечу:

– Ты неисправим. Кончай строить из себя Шерлока Холмса.

Мне показалось, смех Марка прозвучал неестественно натянуто. Или я действительно начитался детективов?

Возвращаться в Ярославль не имело смысла, мы решили заночевать в той самой гостинице, в которой встретились с Марком перед арестом чернобородого. К счастью, места нашлись, нас поселили в один номер – без удобств, но зато с телевизором и телефоном.

Предстоящие раскопки не выходили у меня из головы, я еще раз пожалел, что среди нас нет Окладина, – было интересно увидеть, как он отнесется к находке тайника.

Кроме того, не давал покоя красный фиат, который за день дважды попадался мне на глаза. Не Окладин ли тайком последовал за нами в Ростов на своей машине?

Чтобы избавиться от этого подозрения, я прямо из гостиничного номера позвонил историку на квартиру. Я был почти уверен, что мне ответит Ольга, но трубку поднял Окладин. Когда я сообщил, что мы находимся в Ростове, мне почудилась в голосе историка натянутость и даже какая-то настороженность.

Я коротко рассказал ему, что случилось после его ухода из моей квартиры и как мы очутились в Ростове.

– Неугомонный Иван Алексеевич опять в своем амплуа – поразил вас новой версией, – выслушав меня, произнес Окладин насмешливым тоном, который даже не пытался скрыть.

– Похоже, его версия завтра подтвердится. Мы уже побывали на Ишне, все приметы сходятся.

– Это еще ни о чем не говорит.

– Как ни о чем?! – по-настоящему возмутился я. – Приезжайте утром, сами убедитесь.

– С удовольствием бы, но у меня лекции. Желаю удачи! Может, вы действительно на верном пути, чем черт не шутит, – добавил Окладин, прежде чем положить трубку.

Все это время краевед и Марк с любопытством прислушивались к нашему разговору.

Я передал его суть, но не сказал главного – что не поверил ни в лекции, ни в то, что историк искренне желает нам удачи. В Александрове он тоже ссылался на занятость, тоже подтрунивал над краеведом, вызвавшимся участвовать в засаде, а сам тайком от нас остался в городе и утром выяснял у Ниткина, чем закончилось дело. Не предпримет ли он какие-то шаги, чтобы помешать нам найти сокровища опричника?

Пташников не обмолвился об историке ни словом, но я был уверен, что мы думаем о нем одинаково.

Промолчал и Марк, однако было заметно, что отказ Окладина участвовать в раскопках тайника если не расстроил его, то, по крайней мере, удивил.

И все-таки телефонный разговор с историком непонятным образом обнадежил меня – на этот раз нам повезет. А потом опять вернулись сомнения. С какой стати чернобородый так легко расстался с дневником Ганса Бэра? Только ли интересами фирмы, владельцем которой он стал, объясняется его поступок?

Вспомнился момент допроса, когда чернобородый узнал, что о Янтарной комнате было известно отцу и брату отца – Вильгельму Бэру. Чего так испугался чернобородый? Имеет ли он сам отношение к загадке Янтарной комнаты или в тайниках «Бэрхауза» до сих пор находятся какие-то другие сокровища, награбленные его отцом в годы войны? Не этого ли разоблачения он и боится, потому так поспешно подарил дневник, как бы откупившись?

Вечером, когда, отужинав, мы коротали время перед телевизором, я высказал свои подозрения Марку. Думал, он отнесется к ним с обычной своей насмешливостью, однако на этот раз Марк, рассеянно поглядывая на экран телевизора, ответил мне без улыбки и словно бы сомневаясь в собственных словах:

– Теперь Отто Бэру – владельцу солидной и богатой фирмы – незачем гоняться за древними сокровищами, потому он и отдал дневник.

– Считаешь, что, получив состояние, чернобородый сразу сделался бескорыстным?

– Скорее наоборот – теперь он должен учитывать все, что поможет ему сохранить и преумножить состояние, которое буквально свалилось на него. А история с поисками новгородских сокровищ, если бы она получила продолжение, могла бы нанести его фирме и моральный и финансовый ущерб.

– А что ты думаешь об авиационной катастрофе? Чернобородого с позором выдворяют из нашей страны, он ни с чем вынужден был вернуться домой – и почти сразу происходит эта катастрофа, в результате которой Отто Бэр становится богатым, обеспеченным человеком. Не подозрительно ли, что она произошла так своевременно для чернобородого? Не приложил ли он к ней руку?

Кинув на меня острый взгляд, Марк опять уставился в телевизор, не сразу сказал:

– Вряд ли. Если бы дело обстояло иначе, ему не удалось бы так быстро и легко получить наследство – там юристы в таких делах опытные. Я другое подозреваю…

Мне не стоило большого труда догадаться, о чем подумал Марк, – не связана ли эта авиакатастрофа с тайной Янтарной комнаты?

Его слова подтвердили мое предположение:

– Меня не покидает чувство, что я невольно мог стать виновником гибели Вильгельма Бэра и его сына.

– Каким образом?

– Возможно, услышав от меня, что Вильгельм Бэр знает о судьбе Янтарной комнаты, чернобородый кому-то проговорился об этом. Те, кто всячески пытается сохранить ее тайну, посчитали за лучшее тут же избавиться от лишнего свидетеля.

– А почему тогда они не убрали самого Отто Бэра?

– Это лишний раз свидетельствует, что он не знает, где находится Янтарная комната. По всей вероятности, с Вильгельмом Бэром у племянника не было близких, доверительных отношений.

– Почему ты так решил?

– Как обещал, я показал чернобородому письмо его отца брату в Швейцарию. Отто Бэр подтвердил – письмо подлинное. Когда он читал это письмо, я внимательно наблюдал за выражением его лица, и у меня сложилось впечатление, что он давно подозревал родственника в причастности к смерти своего отца, а упоминание в письме Янтарной комнаты только укрепило его в этом подозрении.

– Значит, тем более чернобородый мог иметь прямое отношение к гибели Вильгельма Бэра. Одной катастрофой он разрешил сразу две задачи: отомстил за гибель отца и сделался владельцем богатой фирмы.

– Я согласен, Отто Бэр мог испытывать ненависть к человеку, присвоившему сокровища, которые, по мнению чернобородого, законно принадлежали его отцу. Но на убийство он вряд ли бы решился, – сказал Марк и, подумав, добавил: – Часть награбленных сокровищ хозяевам «Бэрхауза» пришлось вернуть законным владельцам, однако кое-что, наверное, осталось в тайниках замка.

Вот видишь! Теперь и эти, невозвращенные сокровища, принадлежат чернобородому. Если подходить к гибели Вильгельма Бэра с вопросом: «Кому это выгодно?» – то непременно остановишься на чернобородом. Он, может, потому и отдал дневник опричника, чтобы предстать в благородном свете и отвести от себя всякие подозрения.

Но Марк, несмотря на мои доводы, остался при своем мнении: если гибель Вильгельма Бэра – не результат трагической случайности, а умышленное преступление, то его организовали очень влиятельные силы, пытающиеся сохранить тайну Янтарной комнаты.

Я опять подумал о том, что есть в ее судьбе что-то общее с судьбой новгородских сокровищ, мысли о которых и сейчас не отпускали меня.

Глава четвертая. Допрос с пристрастием

Утром мы опять приехали на берег Ишни.

День выдался солнечный и тихий, уходя, осень словно решила на прощание побаловать теплом, чтобы потом, зимой, не поминали ее лихом. Над озером Неро еще не растаял белесый туман, он растекался по городу, затягивал молочной пеленой низенькие деревянные домики, виднелись только главы ростовских церквей.

Мне вспомнилась местная легенда о том, как озеро получило свое название. Будто бы татарский завоеватель, долго разыскивающий в лесных дебрях богатый Ростов Великий, наконец вышел на берег озера, увидел перед собой город и только хотел сказать, что это не Ростов, как меткая стрела ростовца пронзила его грудь.

Не успел ордынец договорить, так и стало называться озеро – Неро. Вряд ли легенда имела под собой какое-то реальное основание, но была в ней поэзия.

Мы расположились подальше от деревянной церквушки. У самой воды развели небольшой костерок, собрав на берегу Ишни сушняк и щепки, Марк вынул из багажника и расстелил на траве брезент.

Тепло и потрескивание костра подействовали успокаивающе даже на Пташникова, который с утра находился в возбужденном состоянии.

В разговоре мы старались не касаться предстоящих раскопок, однако к полудню все чаще стали поглядывать на дорогу.

Одновременно увидели, как от дороги к нам направляется высокий мужчина в бежевом костюме и девушка в светлом коротком платье. Сошли они с рейсового автобуса, следовавшего из Ростова. Длинные волосы девушки раздувал ветер, закрывая лицо, и она то и дело быстрым движением руки откидывала их назад.

– Кто бы это мог быть? – почему-то заволновался Марк.

Мужчину я уже узнал, но ответить не успел, меня опередил Пташников:

– Михаил Николаевич собственной персоной. А говорил, у него лекции. И дочку с собой взял…

Действительно, это была Ольга. Вот уж кого я не ожидал встретить здесь, на берегу Ишни.

Но самое странное случилось, когда Окладин и Ольга подошли к нам и девушка увидела Марка, в ее глазах появилась беспомощная растерянность. И Марк смотрел в ее лицо взволнованно, не отрываясь.

Я не мог понять, что происходит между ними. Терялся в догадках, что заставило Окладина приехать сюда. Простой интерес или нечто другое? Почему после моего сообщения о странном поведении Окладина в Александрове и о его встрече с Отто Бэром в Ярославле Марк даже не поговорил с историком? Не считает нужным или выжидает удобного момента?

– А как же ваши лекции? – ехидно спросил Пташников Окладина. – Берете пример со студентов?

– Попросил перенести на завтра. Знакомьтесь – моя дочь. – Историк представил девушку Марку.

Ольга неуверенно протянула ему руку. Мне показалось, их рукопожатие продолжалось чуть дольше, чем следовало в таком случае. Ни Окладин, ни Пташников этого вроде бы не заметили.

