Секрет опричника. Преступление в слободе — страница 7 из 8

Глава первая. Неудачная попытка

Проведенное нами следствие по делу о преступлении в Александровой слободе еще раз показало мне, до чего же они разные, непохожие друг на друга – историк Окладин и краевед Пташников!

Первый из них – само олицетворение сдержанности и аккуратности; человек, каждое слово которого и поступок подчинены логике и здравому рассудку. Второй – полная его противоположность; небрежно одетый, порой рассеянный, не по возрасту порывистый, склонный подвергать сомнению самые устойчивые, общепризнанные истины.

Но, несмотря на всю разницу характеров и темперамента, Окладин и Пташников тянулись друг к другу. Этой непонятной с первого взгляда силой тяготения была глубокая любовь к истории, хотя каждый из них имел о ней, как о науке, свое, особое представление.

Последнее устраивало меня больше всего: в моих записках о загадках русской истории мне не надо было выдумывать конфликт – он возникал сразу же, как только мы начинали наше очередное историческое изыскание. Не было еще случая, чтобы по одному и тому же вопросу Окладин и Пташников имели одинаковое мнение, их позиции в спорах всегда были противоположными.

После расследования убийства в Слободе наши встречи стали почти регулярными, – обсудив одну загадку русской истории, мы переходили к другой. Каждый, видимо, находил в этих беседах то, в чем нуждался: Пташников высказывал свою очередную неожиданную версию; Окладин, подвергая ее беспощадной критике, отстаивал историю как строгую и точную науку, в которой нет места беспочвенным предположениям и художественным домыслам; а я, благодаря этим спорам, пополнял свою картотеку исторических загадок, из которой черпал увлекательный материал для своих записок.

Но одно дело – найти интересный исторический материал, а другое – воплотить его в занимательную художественную форму. И тут оказалось, что сделать это непросто.

Все сведения об убийстве в Александровой слободе царевича Ивана, полученные в ходе нашего самодеятельного расследования, я записал на отдельных листках бумаги. Возвратившись от Пташникова, я около трех часов просидел за письменным столом, раскладывая эти карточки, словно пасьянс, но так и не мог разложить их в том порядке, который позволил бы выстроить четкую логическую цепочку. Некоторых звеньев не хватало; другие, как, например, судьба библиотеки Ивана Грозного, уводили в сторону от разгадки; третьи были неясны и противоречивы.

Как человек, разыскивающий в темной комнате спички, хватается за все, что попадается ему под руки, так и я перебирал свидетельства историка и краеведа и не находил того, которое осветило бы мне истину, – что же случилось в Александровой слободе?

Окладин и Пташников так и не пришли к единому мнению: что явилось мотивом этого преступления, чем конкретно был вызван гнев Грозного, толкнувший его на убийство?

Я не мог склониться к одной, определенной версии и за весь следующий день не смог вымучить ни строчки.

Тогда я пошел другим путем – постарался подробно изложить обе эти версии, чтобы дать читателю возможность самому остановиться на одной из них.

Перечитал написанное – и сам остался недоволен: это походило скорее на протокол, чем на занимательный детектив, способный увлечь читателя.

В моей скромной домашней библиотеке я нашел литературоведческую книгу, в которой так говорилось о детективном жанре: «Мы можем считать детективом лишь такое произведение, в котором преступление рассматривается не как эпизод или повод для развития действия, а как основная тема, которой следуют и с которой в той или иной степени связывают все конфликты, драмы и события, выведенные автором в повествовании».

Только теперь я понял, в чем ошибался Марк, когда причислил к детективному жанру лермонтовскую «Тамань», – там преступление не являлось основной темой, а только сопутствовало ей.

Но убийство в Александровой слободе!

Ведь оно полностью соответствовало требованиям, предъявляемым к тематике детективных произведений: есть преступник – царь Грозный, есть жертва преступления – царевич Иван, я привлек к расследованию специалистов – историка и краеведа, которые подробно изложили всю имеющуюся «информацию к размышлению».

Казалось бы, достаточно добросовестно изложить ход проведенного нами расследования – вот и готов детектив. Почему же я не могу его написать? Что мне мешает? Может, был все-таки прав Окладин, когда предостерегал меня, что убийство царевича Ивана – не тема для детектива?