– Ну, рассказывайте, – нетерпеливо проговорил историк, вместе с Ольгой усаживаясь на брезент возле костра. – Я по телефону не все понял. Не ошибка ли?

– Это исключено! – с убежденностью библейского пророка произнес Пташников. – Тайник Ганса Бэра здесь, у вас под ногами…

Пока краевед рассказывал Окладину, как было найдено местоположение тайника, Ольга и Марк будто бы случайно оказались рядом, при этом вид у обоих был смущенный. Наблюдая за ними, я все больше убеждался, что они уже встречались.

Окладин внимательно выслушал краеведа, задал несколько вопросов, но я так и не понял, поверил ли он, что секрет опричника наконец-то разгадан, а главное – хочет ли, чтобы новгородские сокровища были обнаружены? Мне даже приходило в голову, что он боится находки тайника, потому так спешно и приехал сюда из Ярославля. Пытался подавить недоверие к историку, но удавалось это плохо – уже несколько раз я ловил на себе его настороженный взгляд.

Похоже, что подозрения завели меня в тупик. Одно мне было ясно – несмотря на внешнюю суховатость и рассудительность, Окладин – человек, способный на самый неожиданный, импульсивный поступок. В который раз задавался я вопросом – не эта ли, скрытая от посторонних черта характера, и столкнула его с чернобородым?

Большого усилия стоило мне начать разговор, который я так долго оттягивал:

– Михаил Николаевич… Давно хотел поговорить с вами, да все не решался.

В глазах Окладина промелькнула усмешка.

– Я весь внимание.

– Помните дежурную, устроившую нас в Александрове в гостиницу?

– Кажется, ее звали Зинаида Васильевна? – наморщил лоб Окладин.

Он вроде бы и удивился моему вопросу, и сразу успокоился, а может, взял себя в руки.

Пташников и Ольга смотрели на меня с недоумением, а Марк напустил на себя безучастный вид, однако на девушку поглядывал с беспокойством.

– Той самой ночью, в Александрове, когда я нашел на тумбочке золотое кольцо и бросился за чернобородым, Зинаида Васильевна заметила, как вы следом за мной вышли из гостиницы. Может, она ошиблась? – с невольной надеждой в голосе обратился я к Окладину.

– Нет, так оно и было, – не колеблясь, ответил он.

– А меня вы видели?

– Я тогда представления не имел, что вы тоже ночью выходили из гостиницы.

– Если не секрет – что вас заставило?

– В ту ночь Иван Алексеевич сразу уснул, а я все ворочался. В комнате было душно, решил открыть окно. Свет включать не стал, подошел к окну, толкнул раму и слышу – что-то упало на обитый жестью подоконник. Пригляделся – электробритва Ивана Алексеевича, которую он зачем-то к самому стеклу прислонил.

– Я всегда так делаю, – объяснил Пташников. – Кладу бритву на видное место, иначе весь день небритым хожу.

– К сожалению, я не заметил, как вы ее туда положили. Только хотел подхватить бритву с подоконника, а она и соскользнула вниз. Что было делать?

– Спокойно дожидаться утра, – рассудил Пташников.

– Всю бы ночь и думал, цела бритва или нет.

– И вы тоже вышли из гостиницы?

– Сразу же оделся, спустился на улицу и принялся искать бритву под окнами, – ответил мне Окладин. – Хорошо, там высокая трава, а не асфальт, иначе бы бритва вдребезги разбилась. Но зато в этой густой траве я ее целых полчаса проискал. Вернулся в номер, лег спать, а утром, смотрю, Иван Алексеевич спокойно бреется, – значит, не поломалась. Ну, я и объясняться не стал. А потом вас нашли в номере в таком состоянии… Короче говоря, эта дурацкая история с бритвой у меня из головы вовсе вылетела.

– А я никак не мог понять, почему в футляре бритвы вдруг трава оказалась! – хлопнул себя по лбу Пташников.

– Давайте ваш следующий вопрос, – дружески, без обиды, сказал Окладин.

Мне ничего не оставалось, как продолжить этот разговор, больше похожий на допрос:

– В тот день, когда было решено устроить засаду, вы очень торопились, говорили, у вас лекция в институте, и ушли на вокзал.

– Правильно, так и было.

– Недавно я случайно встретился с Ниткиным. Оказывается, вы никуда не уехали, утром следующего дня опять были в Александровском кремле.

Окладин признался с улыбкой:

– Мне не меньше вашего хотелось узнать, чем закончится дело. Чуть было не позвонил с вокзала в институт, чтобы перенесли мои лекции, и только тут сообразил, что следующий день не понедельник, как я думал, а воскресенье…

Так отпало еще одно мое подозрение. Марк был прав – Окладин просто перепутал дни, потому и заторопился на поезд. Постепенно рассеивался туман, в котором я бродил столько времени.

– И вы решили задержаться в Александрове?

– Да, вернулся в гостиницу, но вас не застал. Тогда направился в кремль, но вы уже были у Ниткина.

– Почему же не зашли к нему?

– Идти в гости без приглашения показалось неудобным.

– Где вы ночевали?

– Опять устроился в гостиницу, благо были свободные места. А утром снова пришел в кремль, встретил там Ниткина, он и рассказал, чем закончилась засада.

– Вы говорили Ниткину, что чернобородый разыскивает сокровища. Откуда вам стало известно о них? Ведь о тайнике с сокровищами мы узнали только при допросе Отто Бэра.

– Ну, об этом нетрудно было догадаться. Из кремля я опять поспешил на вокзал, прибежал перед самым отходом электрички, поэтому вас найти не успел, сел в первый попавшийся вагон. Как видите, все очень просто, никаких загадок.

– В Ростове вы сошли с электрички – я видел вас на перроне.

– Точно. День был все равно потерян, и я решил заехать к сестре, с которой давно не виделся. Кстати, сейчас мы с Ольгой были у нее, она рассказала нам о встрече с чернобородым и о вашем визите.

– Так это ваша сестра?! – воскликнул я, получив ответ еще на одну загадку – откуда Анна Николаевна знала Окладина. – Почему же она не призналась в этом?

– Моя старшая сестра тоже любит иногда напустить на себя таинственность. Что вас еще интересует?

По тому, как непринужденно обратился ко мне Окладин, я понял, что мои вопросы кажутся ему наивными, не заслуживающими внимания, и только вежливость заставляет его продолжать этот странный разговор.

Тем труднее мне было задать следующий вопрос:

– Скажите, в середине июля к вам на квартиру заходил Отто Бэр?

От благодушия Окладина не осталось и следа:

– Отто Бэр был у меня? С чего вы взяли? – Историк начал суетливо искать по карманам платок.

Запинаясь от волнения и стараясь не встречаться с недоверчивым взглядом историка, я рассказал, как увидел чернобородого возле Ильинской церкви, как очутился возле дома, где жил Окладин, как безуспешно ждал чернобородого на скамейке напротив подъезда.

Окладин беспомощно посмотрел на Пташникова и Марка, потом – растерянно – опять на меня:

– Ничего не понимаю! После той встречи в электричке я больше с ним не встречался, поверьте! Может, вы ошиблись подъездом?

– Нет, не ошибся. Он был у вас.

– Почему вы так уверены?

– Я позвонил к вам на квартиру, мне ответила Ольга и сказала, что у вас был чернобородый мужчина, вместе с которым вы и ушли.

– Я помню этот звонок, – тихо вымолвила девушка. – К тебе в тот день после обеда заходил какой-то мужчина. Неужели не помнишь?

Слова дочери окончательно вывели Окладина из равновесия, он платком вытер вспотевший лоб, посмотрел на меня уже с испугом.

– Повторите, когда это произошло?

– В середине июля.

На Окладина было жалко смотреть.

– Так, что я делал в июле? – вслух спросил он себя сдавленным голосом. – Лекций уже не было, занимался с аспирантами. Кто мог заходить ко мне домой?

Лицо историка просветлело.

– Точно! Заходил один мой аспирант. Борода у него – как у Пугачева. Правильно, это было сразу после обеда, около двух часов. А вы во сколько звонили?

– В половине пятого.

– А когда чернобородый вошел в подъезд?

– Часа в три, в четвертом.

– Но меня уже не было дома! Я был в институте! Разве вы не спросили у Ольги, во сколько я ушел?

– Нет, об этом у меня не спрашивали, – сказала девушка. – Сразу повесили трубку.

– Почему вы не спросили? Тогда бы все прояснилось! – Теперь уже Окладин требовательно задавал вопросы, а мне приходилось оправдываться:

– Не догадался. Меня так удивило, что Отто Бэр приехал в Ярославль и зашел к вам!.. Я не знал, как это объяснить, просто потерял голову. Кроме того, вы в тот же день уехали в Ростов, где позднее был арестован чернобородый.

– Да не встречался я с ним! Честное слово, не встречался! – начал выходить из себя Окладин. – А в Ростов я ездил к сестре, отвозил ей лекарство. Можете у Ольги спросить…

Девушка молча кивнула, все больше переживая за отца.

Я посмотрел, как мучается историк, и ругнул себя, что затеял этот дурацкий допрос. Действительно, тут было что-то не так, произошло какое-то случайное совпадение.

Совпадение? – переспросил я себя. Стоп! Отто Бэр приехал в Ярославль ознакомиться с описями Спасского монастыря, заходил в архив, педагогический институт и музей.

– Иван Алексеевич! Помните, вы приводили меня к сотруднице музея, с которой разговаривал чернобородый? Как ее звали?

– Лидия Сергеевна Строева, – ответил мне краевед.

– Вы ее знаете? – спросил я Окладина.

– Как не знать – это моя соседка по лестничной клетке.

– Вот к кому заходил Отто Бэр!

Пташников подтвердил мою догадку:

– Правильно! Лидия Сергеевна говорила мне, что была в середине июля на больничном. Тогда Отто Бэр зашел к ней на квартиру и уговорил утром прийти в музей, чтобы показать ему описи Спасского монастыря.

– Но как я не заметил Отто Бэра, когда он выходил из вашего дома?

– Наверное, воспользовался запасной дверью. Иногда ее забывают запирать. И сразу оказался на набережной, – объяснил мне Окладин.

Я согласился с ним – видимо, все так и случилось.

Глава пятая. Признать невиновным!

Сейчас, когда мои подозрения в отношении Окладина, так долго мучившие меня, развеялись полностью и все встало на свои места, приходилось только удивляться, как они вообще взбрели мне в голову? Неужели с самого начала не было ясно, что историк не тот человек, который подходит для роли коварного злодея? Я уже хотел извиниться перед ним, но тут разговор принял новый оборот.

– И все-таки вы что-то скрываете от нас, уважаемый Михаил Николаевич, – неожиданно заявил Пташников.

– С чего вы взяли?

Мы тоже с недоумением уставились на краеведа, пытаясь догадаться, с какой стати он бросил историку этот упрек, когда все вроде бы прояснилось.

Пташников сделал хитрое лицо и, словно умышленно растягивая слова, чтобы продлить общую растерянность, сказал:

– Получается странная картина, любезный Михаил Николаевич. За месяц до того, как чернобородый объявился в Александрове, вы тоже, по дороге в Москву, зачем-то останавливались там, интересовались кремлевскими строениями, в том числе и той самой церковью, в которую пытался проникнуть Отто Бэр. Надеюсь, вы не станете это отрицать?

– Ни в коем случае.

– Потом вы ездили в Суздаль, где тоже, оказывается, побывал Отто Бэр. Наконец, вас видели в Ростове, где был арестован чернобородый. Таким образом, почти одновременно с ним вы навестили те самые города, которые, разыскивая план опричника, посетил и Отто Бэр. Как это объяснить?

– Вон вы о чем, – облегченно выдохнул Окладин. – Согласен, со стороны это выглядит довольно-таки подозрительно. Однако, если разобраться, ничего странного здесь нет.

– Честно признаться, у меня на этот счет другое мнение.

Мысленно я согласился с краеведом – только что развеявшиеся подозрения вспыхнули, как сухая трава, с новой силой. Вспомнилось, что Окладин намеревался побывать и в Борисоглебе, где был обнаружен план тайника. Тоже случайность? Тоже совпадение?

Я ждал, что скажет краеведу Окладин, сможет ли окончательно рассеять мои подозрения.

– Все эти города, которые вы назвали, входят в так называемое Золотое кольцо России, объединяющее древнейшие русские города.

– Ну, и что из этого? – взял на себя Пташников роль дотошного следователя, которую до этого так неудачно пытался исполнить я.

– Именно в этих городах сосредоточены многие памятники русского зодчества, создатели которых так и остались безымянными, неизвестными. Забвение имен этих талантливых мастеров всегда казалось мне исторической несправедливостью.

Постепенно голос историка приобретал все больше уверенности, вызванной, вероятно, нашим искренним интересом.

– Сколько людей, случайно оказавшихся на гребне исторических событий, незаслуженно остались в человеческой памяти и сколько выпало из нее тех, кто гораздо больше достоин нашей благодарности и уважения! Но особенно не повезло древним зодчим. Переключая все внимание на исторические события, с которыми связана судьба того или иного архитектурного памятника, мы забываем о тех, кто его создал. Например, стоит лишь упомянуть суздальский Покровский собор, как сразу всплывает имя Соломонии Сабуровой. Но в истории собора не самое главное – родился ли у Соломонии сын в монастыре или нет. На мой взгляд, важнее, кто вознес это прекрасное сооружение, ставшее своеобразным пантеоном для знатных узниц Покровского монастыря. Мы не знаем не только имени мастера, по и истинного назначения возведенного им собора, – когда там проводились реставрационные работы, в степах неожиданно обнаружили бойницы. Зачем они потребовались – непонято…

Видимо, необычное задание получил зодчий от заказчика, подумал я. Не предполагал ли Василий Третий, что развод с Соломонией так просто не сойдет ему с рук, что княгиню постараются освободить, потому и повелел, на случай осады, пробить в церковных стенах бойницы! Не эти ли предосторожности и породили потом легенду о сыне Соломонии? А может, пробить бойницы в стенах распорядилась сама Соломония на случай, если придется защищать жизнь своего ребенка?

Нс решившись высказать свои подозрения вслух, я посмотрел на Пташникова, но и он промолчал.

– Когда речь заходит об Александровой слободе, тут же вспоминают Ивана Грозного, словно до опричнины и не было у нее своей истории, – продолжил Окладин. – Однако Александрова слобода это не только замученные в темницах непокорные бояре и убийство царевича Ивана. Еще до того, как она стала опричной столицей, там работали талантливые, самобытные зодчие, они возвели такое великолепное сооружение, как Троицкий собор. Короче говоря, имя одного из зодчих я решил восстановить, с этим и связаны были мои поездки.

– Нечто подобное я и предвидел, – только сейчас признался Пташников. – Что вас подтолкнуло к этим поискам?

Однажды я обратил внимание, что на двух соборах, сооруженных в разных городах в первой половине шестнадцатого века, использован один и тот же каменный орнамент. Заинтересовавшись этой деталью, я нашел еще несколько великолепных церквей, при украшении которых был использован тот же самый орнамент. Просмотрев кипы архивных документов, изучив десятки памятников древней русской архитектуры, встретившись со множеством специалистов, я понял, что этот оригинальный каменный орнамент – своеобразный автограф создателя всех этих сооружений. В конце концов мне удалось узнать имя талантливого зодчего.

Пташников возбужденно произнес:

– То, что вы сделали, Михаил Николаевич, – замечательно! Ваша работа заслуженно может стать темой докторской диссертации, хватит вам в кандидатах ходить.

Окладин чуть поморщился, словно краевед наступил ему на мозоль.

– Вы говорите – открытие… Я на этот счет настроен более скептически. Возьмите судьбу Ростовского кремля. Его строительство связывают с именем митрополита Ионы Сысоевича, и только недавно в синодике церкви Иоанна Богослова обратили внимание на род каменщика Петра Досаева, занесенного в синодик следом за записью рода самого митрополита. Судя по всему, Петр Досаев и есть главный создатель Ростовского кремля, не случайно его удостоили чести быть записанным в синодик впереди бояр, высших священнослужителей и прочих «главных» людей Ростова. Но что изменилось? Это открытие так и осталось почти незамеченным, о нем знает узкий круг специалистов и любителей старины. Другое дело, если бы вдруг обнаружился документ, из которого следовало бы, что Иона Сысоевич вместе с Никоном был замешан в заговоре против царя, – улыбнулся, взглянув на меня, Окладин.

Я понял, Анна Николаевна рассказала ему о моей «заговорщической» версии по поводу строительства Ростовского кремля, но на этот раз не обиделся на историка.

Он перевел взгляд на деревянную церквушку на берегу речки, помолчал и сказал просто:

– Результаты моих поисков скоро будут опубликованы. А диссертация, в конце концов, не самое главное. Мне достаточно того, что я вернул из забвения имя талантливого мастера…

Некоторое время никто у костра не проронил ни слова, мы молча любовались скромной чудной церковкой, строитель которой тоже не оставил потомкам своего имени.

Только сейчас, спустя несколько месяцев после нашего знакомства, мне приоткрылось подлинное лицо Окладина, ради исторической истины готового перекопать груды архивных документов, изъездить сотни километров, обследовать десятки церквей.

Не печальная ли история с собственной диссертацией, похищенной ловким проходимцем, и заставила его с такой настойчивостью восстанавливать несправедливо забытое имя древнего зодчего?

Оказывается, об этом же подумал и Пташников, осторожно поинтересовавшийся у Окладина, не прояснилась ли история с публикацией в зарубежном журнале.

Окладин кивнул, сначала несколько удивившись вопросу краеведа:

– Редакция журнала прислала мне официальные извинения, что моя работа была опубликована под другой фамилией.

– Кто же этот тип? Как ему удалось заполучить вашу диссертацию? – не отставал Пташников.

Окладин ответил неохотно:

– Мою диссертацию рецензировал известный ученый, племянник которого в это время собирался за границу, чтобы навсегда обосноваться там. По образованию он тоже историк. Снял с диссертации копию и опубликовал ее основные положения, чтобы заявить о себе и заполучить преподавательское место в тамошнем университете. Но палка оказалась о двух концах – присвоившего чужую работу теперь никуда не берут. Авантюристы хороши в предпринимательстве, но не в науке.

– Выходит, родственник авантюриста – наш известный ученый – тоже замешан в этом неприглядном деле? – язвительно протянул краевед.

– Он здесь совершенно ни при чем! – моментально возразил ему Окладин. – Авантюризм не всегда бывает наследственным, может быть и приобретенным.

Я опять вспомнил чернобородого и возобновил прерванный разговор:

– Значит, разыскивая план опричника, Отто Бэр побывал и в тех церквах, которые построил ваш зодчий?

– Да, так получилось, что из пяти церквей, где в иконостасах были Царские врата из Новгорода, две церкви возвел этот мастер. Потому наши пути несколько раз и пересеклись с Отто Бэром. Надеюсь, теперь я вне подозрений?

– Признать невиновным! – торжественно изрек Пташников.

– Может, какие-то сомнения все-таки остались у нашего доморощенного Шерлока Холмса? – пряча насмешливую улыбку, посмотрел на меня Марк.

После всего услышанного мне оставалось лишь извиниться перед Окладиным за то, что я так долго и необоснованно подозревал его.

Только теперь я мог со спокойной совестью посмотреть ему в глаза, да и он успокоился, поглядывал на меня с доброжелательным любопытством.

– Почему о своих подозрениях вы не сказали мне раньше?

Ответить историку было нелегко.

– Мне не верилось, что вы как-то связаны с Отто Бэром, однако эти странные факты… Я не мог найти им объяснения… Рассказал Марку, но он оставил их без внимания.

– Сразу было понятно, что тут сплошные совпадения.

– Что же ты молчал?! – набросился я на Марка.

– Тебе так хотелось принять участие в каком-нибудь расследовании, что я решил не лишать тебя этого удовольствия.

– В общем, я оказался в глупом положении.

Марк не стал меня утешать:

– Да, следователь из тебя явно не получился. Как говорят в таких случаях – версия оказалась ложной…

Марк хотел что-то сказать Окладину, но в это самое время к берегу Ишни подъехал синий служебный автобус с надписью на боку «Поисковая станция».