Сейчас я пожалел, что, переезжая в Ярославль, оставил в сельском доме родителей большую часть своей библиотеки, в том числе и любимые книги детства. Мне подумалось, что в моем положении, когда работа над детективом о преступлении в Александровой слободе прочно застопорилась, не мешало бы еще раз заглянуть в них.

Придя к этому выводу, я отправился в библиотеку, с заведующей которой Еленой Матвеевной был хорошо знаком, и попросил сначала книги тех историков, имена которых упоминались в ходе нашего расследования убийства в Слободе.

Елена Матвеевна – стройная женщина с симпатичным, но слишком уж деловым, озабоченным лицом – быстро и охотно нашла эти книги. Но, когда я в придачу к ним заказал несколько самых популярных детективов, чтобы перелистать их в читальном зале, она не могла скрыть изумления и спросила, что именно интересует меня в детективной литературе, имеющей спрос среди подростков и тех взрослых, которые еще не достигли элементарной читательской культуры.

Я сделал вид, что не заметил в ее голосе насмешки, и назвал произведения родоначальников детективного жанра Эдгара По и Конан Дойла.

Выдав заказанные книги, строгая заведующая посмотрела на меня с сочувствием. Чтобы хоть как-то оправдаться в ее глазах, я пошел на хитрость, объяснив, будто меня попросили прочитать лекцию о классическом детективе, для того и потребовались произведения именно этих авторов.

Посверкивая стеклами очков, Елена Матвеевна укоризненно произнесла:

– А я уж подумала, вы всерьез увлеклись этой литературой, – пренебрежительно кивнула она на стопку книг передо мной. – Нас, библиотечных работников, любители детективов просто из себя выводят. Больше ничего и не спрашивают, как только о сыщиках и бандитах.

– Неужели среди них совершенно нет серьезных людей? – поинтересовался я, чтобы скрыть замешательство.

– В том-то и дело, что этим не только дети увлекаются, но и солидные, образованные люди. Одному очень хорошему врачу-хирургу я прямо сказала, что при его должности и профессии читать детективы – мальчишество. Так знаете, что он мне ответил? Человечество делится на тех, кто любит детективы, и на тех, кто это скрывает. И добавил еще, что он относится к первым, а я, оказывается, ко вторым, то есть скрываю свою любовь. Кстати, в какой аудитории вы читаете лекцию?

– Лекцию? – не сразу дошло до меня. – Ах, да… Перед старшеклассниками.

– Вот и объясните им, какая пропасть между настоящей литературой и детективной. Уверена – у вас получится, – сделала мне комплимент Елена Матвеевна.

Я благоразумно промолчал, представив себе, как бы вытянулось ее строгое лицо, если бы я честно признался, что намерен сам попробовать себя в детективном жанре.

Признаться, ее слова несколько смутили меня – неужели действительно детективами интересуются только те, кто впал в детство или еще не вышел из него?

Однако, устроившись в читальном зале, я добросовестно просмотрел полученные книги. Во-первых, мне нужно было определиться, возможно ли приспособить детективную форму к тому содержанию, которое я задумал в нее заключить; во-вторых, я просто захотел оживить в памяти то, что так волновало и увлекало в детстве.

Когда перед самым закрытием библиотеки я сдал прочитанные книги Елене Матвеевне, она заботливо спросила:

– Подготовились к лекции? Как вы намерены разоблачить всю эту псевдолитературу?

– Это невозможно сделать, – обреченно вымолвил я.

– Почему?

– «Дар анализа служит источником живейшего наслаждения» – так сказал Эдгар По – родоначальник детектива.

В замешательстве заведующая библиотекой поправила очки в золоченой оправе.

– Ну, и что из этого следует?

– А то, что стремление к анализу – непременное свойство думающего человека, а детектив реализует способность к анализу, поэтому он имеет большое воспитательное значение.

– Вы шутите? – с надеждой проговорила Елена Матвеевна.

– Нисколько. Больше того, мне хочется самому написать детектив, – неожиданно признался я.

– Но это же несерьезная литература! Как вы не понимаете?! – изумленно посмотрела на меня заведующая.