Глава шестая. Тайник

Первым из автобуса вышел лейтенант Смолкин, с которым я познакомился в Москве, в кабинете Марка. Он поздоровался со мной сухо и деловито, но когда увидел Окладина, вдруг нервно зашарил по карманам новенького, с иголочки, кителя, будто что-то потерял.

Это опять насторожило меня – в чем тут дело? Каким образом лейтенант мог знать историка?

Как я заметил, и Окладин поглядел на него с таким выражением лица, словно пытался что-то вспомнить.

Следом за лейтенантом из автобуса появился высокий, по-спортивному подтянутый старик в старомодной соломенной шляпе с обвислыми полями и увешанная фотоаппаратами длинноногая девица в огромных черных очках, закрывающих почти все лицо.

Последними из автобуса выскочили молодые энергичные парни, одетые пестро, как на пляж, с какими-то переносными приборами и блестящими металлическими штырями.

Коротко переговорив с Марком, парни приступили к делу – начали забивать штыри в землю и длинными шнурами соединять их с приборами.

Марк с лейтенантом Смолкиным отошли к реке и что-то долго обсуждали там, поглядывая в нашу сторону. А мы с интересом наблюдали за действиями парней. Работали они слаженно, понимали друг друга с полуслова, при этом успевая перебрасываться шутками.

Из кратких объяснений парней мы поняли, что привезенная аппаратура позволяет обнаруживать металл и пустоты в земле.

Даже Пташников, сначала посматривающий на приборы скептически, примолк – видимо, поверил в них.

Девица и старик, присев на траву в тени автобуса, отдыхали после долгой дороги, о чем-то вполголоса переговариваясь.

Примерно через полтора часа место предполагаемого тайника было обнаружено – оно находилось метрах в десяти от колышка, вбитого в землю краеведом. Если бы мы, по его совету, решились искать тайник самостоятельно, без приборов, на это, наверное, ушел бы не один день, а возможно, мы и вовсе не нашли бы его.

Убрав приборы в автобус, парни сразу же, без перекуров, взялись за лопаты. Землю снимали осторожно, слой за слоем, будто искали не сундук, а хрустальную вазу. Шутки смолкли, работали молча.

Все сгрудились возле раскопа, напряженно наблюдая, как углубляется яма, а сбоку от нее быстро растет холмик глинистой земли.

Больше других извелся от нетерпения Пташников, выхватил у одного из парней лопату, но действовал ею так неумело, что старик в шляпе вежливо, но решительно попросил его из раскопа.

Обидевшись, Пташников ушел на берег реки, выкурил в одиночестве папиросу, однако долго не усидел там и вскоре опять давал советы и поторапливал парней.

У меня сложилось впечатление, что он не просто хочет найти новгородские сокровища, но ждет от этого тайника какой-то разгадки. По взглядам, которые бросал на него Окладин, я понял, что поведение краеведа и ему кажется несколько странным.

И еще меня удивлял Марк – я заметил, что он то и дело посматривал в сторону дороги, ведущей в Ростов. При этом мельком переглядывался с одним из тех, кто работал в раскопе. Одетый в штормовку, старше других парней, он не командовал ими, хотя по всему чувствовалась в нем уверенность, которая бывает у кадровых офицеров.

Наконец меня насторожило, что двое парней остались в автобусе и зачем-то внимательно следили оттуда за дорогой.

Трудно передать чувство, которое испытали мы, когда лопата одного из парней звонко ударилась о что-то твердое. На мгновение все замерли и напряглись, словно в ожидании взрыва.

Старик в шляпе сам спустился в раскоп, девица ловко защелкала фотоаппаратом.

Краевед так близко подступил к раскопу, что чуть не свалился в него, едва устоял на ногах. Его успел поддержать Окладин, и они застыли на месте.

Марк и лейтенант тоже неподвижно склонились над раскопом. Можно было догадаться, о чем они подумали: неужели на этот раз им по-настоящему повезло и найдены не просто драгоценности, а клад, представляющий собой историческую и культурную ценность?

А я вспомнил «Остров Сокровищ» Стивенсона, как в детстве зачитывался этой книгой, как по ночам мне снился одноногий Сильвер с попугаем на плече и затерянный в океане остров, похожий на ставшего на дыбы дракона.

Как я завидовал Джиму Хокинсу, принявшему участие в поисках пиратских сокровищ! Как мечталось самому найти тогда клад! И какими смешными показались мне эти мечты буквально через три-четыре года. Но судьба, словно в назидание, чтобы я не забывал детские, пусть даже самые наивные мечты, привела меня сюда, к тайнику опричника.

Показалась крышка большого сундука, точнее – самый ее край, обитый железной полосой на заклепках. Снаружи полоса проржавела, но еще не рассыпалась; несмотря на близость реки, почва здесь была довольно-таки сухой.

Теперь сундук стали окапывать по периметру. И вдруг в земле цвета охры появился скелет, рассыпавшиеся звенья кольчуги, ломкие кусочки шлема-шишака.

Реально ли все происходящее? Создавалось впечатление, будто все мы присутствуем на съемках какого-то приключенческого фильма.

Видимо, эта же мысль пришла и Окладину, он чуть слышно проговорил:

– Скелет есть, теперь только привидений не хватает…

В ход пошли более тонкие инструменты – лопаточки, кисточки, пинцеты. И новая находка – по другую сторону сундука обнаружили еще один скелет!

– Сколько их там? – вслух подумал Пташников, недовольно наблюдая, как медленно и осторожно стали работать в раскопе.

Скелеты не заинтересовали краеведа, он смотрел на них только как на помеху.

– Теперь ясно, каким образом Гансу Бэру удалось сохранить в тайне место тайника, – вполголоса произнес Окладин.

– Думаете, это скелеты тех, кто вместе с ним закапывал сундук? – повернулся к историку Марк.

– Не вижу другого объяснения.

– Это еще надо доказать. Может, эти люди погибли в схватке с разбойниками? Ганс Бэр торопился и, чтобы не терять время, не стал рыть могилу, а похоронил убитых в одной яме с сокровищами.

– Может, схватки с разбойниками и вовсе не было.

– Как это не было? – удивленно посмотрел Марк на Окладина.

– Ганс Бэр мог выдумать историю с разбойниками от начала до конца.

– Почему вы так считаете? – спросил я историка, недовольный тем, что он опять говорит недомолвками, как бы делая Марку одолжение.

– Вряд ли разбойники напади бы на обоз в такой близости от Ростова, они выбрали бы более глухое место.

– В дневнике все это расписано очень убедительно, – напомнил Окладину Марк.

Историк только улыбнулся.

– Гансу Бэру не откажешь в литературных способностях.

– Но ему поверил даже Иван Грозный, иначе бы заключением под стражу опричник не отделался.

Окладин все так же рассудительно возразил Марку:

– Это лишний раз свидетельствует о том, что Ганс Бэр был хитер и изворотлив. Но в одном месте дневника опричник все-таки проговорился.

– Что-то я такого не помню, – пробормотал Пташников, не отрывая глаз от раскопа.

– «В одиночестве и скорби вернулся я к обозу, моля Господа Бога о прощении», – процитировал Окладин фразу из дневника опричника.

– Действительно, – согласился Марк. – А я-то ломал голову, за что опричник просит прощения. Теперь все ясно…

Мне хотелось поспорить с Окладиным, но обследование черепов в какой-то степени подтвердило его слова – оба они были разбиты в затылочной части сильными, смертельными ударами.

Я спросил краеведа, что он думает о предположении Окладина, будто нападения на обоз не было.

Пташников ответил нехотя и безразлично:

– В конце концов это – не самое главное.

– А что вы считаете самым главным?

– Самое главное – содержимое сундука! – выпалил краевед. – Преступление четырехвековой давности, если оно имело место, все равно не раскрыть и виновного к суду не привлечь.

– Вы правы, – вроде бы с сожалением сказал Марк.

Наконец скелеты были сфотографированы и подняты из раскопа. Наступил момент, которого ждали все, – крышку сундука очистили от земли и медленно, с трудом, начали приподнимать.

Скрежет проржавевших петель напомнил мне звук, услышанный в Александрове, когда Отто Бэр ночью открывал дверь в крепостной стене.

Мы напряженно склонились над раскопом, на дне которого стоял раскрытый сундук. Мне отчетливо представилось – до самого верха сундук наполнен золотыми крестами, серебряными чашами, окладами икон в драгоценных камнях, женскими украшениями и затейливыми ларцами…

Но мы увидели другое – сундук целиком был забит тяжелыми, позеленевшими от времени булыжниками!

Когда их вынули из раскопа, на самом дне сундука, в грязи, обнаружили переплет какой-то книги, рядом еще один. Оба оказались золотыми, украшены выпуклыми изображениями крестов и распятого Христа, разноцветными камнями, многие из которых были разбиты булыжниками.

Книги! – вот что интересовало Пташникова в тайнике, догадался я, увидев, как он впился глазами в эти находки. Но сами тексты не сохранились, уцелели только богатые переплеты.

Мне опять вспомнился чернобородый – если бы его не выдворили из страны и ему удалось найти тайник, какой удар ожидал бы его здесь, на берегу Ишни!

Об этом же подумал Окладин:

– Жаль, здесь нет нашего старого знакомого Отто Бэра. Эти булыжники вполне достойны тех усилий, которые он затратил на поиски новгородских сокровищ.

– Пожалуй, вы правы – никакого нападения на обоз не было, – сказал Окладину краевед. – Этот сундук опричник спрятал для себя.

– Вы так говорите, словно были тому свидетелем, – заметил я.

– Тут и без свидетелей все ясно: иначе бы Ганс Бэр не оставил возле тайника убитых – они уличили бы его в преступлении.

– Но где драгоценности?! Зачем было опричнику ради булыжников совершать убийство?

– Можно предположить, Ганс Бэр не знал, что сокровищ в сундуке нет, кто-то их подменил, – ответил мне Пташников.

– Вор у вора украл?

– Есть еще одна версия…

– Какая? – поторопил я краеведа.

– В обозе оказались люди, верные Грозному. Они заранее поняли, что задумал Ганс Бэр, и перехитрили его – сокровища, которые он решил припрятать для себя, перегрузили в другой сундук, а в этот накидали булыжников. Вероятно, делали это ночью, иначе не оставили бы на дне сундука ценные переплеты. Так новгородские сокровища в целости и сохранности оказались у царя, а Ганс Бэр – в темнице. Видимо, он до конца дней своих так и не догадался о подмене.

– К сожалению, мы никогда не узнаем, как было на самом деле, – вздохнул Окладин.

– По крайней мере эта версия объясняет, почему царь не казнил Ганса Бэра.

Пташников прочитал недоумение на моем лице и, коротко взглянув на Окладина, пояснил:

– Царь потешался над верой опричника, что на свободе его ждут надежно спрятанные сокровища. Возможно, хотел сыграть над Гансом Бэром какую-то злую шутку.

– Да, подобные шутки были в характере Грозного, – согласился Окладин. – Можно сказать – она ему удалась: спустя четыреста лет потомок опричника все еще гонялся за несуществующим кладом.

– Собственно, мы тоже попали впросак, – вставил я. – Вместо сокровищ нашли груду булыжников.

– А может, все было иначе? – вдруг сам себя попытался опровергнуть краевед. – Опричник умышленно устроил фиктивный тайник, чтобы сбить с толку и получше спрятать настоящий тайник, с сокровищами?

– Вы всерьез? – спросил я.

– А почему бы и нет? Вы же согласны с тем, что Гансу Бэру нельзя отказать в хитрости. Вот он и обманул всех. Возможно, настоящий тайник совсем рядом, в нескольких шагах. Пожалуй, эта версия даже убедительней. Такой человек, как Ганс Бэр, не доверил бы всю правду о тайнике дневнику – слишком ненадежно. Он прекрасно понимал это – и направил всех по ложному пути, а сокровища преспокойно лежат в другом, более надежном месте.

– В любом случае вряд ли они теперь отыщутся. – Окладин сочувственно посмотрел на Марка. – Вы расстроились?

– Отрицательный результат – тоже результат, – ответил тот, взглянув на Ольгу и непонятно улыбнувшись ей.

– Ну и правильно! Бог с ними – сокровищами! – сказал Окладин с легкостью, задевшей меня за живое.

– Чему же радоваться? Столько сил потратили, столько времени.

– А вам и вовсе грех жаловаться, – остановил меня историк. – На вашем месте надо благодарить судьбу, что она подкинула вам такой захватывающий, прямо-таки детективный сюжет.

Окладин был по-своему прав – действительно, я принял участие в событиях необыкновенных, написал о них два рассказа и теперь можно было садиться за третий, заключительный – о том, чем закончились поиски новгородских сокровищ.

И только одно обстоятельство продолжало оставаться неясным – до сих пор я так и не пришел к окончательному мнению, как относиться к свидетельству опричника, что царевич Иван погиб в результате заговора? Если никакого заговора не было, тогда зачем сообщение о нем понадобилось Гансу Бэру?

Хотел спросить об этом историка и краеведа, но не успел – тут события и впрямь приняли детективный характер…

Марк в очередной раз посмотрел на дорогу и негромко сказал мужчине в штормовке:

– Едут…

– Давно пора, – также лаконично, одними губами, ответил тот.

Я проследил за взглядом Марка и увидел, как со стороны Ростова к нам приближается легковая машина. На большом расстоянии ее невозможно было рассмотреть как следует, но ехала она так быстро, что уже через несколько секунд я разглядел красный фиат.

Я не сомневался – это тот самый фиат, который вчера следовал за нами по Московской дороге, а потом он же появился в Ростове. Вероятно, этот же фиат притормозил возле меня и в Суздале, те же люди, наблюдая за Отто Бэром, вышли потом на немца-экскурсовода. Но кто они?

Сейчас, наконец-то, все должно было проясниться.

Мужчину в штормовке, только что изображавшего из себя добросовестного исполнителя, словно подменили: движения стали четкими и уверенными, голос – резкий, командирский. Зачем-то он приказал накрыть поднятые из сундука булыжники куском брезента, троих парней вместе с увешанной фотоаппаратами девицей отослал в одну сторону, нас попросил отойти к реке, обронив:

– Здесь будет опасно.

Ни слова не говоря, старик в шляпе покинул раскоп, но Пташников заупрямился:

– С какой стати мы должны прятаться? Объясните сначала, что происходит, а потом командуйте.

– Иван Алексеевич, некогда объяснять, так нужно, – взмолился Марк, поглядывая на приближающуюся машину.

Окладин понял, что предстоит что-то серьезное, взял Ольгу за руку и быстро направился к реке. Следом за ними я отвел от раскопа Пташникова, который продолжал что-то недовольно бубнить под нос.

У раскопа остались трое – мужчина в штормовке, Марк и лейтенант Смолкин. Рассматривая переплет книги, обнаруженный на дне сундука, мужчина в штормовке уселся на землю возле закрытых брезентом булыжников. Марк и лейтенант на корточках устроились рядом и о чем-то увлеченно заговорили, словно не замечая приближающегося фиата.

Он остановился возле самого раскопа, и тут же, распахнув все дверцы, из кабины выскочило четверо парней.

Одного из них я узнал – это был смуглый парень, которого я видел вчера на почте, когда Марк разговаривал по телефону с Москвой. В руке у него что-то темнело.

– Они вооружены! – охнула рядом со мной Ольга.

Действительно, у нападавших были пистолеты. Смуглый закричал с угрожающим надрывом в голосе:

– Не двигаться! Сразу стреляю!

Но никто у раскопа не сделал даже попытки оказать сопротивление, на них словно столбняк нашел.

Смуглый подскочил к мужчине в штормовке, выхватил у него золотой переплет и, довольно осклабясь, кинул его одному из нападавших. Потом рывком сорвал брезент и застыл, увидев под ним булыжники.

К раскопу подбежали остальные налетчики, растерянно смотрели то на камни, то на раскрытый сундук. Они даже не заметили, как их взяли в кольцо парни из автобуса и те, что отошли в сторону от реки.

Воспользовавшись этим, мужчина в штормовке бросился смуглому под ноги и повалил его на землю. Потом, заломив руку, выбил пистолет. Его тут же, рывком, подхватил Марк, направил на остальных.

– Бросай оружие! Ложись на землю! Вы окружены! – донесся до нас его голос.

Один из налетчиков стремглав бросился к машине, но молоденький лейтенант подставил ему ногу, и он плашмя упал возле самых колес фиата.

Через считаные мгновения все нападавшие были в наручниках, которые надели на них подоспевшие парни. С наручниками они управлялись так же ловко, как до этого с поисковой аппаратурой, а в это время длинноногая девица деловито и спокойно щелкала фотоаппаратом.

– Как в кино, – не то с насмешкой, не то с восхищением сказал рядом со мной Окладин.

– Кому кино, а я чуть со страху не умерла, – призналась Ольга, как от озноба, передернула плечиками.

Суетливо протерев носовым платком стекла очков, Пташников обратился к Окладину:

– Вы понимаете, что тут произошло?

– Догадываюсь, – коротко произнес историк.

– А я ничего не понимаю, – проворчал Пташников, торопливо закуривая папиросу. – Что это за люди? Откуда они взялись?

– Видимо, за сокровищами опричника охотился не только чернобородый, но и отечественные кладоискатели, – высказал догадку Окладин.

– А вместо золота нашли булыжники, – бесстрастно добавила Ольга.

– Ах, вон в чем дело! Надо же так обмишуриться! – чуть ли не с сочувствием к налетчикам протянул Пташников.

Я промолчал, досадуя на Марка. Почему он оставил меня в неведении, не предупредил, что должно было произойти? Ведь я – не постороннее лицо в этой истории с новгородскими сокровищами, которая началась на моих глазах и так удивительно закончилась сегодня. В конце концов, тщеславно подумалось мне, и чернобородый был арестован не без моей помощи. Неужели Марк до сих пор не понял, что на меня можно положиться?

Арестованных посадили в автобус, и он тут же уехал в сторону Ростова. Оставшиеся у раскопа лейтенант и Марк подошли к нам. Будто извиняясь за случившееся, Марк спросил Ольгу, не испугалась ли она.

– Испугалась, но не за себя, – прямо глядя ему в таза, сердито ответила девушка. – Они могли выстрелить, а вы спокойно ждали. Разве можно так бездумно рисковать жизнью?

– Если бы под брезентом были драгоценности, они ни перед чем бы не остановились. Но при виде булыжников на них оторопь нашла, на это майор Гуреев и рассчитывал. Человек опытный, вы сами видели, как он обезоружил главаря, – успокоил девушку Марк.

Я спросил его, кто такой Гуреев, руководивший операцией по задержанию банды.

– Начальник опергруппы угрозыска. А парни его сотрудники, которым вчера срочно пришлось освоить работу с поисковой аппаратурой. Ребята способные, других Гуреев у себя не держит.

Было заметно. Марк гордится тем, как прошла операция захвата, как действовали сотрудники уголовного розыска. Действительно, придраться было не к чему, вся операция заняла считанные секунды.

– Объясните толком, кто эти налетчики? Как они узнали о кладе? – подступил Пташников к Марку.

Тот взглянул на часы.

– Автобус вернется за нами из Ростова не раньше чем через час. Времени у нас достаточно…

Глава седьмая. Следствие не закончено

Мы уселись у догорающего костра, подкинули в него сухих веток, и он вспыхнул, обдав нас приятным, уютным теплом.

Я заметил, Марк вроде бы случайно опять очутился возле Ольги, а она подвинулась, уступая ему место.

– Не стану рассказывать историю поисков новгородских сокровищ с самого начала – здесь собрались люди, которые хорошо знают ее и даже принимали участие в некоторых событиях, – помешивая в костре палкой, начал Марк.

Мне подумалось, что в отношении меня, краеведа и Окладина эти слова справедливы. Но при чем здесь старик в шляпе? Я до сих пор не мог понять, кто он такой. Археолог? Но за время раскопок он проронил всего несколько слов, в работу почти не вмешивался.