– В литературе не бывает второсортных, несерьезных жанров. И вообще, – добавил я без улыбки, – ваш знакомый хирург совершенно прав: «Человечество делится на тех, кто любит детективы, и тех, кто это скрывает». Мы с вами давно знакомы, скажите честно: кто вам больше нравится – Конан Дойл или Эдгар По?

Заведующая библиотекой была интеллигентной женщиной, только это помешало ей ответить мне так, как, наверное, хотелось. Она взяла себя в руки и саркастически произнесла:

– Вряд ли вы сами верите в то, что говорите. Хочется написать детектив? Так напишите.

– И напишу!

– Ну-ну, посмотрим.

– Не верите?

– Нет, не верю.

– В таком случае давайте на спор – если напишу, вы прочитаете все рассказы о Шерлоке Холмсе.

Такое жесткое условие на мгновение смутило Елену Матвеевну.

– А если у вас ничего не получится?

– Выдвигайте свое условие.

Заведующая задумалась и решительно хлопнула ладошкой по столу.

– Тогда вы прочитаете вашу лекцию о классическом детективе в нашей библиотеке!

В ее голосе прозвучало злорадство. Мне лишний раз пришлось убедиться, что это умная и проницательная женщина, – готовой лекции у меня не было и в помине.

Лишь сейчас я отметил про себя, что внешне она чем-то похожа на госпожу Марпл из английских телевизионных фильмов по романам Агаты Кристи, только в молодости.

Чуть было не сказал ей об этом, но вовремя спохватился, вспомнив, что госпожа Марпл вроде бы осталась старой девой, – видимо, такая опасность грозит всем умным женщинам.

– Вы говорите – прочитать лекцию. Но ведь у нас с вами совершенно разные взгляды на детектив.

– Тем лучше, вот и поспорим, – не отступала Елена Матвеевна. – Заодно поделитесь с нами, какие события легли в основу вашей повести «Секрет опричника».

– Почему вы уверены, что в основу повести положены реальные события? – опять удивила меня своей проницательностью заведующая.

– Об этом нетрудно догадаться, если внимательно прочитать повесть. Вы сами были участником событий, потому и написали ее от первого лица. Кроме того, мне знаком еще один герой вашей повести – Михаил Николаевич Окладин.

Я спросил заведующую, откуда она знает историка.

Мой вопрос неожиданно смутил Елену Матвеевну, она в замешательстве поправила очки:

– Он преподавал у нас в институте…

«Мир тесен», – подумал я.

– Действительно, Михаил Николаевич Окладин тоже был невольным свидетелем тех событий, но я все-таки писал художественное произведение, а не документальный очерк, поэтому кое-где использовал авторский вымысел.

– Пусть будет по-вашему. – И заведующая сразу попыталась перевести разговор на другое: – Если честно признаться, мне больше всего были интересны в вашей повести исторические отступления, в частности – о гибели царевича Ивана. Жаль только, вы так и не объяснили подлинных причин его убийства.

– Именно этому преступлению я и хочу посвятить свою следующую детективную повесть.

Елена Матвеевна удивленно вскинула голову:

– А разве можно об этом написать детектив?

– Вот и Окладин высказал такое же сомнение, – вздохнул я. – Вы учились у Михаила Николаевича, следовательно, хорошо знаете его. Каково ваше мнение о нем?

– Культурный и образованный человек, – по-дежурному лаконично и бесстрастно ответила заведующая. – На вашем месте я прислушалась бы к его словам. – Заведующая опять постаралась направить разговор в другую сторону.

– А студенты его любили?

– Он был требовательным преподавателем, – ушла Елена Матвеевна от прямого ответа.

Я заглянул в ее бледное, с правильными чертами лицо и спросил напрямик:

– Ну а как относились к нему лично вы?

Тут я с изумлением увидел, что строгая заведующая на мгновение превратилась в застенчивую студентку-первокурсницу, которая с усилием призналась:

– Он мне нравился.

Что-то подтолкнуло меня задать еще один вопрос:

– А его жену вы знаете?

– Как не знать! Когда-то мы были близкими подругами.

– А что потом случилось?

– А потом она вышла замуж… – чуть повысила голос Елена Матвеевна, давая понять, что этот разговор ей неприятен.