– Еще на первом этапе следствия по этому делу была допущена ошибка, которая и привела к тому, что произошло сегодня, – деловито продолжил Марк. – В Александрове был задержан Сверчков, которого, боясь засады, Отто Бэр послал в церковь, где находились Царские врата из Новгорода. Мы посчитали Сверчкова за наивного, глуповатого парня, поверившего в легенду о том, что чернобородый разыскивает за иконой евангелиста Иоанна план какой-то древней церкви.

– Что-то я не заметил в нем большого ума, – вспомнился мне ночной допрос Сверчкова возле иконостаса, жалкий, растерянный вид парня.

– Мы недооценили его, за что и пришлось поплатиться. Учитывая возраст и некоторые другие обстоятельства, его отпустили на поруки, проявили, так сказать, гуманность, а он тут же связался с неким Варгазиным. Сегодня вы видели его – он руководил налетом, ему первому скрутил руки Гуреев.

– По внешнему виду никак не подумаешь, что преступник, – хмуро проронил Пташников.

– И не говорите – прямо-таки интеллигентный молодой человек приятной наружности, а туда же. Институтские преподаватели и то больше похожи на преступников, – серьезным тоном произнес Окладин.

Это был камешек в мой огород. Взглянув на меня, Ольга шутливо погрозила отцу пальцем.

– Действительно, Варгазин – личность по-своему уникальная, вернул разговор в прежнее русло Марк. – Это новая разновидность преступников, еще недостаточно изученная, но с которой в последнее время милиции приходится сталкиваться все чаще. Среди них и бывшие спортсмены, и энергичные кооператоры, и даже юристы, защищающие интересы новоявленных миллионеров. Когда-то Варгазин успешно закончил институт культуры, потом работал в очень престижном музее, там и попался на краже ценнейших экспонатов, за что получил свой первый срок. Но тюрьма не исправила его, а только озлобила, впридачу свела с матерыми уголовниками. Выйдя на свободу, он тут же сколотил бандитскую группировку, «специализирующуюся» на ограблении церквей. Банда действовала с размахом, профессионально. Разъезжая по областям Центральной России, брали в церквах самые ценные и древние иконы, прочую старинную церковную утварь, награбленное за валюту сбывали иностранцам. Так продолжалось почти три года. Есть подозрение, что банда намеревалась угнать самолет и бежать за границу.

– Куда же смотрела наша доблестная милиция? – насмешливо спросил Окладин.

– Доблестная милиция все это время безуспешно пыталась выйти на след банды. Варгазин оказался очень жестоким и сообразительным главарем, благодаря чему банда так долго и гуляла на свободе, хотя кольцо вокруг нее неумолимо сжималось. Совершив несколько удачных налетов, бандиты почувствовали себя в полной безопасности, Варгазин уверовал в свой криминальный талант, и тут им попался Сверчков. Когда тот рассказал о плане за иконой, Варгазин сразу понял, что Отто Бэр разыскивает какие-то сокровища, а значит, игра стоит свеч. Он организовал за чернобородым слежку, ездил за ним в Суздаль, где Сверчков, видимо, и заметил тебя возле экскурсионного бюро, – повернулся ко мне Марк.

Так прозаически рассеялась загадка, столько времени мучившая меня, вызывая цепную реакцию подозрений.

– Буквально преследуя Отто Бэра по пятам, бандиты появились в Ярославле. Вероятно, он уже заметил слежку за собой, потому и воспользовался запасной дверью, когда выходил из квартиры сотрудницы музея, обещавшей показать ему описи Спасо-Ярославского монастыря.

Эти слова Марка объяснили еще одно недоразумение, которое долго держало меня в неведении.

– Отправляясь в Ростов, Отто Бэр, судя по всему, смог оторваться от своих преследователей, но сам был арестован. К тому времени мы уже знали, кто он такой, когда именно появится в Ростове. Казалось бы, арест Отто Бэра должен был испугать Варгазина, но он все равно не отступился от задуманного – завладеть новгородскими сокровищами. Возможно, свою роль в этом сыграли твои статьи, из которых он точно узнал, что разыскивал чернобородый и где конкретно хранился план тайника опричника.

Мне послышался в голосе Марка скрытый упрек.

– Выходит, я выдал бандитам всю необходимую информацию?

– В первую очередь твои статьи помогли нам, а Варгазину их лучше было не читать, дольше бы на свободе оставался, – тут же успокоил меня Марк. – Блеск новгородских сокровищ, о которых ты так интригующе написал, ослепил Варгазина. Он едет в Борисоглеб, выясняет там, что план тайника восстановлен по памяти, и, выдав себя за сотрудника милиции, завладевает этим планом. Твоя попытка самому вычислить человека, хитростью заполучившего план, опять навела тебя на ложный след, – мимоходом сказал мне Марк.

Я испугался, что он назовет сына Ниткина, которого я подозревал, но Марк, понимая мое состояние, не стал вдаваться в подробности.

– Итак, план в руках у Варгазина, однако новгородских сокровищ по нему не найти, мы уже пытались это сделать. Но тут Варгазину становится известно о появлении у нас дневника опричника. Как это ему удалось, нам еще предстоит выяснить, где-то, как говорится, произошла утечка информации. С той же настойчивостью, с которой раньше Варгазин следил за чернобородым, он начинает следить за мной. Так вместе со своими подручными Варгазин оказывается в Ярославле, а потом, преследуя нас на машине, в Ростове. На переговорном пункте он подслушал мой телефонный разговор со Смолкиным, из которого точно узнал, где и когда будет вскрыт тайник опричника.

Только сейчас я понял, почему Марк так неестественно напрягал голос, когда звонил в Москву, – старался, чтобы Варгазин услышал каждое его слово.

Марк подтвердил мою догадку:

– Нам уже давно стало известно о намерении банды Варгазина захватить тайник, поэтому на автобусе приехала опергруппа Гуреева. А дальше вы сами видели, что произошло. Конечно, угрозыск мог задержать банду несколько раньше, но было решено взять ее прямо на месте преступления…

Было ясно, что Марк сообщил нам не все обстоятельства этого запутанного и необычного дела, в котором события далекого прошлого так причудливо переплелись с современностью, – впереди предстоял суд над Варгазиным и его сообщниками, поэтому о многом Марк просто не мог сказать. Например, о том, как удалось точно выяснить, день в день, когда именно Отто Бэр появится в Ростове.

Но не эти недомолвки волновали меня сейчас. Многое прояснилось после рассказа Марка, однако оставалась загадка, которая по-прежнему не давала мне покоя, – что же произошло с новгородскими сокровищами?

Может, как в случае с Янтарной комнатой, новгородские сокровища до сих пор лежат в своем тайнике и необходимо только время, чтобы их обнаружить? Или с самого начала тайник опричника был мифом вроде войсковой казны Кондратия Булавина?

А может, история тайника схожа с судьбой наследства Павла Полуботка и золотом «Черного принца», где правда перемешана с вымыслом, и надо ждать, когда появятся новые, дополнительные свидетельства?

Меня вывел из задумчивости Пташников, который сказал, ни к кому не обращаясь:

– Ганса Бэра интересовало только золото, только драгоценности. Книги, вероятно, он доставил по назначению.

– Какие книги? – не понял Окладин.

– Вспомните записки опричника. Ганс Бэр сопровождал обоз с награбленными в Новгороде и Пскове драгоценностями и книгами, – интонацией выделил Пташников последнее слово. – Часть книг он должен был оставить в монастырях, а самые ценные вручить царю. Значит, даже во время военных походов Иван Грозный занимался книжным собирательством. Кстати, Ганс Бэр по царскому указу переводил в заключении какие-то книги.

– И что из этого следует? – допытывался Окладин, как я заметил, все больше настораживаясь в ожидании новой версии краеведа.

– От этого ложного тайника, – кивнул Пташников на раскоп, – прямая дорога к сокровищам, которым цены нет.

– Что вы имеете в виду?

– Исчезнувшую библиотеку Ивана Грозного!

Такого предположения Окладин не предвидел, потому не сразу смог собраться с мыслями:

– Вы верите в существование этой легендарной библиотеки?

– Библиотека Ивана Грозного, а точнее сказать – библиотека московских государей – существует, – поправил историка краевед, немного помолчал и убежденно произнес: – Она существует, и ее надо искать!

– Тогда объясните, как без следа могло исчезнуть такое крупное книжное собрание?

Пташников словно дожидался этого вопроса:

– Библиотека московских государей хранилась в тайнике, о котором знал крайне ограниченный круг людей. Возможно, именно убийство царевича Ивана роковым образом отразилось на судьбе этой книгохранительницы.

– Какая тут может быть связь?!

– Царевич Иван был одним из немногих, кто знал, где находилась царская библиотека. После его гибели Грозному стало не до книжных сокровищ. Умер Грозный – и следы библиотеки затерялись окончательно. Таким образом, заговор против Ивана Грозного – одна из причин ее исчезновения.

Окладин воспринял слова краеведа скептически, что легко читалось на его лице.

– Вы не верите в гибель царевича в результате заговора, потому что кроме записок Ганса Бэра нет других документальных свидетельств? Не так ли? – Пташников посмотрел на историка.

– Теперь, когда тайник оказался пуст, сообщение Ганса Бэра о заговоре против Грозного, в котором будто бы участвовал царевич, кажется еще более сомнительным.

– Не стану спорить с вами, хотя по-прежнему считаю, что заговор существовал.

Я не успел удивиться уступчивости краеведа, как он поднял указательный палец и заявил:

– Возможно, в ненайденной библиотеке Ивана Грозного, которая включала в себя и царский архив, находятся документальные свидетельства о заговоре. Там же, вероятно, лежат и документы, связанные с делом Соломонии Сабуровой, с которыми ознакомился Грозный и которые открыли ему тайну его происхождения.

Я заметил, что разговор о библиотеке Ивана Грозного старик в соломенной шляпе слушал с повышенным вниманием, не сводя с краеведа доброжелательного взгляда. Но меня интересовала сейчас не библиотека Ивана Грозного, а новгородские сокровища, и я спросил Марка, что он думает о их судьбе.

– В этом деле появились новые неожиданные обстоятельства, которые вам еще не известны.

Пташников возмутился:

– Какие такие обстоятельства? Что же вы столько времени молчали?

Не ответив краеведу, Марк обратился к старику в соломенной шляпе:

– Повторите, пожалуйста, что вы сообщили лейтенанту Смолкину… Да, я вас не познакомил, – наконец-то спохватился Марк. – Эрнст Карлович Винтер – научный сотрудник Суздальского музея. Без его помощи нам вряд ли удалось бы объяснить некоторые поступки Отто Бэра.

Я уставился на старика с изумлением, которое даже из приличия не в силах был скрыть. Так вот к кому чернобородый приезжал в Суздаль! Вот о ком так уважительно говорила женщина, похожая на Соломонию Сабурову, а потом словоохотливая старушка-смотрительница.

Я вспомнил, как околачивался возле дома этого человека на улице Пожарского, а потом справлялся о нем в экскурсионном бюро; и почувствовал, что невольно краснею.

Представляясь нам, старик церемонно приподнял свою старомодную шляпу и, водрузив ее на место, сказал, тщательно выговаривая каждое слово:

– Я и раньше предполагал, что тайник опричника окажется пустым. Сегодня приехал сюда, чтобы убедиться в этом. К сожалению, я не ошибся в своих догадках.

– Интересно, чем были вызваны ваши сомнения? – недовольно спросил Пташников.

– В одном из архивов я обнаружил старинную грамоту, которая и натолкнула меня на эту мысль. Она адресована царскому казначею Никите Афанасьевичу Фуникову и написана, судя по всему, человеком, сопровождавшим тот самый обоз, с которым шел опричник Ганс Бэр.

– Вон даже как! – почему-то с недоверием произнес краевед. – Ну, и что же было в этой грамоте?

Полностью грамота не сохранилась, но уцелел текст, в котором казначею сообщалось, что царя хотели обмануть и часть новгородских сокровищ присвоить себе, но в последний момент человек, написавший грамоту, перехитрил вора и спрятал сокровища среди сундуков с книгами. «А те сундуки скрыл я в тайнике, о котором тебе и государю ведомо» – так заканчивалась грамота.

Пташников вскочил на ноги, обеими руками похлопал Винтера по плечам и заходил вокруг костра, повторяя, как заведенный:

– Сундуки с книгами… Сундуки с книгами…

Заметив наши недоуменные взгляды, краевед опять уселся возле костра и убежденно заявил:

– Нет никаких сомнений: этот вор – Ганс Бэр! А кто написал грамоту, тот и сокровища подменил булыжниками. Но не это главное.

– А что же?

Пташников словно не расслышал моего вопроса; уставясь в костер, о чем-то глубоко задумался.

Окладин так прокомментировал сообщение Винтера:

– Действительно, Никита Фуников был царским казначеем, сразу после возвращения из Новгорода царь казнил его и многих других – будто бы и в Москве нашлись изменники, которые сносились с Литвой и хотели посадить на царский престол князя Владимира Андреевича Старицкого. Среди казненных – люди из ближайшего окружения царя: отец и сын Басмановы, печатник Иван Висковатый, князь Афанасий Вяземский. Кстати, Фуников был женат на сестре Вяземского, возможно, именно за это и поплатился жизнью. Но точно сказать нельзя – сыскное дело по московской измене тоже не дошло до нас.

Я вспомнил допрос чернобородого и его слова о том, что, вернувшись в Александрову слободу, Ганс Бэр сообщил о нападении на обоз именно Никите Фуникову, а казначей донес о том царю. Позднее, когда был схвачен Фуников, Ганса Бэра обвинили в преступной связи с изменником.

– Если Никита Фуников был казнен сразу после возвращения Грозного из Новгорода, а Ганс Бэр тут же оказался в темнице, то новгородские сокровища, может, до сих пор лежат в том тайнике, о котором говорится в грамоте?

– Вполне возможно, – согласился со мной Винтер.

– Сколько еще сокровищ сокрыто в тайниках и ждет своего часа, – вздохнул Марк и обратился к Винтеру: – Лейтенант Смолкин сообщил мне, что в Москве он ознакомил вас с документами, собранными сотрудниками нашего отдела по Янтарной комнате. Есть у вас какие-нибудь версии, предположения, уцелела ли она и где, в таком случае, следует ее искать?

Старик поправил шляпу на голове и сказал, тщательно подбирая слова:

– Меня насторожил тот факт, что из осажденного советскими войсками Кенигсберга Вальтер Бэр каким-то образом пробрался домой, в свой родовой замок «Бэрхауз», находящийся под Гамбургом.

– Что же вы находите здесь странного? Война фашистами была уже проиграна, вот он и дезертировал.

– Не забывайте – он служил в спецкоманде СС, где жесточайшая дисциплина сохранялась неукоснительно даже накануне гибели Германского рейха, – возразил Марку Винтер.

– Как же тогда Вальтеру Бэру удалось бежать из Кенигсберга?

– Вероятней всего, никакого бегства не было. Вальтер Бэр мог покинуть Кенигсберг лишь с разрешения непосредственного начальства, иначе тут же поплатился бы жизнью. Из осажденного города можно было вырваться только по особому пропуску.

– Вы думаете, он получил какое-то задание?

– Я уверен в этом. Вальтеру Бэру вполне могли поручить вывезти Янтарную комнату из Кенигсберга.

– Куда?

– Еще во время войны мне случайно стало известно, что часть похищенных в России сокровищ Вальтер Бэр какими-то особыми каналами переправил в Швейцарию, в Цюрих, где тогда жил его брат, покинувший Германию после прихода к власти нацистов. Хранились эти ценности в одном из многочисленных цюрихских банков, находившихся на улице Банхенштрассе.

– Банхен-штрассе, – механически повторил Марк следом за Винтером, видимо, уже догадываясь, к чему он клонит.

– Вспомните телеграмму, отправленную из Кенигсберга в Берлин, – продолжил Винтер. – «Акция, связанная с Янтарным кабинетом, завершена. Объект депонирован в БШ». Меня удивило это банковское, не свойственное военным слово «депонирован», обозначающее «отдавать на хранение». Вот я и задумался: не в банк ли Цюриха на Банхен-штрассе, зашифрованный буквами БШ, и была отправлена на хранение Янтарная комната?

– Вполне логично, – тихо, словно бы сам себе, сказал Марк. – Вряд ли случайно Вальтер Бэр именно в Цюрих писал брату, что БШ для хранения Янтарной комнаты – самое надежное место.

Но теперь сомнения возникли у меня:

– Разве могла Янтарная комната разместиться в банковском сейфе? Пятьдесят квадратных метров янтарных панелей не уложить в один, пусть и большой, ящик. А ведь кроме панелей там были прочие украшения.

– Простите, у вас несколько упрощенное представление о банковском сейфе, – деликатно возразил мне Винтер. – Он может представлять собой целое бронированное подземное помещение, в котором свободно уместятся все детали Янтарной комнаты.

Тогда я выдвинул другой довод:

– Как можно было тайком спрятать в банке такую ценность, о которой известно буквально всем? Этот секрет очень быстро раскрылся бы.

– Банковская система Швейцарии на том и держится, что обеспечивает полную тайну вкладов, – объяснил мне Винтер. – Даже имя вкладчика – ничто, лишь бы был известен номер банковского счета или шифр сейфа. Банковские работники могут и сами не знать, что хранится в одном из бронированных сейфов.

Я вынужден был признать, что эта версия вполне может иметь право на существование, хотя сначала и показалась мне неубедительной.

Тут разговор у костра получил неожиданное продолжение.

– Михаил Николаевич, – обратился Марк к историку. – Я тоже давно хотел объясниться с вами, да все откладывал. Мы с лейтенантом Смолкиным приносим вам свои извинения.

– Ну и денек выдался! – растерялся Окладин. – О чем вы?

– Помните остров на Соловках, где вы отдыхали с Олей прошлым летом?

– Да, было такое.

– На острове произошла неприятная история, с вами разговаривал лейтенант Смолкин…

– Ты здесь совершенно ни при чем, это была моя инициатива, мне и извиняться, – перебил Марка лейтенант.

– Вот так встреча! – изумился Окладин. – То-то мне ваше лицо показалось знакомым. Правда, признать вас трудно, вы были тогда в черных очках, настоящий детектив.

Пухлые щеки лейтенанта Смолкина вспыхнули – хоть прикуривай.

– Я наговорил вам тогда глупостей, извините. Произошла ошибка… Нет, не так. Я не подумал как следует, не посоветовался с Марком Викторовичем, вот и наломал дров. Документ, о котором я расспрашивал, похитил рулевой катера. Мы потом узнали, но было поздно, вас уже не было на острове.

– Не казните себя, – остановил лейтенанта Окладин. – Признаться, я тогда тоже погорячился, сам раскаивался, что так поспешно сбежал с острова, не разобравшись в деле. Да еще Оля переживала, что рассталась с каким-то молодым человеком, не простившись…

Окладин перевел взгляд на Марка и спросил с несвойственной ему нерешительностью:

– Как я теперь понимаю – это были вы?

– Да, это он, папа, – ответила ему Ольга.

– Ну и хорошо, что все прояснилось, – в замешательстве произнес Окладин, окинув Ольгу и Марка быстрым взглядом.

А о чем было говорить? С ними и без слов все было ясно, достаточно было посмотреть на их взволнованные, смущенные лица.

Мысленно я опять вернулся к дневнику опричника.

Можно ли доверять свидетельству Ганса Бэра, что царевич Иван принимал участие в заговоре против Грозного? Почему, если опричник намеревался опубликовать свои записки, они написаны на русском языке?

Теперь с этими вопросами я обратился к Винтеру, который, как оказалось, прочитал дневник опричника от корки до корки.

– У меня создалось впечатление, что записки рассчитаны на конкретного русского читателя.

– Кто же этот человек?