Мое представление о заведующей как о женщине, целиком посвятившей себя работе, пошатнулось. Наверное, поэтому я неожиданно рассказал ей о том лабиринте, в который завело меня увлечение историей, о совете Марка обратиться к жанру исторического детектива, о расследовании, в котором приняли участие Окладин и Пташников, и о моих безуспешных попытках написать об этом расследовании детективное повествование.

Елена Матвеевна слушала внимательно, с сочувствием. Посетителей в зале уже не было, и я рассказал о необычном отделе, в котором работал Марк, о Теминском золоте, о поручении найти Теминых в Ярославле и чем закончились мои усилия.

– Простите, как звать человека, который забрал у вас фотографию своего отца? – вдруг спросила заведующая, склонившись над библиотечными карточками, ящик с которыми был приставлен к ее столу.

– Алексей Игнатьевич.

– А где он живет?

Я по памяти назвал адрес.

– Все сходится. Алексей Игнатьевич Темин, старший инженер научно-исследовательского института асбесто-технических изделий, – прочитала заведующая текст на вынутой из ящика библиотечной карточке. – Он читатель нашей библиотеки.

– Интересно, почему вы его запомнили? Ведь у вас сотни читателей, неужели вы всех их знаете по фамилиям?

– Я бы не вспомнила его, если бы он не удивил меня на прошлой неделе.

– Чем же?

– Темин пришел в библиотеку в понедельник, с самого утра. Был очень возбужденный, нервный, словно ночь не спал. Попросил дать ему все, что есть в нашей библиотеке о золотых приисках и вообще о золоте.

– О золоте? – машинально переспросил я.

– Да, это меня и удивило, поскольку до этого Темин интересовался только художественной литературой, теми же детективами, которыми и вы вдруг увлеклись.

В голосе заведующей опять прозвучала осуждающая нотка, но сейчас я не обратил на это внимания. Мы встретились с Теминым в субботу вечером. Никакого интереса к разговору о Теминском золоте он тогда не проявил. А в понедельник с утра прибежал в библиотеку, хотя мне сказал, что еще в воскресенье должен был опять уехать в командировку. Откуда взялся этот интерес к золоту?

– Я выдала ему несколько книг, брошюр и журнальных публикаций. Он без обеда, весь день, просидел вон за тем столом у окна, – рукой показала заведующая. – Те книги, которые были у нас на абонементе, взял с собой. Зачем-то еще попросил справочную книгу о сокровищах Оружейной палаты.

Я вскочил со стула.

– Что с вами? – с беспокойством спросила Елена Матвеевна.

– Извините… Потом расскажу… Спасибо… – бессвязно пробормотал я, торопливо попрощался и буквально выбежал на улицу, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя.

Только сейчас, в библиотеке, я понял, с кем встретился на лестнице, когда уходил от Темина, – это был человек, следивший за археологом Маловым в Оружейной палате!

Прошагав квартал, я вспомнил, что заказанные мною книги так и остались лежать на столе перед Еленой Матвеевной. Хотел уже вернуться и забрать их, но передумал – все равно сейчас мне было не до расследования преступления, совершенного четыреста лет назад.

Глава вторая. Нападение из-за угла

Как я уже говорил, характеристика, которую Нина Сергеевна дала вдове без вести пропавшего на фронте Ивана Темина, не располагала к встрече с ней. Однако то, что я услышал в библиотеке, заставило меня по-новому посмотреть на загадку Теминского золота. Я убедился, что хотя корнями она уходит в далекое прошлое, но затрагивает интересы и ныне живущих потомков Прохора Темина.

И я решил окончательно выяснить, в чем тут дело. На время отложил в сторону свои записки об убийстве царевича Ивана и автобусом отправился за Волгу, в Тверицы. Кто знал, что эта поездка, вызванная моим любопытством, закончится так неожиданно для меня?

Галина Николаевна жила в деревянном собственном доме окнами на Волгу, с широкой верандой сбоку и телевизионной антенной над шиферной крышей. Почти на той же высоте, что антенна, над домом висел на шесте скворечник. Возле забора, присыпанная снегом, лежала перевернутая лодка.

Мне повезло – на мой стук дверь открыла сама Галина Николаевна: высокая, грузная женщина с тяжелым, властным лицом. Одетая в черное, длинное платье, с темным платком на голове, она была похожа на суровую настоятельницу монастыря, какими показывают их в исторических фильмах. Не хватало только посоха в руке и креста на груди.