– Давайте рассуждать вместе. Ганс Бэр прибыл в Россию по заданию Ватикана, чтобы попытаться склонить Грозного к католичеству. С этой задачей он не справился, очутился в темнице и только после смерти царя смог вернуться на родину. Гансу Бэру надо хоть как-то оправдаться перед теми, кто послал его в Россию. И он сочиняет эти записки, в которых рассказывает, как успешно склонял к католичеству царевича Ивана, а заодно настойчиво старается кого-то убедить, что принятие католической веры – единственный путь для России, что к такому же выводу перед самой смертью пришел и царевич Иван. Учитывая то, что безвольный царь Федор практически не правил страной, можно предположить, что Ганс Бэр адресовал свои записки Борису Годунову, о котором то и дело, к месту и не к месту, отзывался в своих записках как об умном, дальновидном политике. Но, видимо, деятельность Годунова быстро рассеяла надежды служителей Ватикана перетянуть его на свою сторону, вскоре они сделали ставку на Лжедмитрия, поэтому записки опричника остались у его наследников.

– А зачем тогда Ганс Бэр так подробно рассказал о спрятанных новгородских сокровищах?

– Вероятно, опричник уже знал, что сокровищ в тайнике нет, потому и сообщил о нем, чтобы уверить Годунова в своей полной искренности.

Удивительно, но даже Пташников не нашел возражений, так убедительно прозвучала версия Винтера. Она объясняла все: почему дневник опричника написан на русском языке, зачем так подробно рассказано о спрятанных сокровищах и с какой целью упомянут заговор, в котором будто бы участвовал царевич Иван.

– Получается, что своими записками Ганс Бэр в первую очередь обманул своих потомков, которые так настойчиво искали новгородские сокровища, – сделал заключение Марк.

Пока не приехал автобус, я решил дополнить план, оставленный в моей записной книжке сотрудницей Борисоглебского музея: нарисовал железную и шоссейную дороги; написал названия речки Ишим и озера Неро; показал Большую Слободскую дорогу, по которой двигался обоз Ганса Бэра, и церковь Иоанна Богослова; точнее обозначил местоположение синего камня и тайника с сундуком.

Конечно, не могло быть и речи о соблюдении даже приблизительного масштаба – расстояние от церкви Иоанна Богослова до озера Неро было явно преуменьшено, а промежутки между церковью, синим камнем и тайником, наоборот, – преувеличены.

Имелись на этом плане и другие несоответствия, которые легко заметил бы тот, кто побывал здесь, – ведь за основу его был взят план, наспех вырезанный опричником на Царских вратах. Гансу Бэру было важно указать главные ориентиры: озеро, река, церковь на берегу. А при соблюдении масштаба они просто не уместились бы за иконой евангелиста Иоанна. Однако и в таком виде, далеком от совершенства, план давал представление о том месте, где мы находились сейчас.

Мне опять вспомнился «Остров Сокровищ» Стивенсона и карта, обнаруженная в сундуке Билли Бонса. С каким удовольствием я вглядывался в странные очертания острова, читал и перечитывал указанные на карте названия: холм Бизань-мачта, Лесистый мыс, Белая скала, остров Скелета, холм Подзорная труба! Романтикой и приключениями веяло на меня от этих названий, словно настежь открылось окно комнаты и я увидел за ним не родную сельскую улицу, а синюю океанскую гладь, зеленый остров на горизонте и белый парусник под ярким южным солнцем…

Я постарался, чтобы мой план выглядел не хуже пиратской карты: вверху поставил дату – сентябрь 1990 года; внизу изобразил компас со стрелкой, непреклонно указывающей на север. Теперь, несмотря на все неточности, план был похож на серьезный документ.

Там, где по карте Флинта должны были храниться его сокровища, их не оказалось. На всю жизнь врезалась мне в память сцена, когда пираты вышли к месту предполагаемого тайника и обнаружили, что семьсот тысяч фунтов стерлингов уже похищены.

Нечто похожее случилось и с новгородскими сокровищами – они исчезли из тайника, устроенного Гансом Бэром, раньше, чем банда Варгазина добралась до него.

Сокровища Флинта спас от пиратов Бен Ган, переправивший их в другое, более надежное место. Кто выступил в его роли на этот раз? Какими соображениями руководствовался? Действительно ли это тот самый человек, который написал грамоту казначею Никите Фуникову, разысканную в архиве Винтером? Или к истории этого тайника она никакого отношения не имеет и Ганс Бэр прекрасно знал, что закапывает сундук с булыжниками, а не с сокровищами? Нет, скорее всего, он сам стал жертвой обмана.

А может, вырвавшееся у Пташникова предположение, что настоящий тайник находится совсем рядом, не так уж далеко от истины?

Но это было бы слишком просто. Вероятно, – решил я, – новгородским сокровищам выпала более сложная и запутанная судьба.

Здесь мои рассуждения приняли новое направление.

– О каком все-таки тайнике, о котором «государю ведомо», сообщалось в грамоте Фуникову?

– Скорее всего, мы никогда этого не узнаем, – ответил мне Окладин.

Его слова будто ударили краеведа:

– И вы до сих пор не поняли, что это за тайник?!

– Представьте себе – нет.

– Тут все ясно как божий день! Речь идет о том самом тайнике, в котором хранилась библиотека Ивана Грозного! Туда свозились книги из разграбленного Новгорода, там же оказались и новгородские сокровища!

– Весьма любопытное предположение, – с удовольствием выслушал версию краеведа Винтер.

– Библиотека Ивана Грозного – легенда, миф, сказочка для любителей таинственных загадок и приключений! – махнул рукой Окладин, словно перечеркнул саму мысль о возможности существования библиотеки.

Эта категоричность возмутила Пташникова.

– О том, что у Ивана Грозного была богатейшая библиотека, включающая в себя, помимо русских летописей, латинские и греческие книги, сохранились письменные свидетельства. Почему вы им не верите? – буквально накинулся он на Окладина, найдя неожиданную поддержку в лице Винтера.

Но историка не так-то легко было переубедить.

– Подумайте сами – как в полуазиатской Московии могли оказаться книги античных авторов? – произнес Окладин таким тоном, словно пытался образумить краеведа. – В те времена их некому было здесь читать.

– Высказывалось предположение, что начало библиотеке московских государей положила Софья Палеолог – жена Ивана Третьего. Она привезла в Москву библиотеку византийских императоров, – все больше горячился Пташников.

– Эти сведения весьма сомнительны и не подтверждены письменными документами, – стоял на своем Окладин. – Существование мифической библиотеки московских государей связывают с именем Ивана Грозного. Трудно поверить, чтобы такого человека, как Грозный, залившего русское государство кровью, могли интересовать книжные сокровища. Не случайно до сих пор идут споры, был ли он грамотным.

– А как же переписка с Курбским? – спросил я историка.

– Она сохранилась только в копиях семнадцатого века.

Я снова вспомнил разговор в электричке Москва – Александров, где мы впервые встретились с Отто Бэром. Тогда Окладин заметил, что, по мнению американского ученого Эдварда Кинана, переписки между Грозным и Курбским не было, что она более позднего происхождения. Еще в тот раз мне хотелось узнать, в чем конкретно состояла версия Кинана и кто, по его мнению, был автором этой переписки.

– Эдвард Кинан разработал до такой степени неправдоподобную версию, что согласиться с ней – значит расписаться в полном отсутствии здравого смысла, – ответил на мой вопрос Пташников.

– Мне кажется любопытной только текстологическая сторона гипотезы Эдварда Кинана, – успокоил его Окладин. – Что же касается придуманной им версии возникновения переписки, то тут я с вами целиком согласен – выглядит она неправдоподобно.

– Эдвард Кинан утверждает, что начало переписке положил князь Семен Шаховской. Обиженный царем Михаилом Романовым, он якобы написал ему обличительное письмо, но вскоре, вернув себе царскую милость, переделал его в первое послание Курбского.

– С грехом пополам такую переделку еще можно допустить, сказал Окладин. – Шаховской был писателем по натуре, поэтому, потратив немало усилий на создание письма, вероятно, решил его хоть как-то использовать, пусть и не по первоначальному назначению.

– Но дальше Кинан придумывает нечто фантастическое, – продолжил краевед. – По его мнению, тот же Семен Шаховской или кто-то из его окружения пишет ответное письмо Грозному. С какой целью? Кинан не объясняет. Второе послание Грозного, как он считает, было создано спустя полвека Артамоном Матвеевым – приближенным царя Алексея Михайловича. Второе и третье послания Курбского, а также его «Историю о великом князе Московском», по Кинану, создали люди из окружения Василия Голицына – фаворита царевны Софьи. Таким образом, эта причудливая переписка, если верить Эдварду Кинану, продолжалась семь десятилетий. Вы можете допустить такую вероятность? – спросил меня краевед.

– Не вижу необходимости в столь сложной мистификации.

– Что и требовалось доказать!

По выражению лица Окладина было ясно, что какие-то доводы в пользу версии Эдварда Кинана у него все-таки остались, но сказал он о другом:

– Чтобы сделать окончательный вывод о подлинности переписки Грозного с Курбским, нужны оригиналы их посланий, а их нет.

– Возможно, они находятся всё там же – в библиотеке Грозного.

– Опять вы про эту легендарную библиотеку! С чего вы взяли, что Грозный был страстным книжником?

– Иначе он не вывозил бы книги из Новгорода. А о них прямо написано в дневнике опричника и в грамоте Фуникову.

– В дневнике Ганса Бэра сказано и о заговоре против Грозного, в котором якобы участвовал царевич Иван. Но вряд ли был такой заговор.

– А вы докажите!

– Что доказать?

– Что заговора не было и царевич погиб в результате случайности…

Окладин не стал больше спорить с краеведом – он будто догадывался, что разговор о загадочном преступлении в Слободе нам еще предстоит, что впереди нас ждет другое запутанное дело, в котором мы опять окажемся «соучастниками». А я вспомнил золотое кольцо, с находки которого в Александрове начались события, закончившиеся здесь, возле Ростова Великого, и подумал о Золотом кольце древних русских городов, еще хранящих немало тайн и загадок. Впереди был новый увлекательный поиск, который опять уведет нас в таинственную глубину истории – бесконечной и удивительной, как сама жизнь.

1991–1997 гг.

Преступление в Слободе