Я подумал, что при такой мрачной внешности хозяйка не пустит меня даже на порог, но ошибся. Когда я сказал, что хотел бы поговорить с ней, Галина Николаевна, ничего не спрашивая, проводила меня в переднюю комнату, усадила на стул возле двери, а сама села на диван, скрестив на коленях большие, жилистые руки.

Невольно я поискал глазами икону, но ее не было. Комната, заставленная полированной мебелью, выглядела по-городскому стандартно и привычно. В соседней комнате, за неплотно прикрытой дверью, по радиоприемнику звучала современная легкая музыка. Когда я приступил к разговору, ради которого пришел, кто-то, невидимый мне, убавил звук.

После того как я бойко повторил уже дважды рассказанную мною историю, объясняющую мой интерес к Теминскому золоту, Галина Николаевна смерила меня недоверчивым взглядом и вымолвила густым, мужским голосом:

– Трудно поверить, что серьезные люди могут заниматься такими пустяками.

Я не сразу нашелся, как ответить на это замечание:

– Видите ли, история Теминского золота до того интересна, что так и просится, чтобы о ней написали очерк. Человек бежит с каторги, случайно находит в тайге богатейшее месторождение золота, потом гибнет, но имя его навсегда остается увековеченным в названии этого месторождения.

– Кто вам рассказал эту красивую байку? – грубо оборвала меня хозяйка.

– Мы разговаривали об этом с Ниной Сергеевной Теминой.

– Я так и догадалась, – в голосе Галины Николаевны появилась желчь. – Она умеет вешать лапшу на уши, только слушай.

Я растерялся:

– Неужели всю эту историю она придумала?

Мне показалось, сначала Галина Николаевна хотела дать утвердительный ответ, но в самый последний момент перерешила:

– Может, и не придумала, но и всей правды не выложила.

– В чем же состоит вся правда?

– Всей правды, наверное, кроме Бога, никто не знает. У каждого от нее по маленькому кусочку, да и то не всякий его другим показывает, – хмуро проговорила хозяйка, потом, как бы опомнившись, добавила: – И каторга была, и побег, и убили Прохора Темина в тайге. Но связывать все это с Теминским прииском – только вводить людей в заблуждение.

– За что же убили Прохора Темина?

– Мало ли бродяг рыскало тогда по тайге, – равнодушно ответила Галина Николаевна.

– О том, при каких обстоятельствах погиб Прохор Темин, Нине Сергеевне рассказал ее муж. Почему же нельзя ей поверить?

– Когда рассказал?

– Как когда? Конечно, до своей гибели на фронте.

– А вы уверены, что он погиб?

Наша беседа все больше приобретала какой-то странный характер, словно мы разговаривали на разных языках.

– А разве Игнат Темин жив?

– Не знаю, сейчас, может быть, уже и умер.

– Вы хотите сказать, он не погиб на фронте? А как же похоронка?

– Вы ее видели?

– Нет.

– Я тоже. Зато собственными глазами лет пять тому назад видела Игната живым и здоровым.

– Где видели?

– В электричке, когда с дочерью из Москвы возвращались. Он сошел в Александрове.

Я не мог справиться с изумлением.

– Может, вы обознались?

– Это исключено.

– А вы разговаривали с ним?

– Нет, не успела подойти, хотя, по правде говоря, и желания не было.

– Нине Сергеевне вы рассказали об этой встрече?

– Зачем? Она, наверняка, и сама все прекрасно знает, но продолжает разыгрывать из себя безутешную вдову.

– Все это как-то не укладывается в голове, – признался я. – А ее сыну известно, что отец жив?

Галина Николаевна секунду колебалась, прежде чем с усилием произнести:

– Вряд ли она сообщила ему об этом. А впрочем, все возможно…

Я уже говорил, что дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Когда Галина Николаевна сказала мне, что Игнат Темин жив, музыки стало почти не слышно, но донеслось, как скрипнула половица. Я покосился на дверь и увидел на ней тень мужчины. Он явно прислушивался к тому, о чем мы говорили.

Видимо, хозяйка тоже заметила это, встала с дивана и плотно прикрыла дверь. Тогда человек в соседней комнате вовсе выключил приемник. Несомненно, он подслушивал нас.

Кто бы это мог быть? Если зять Галины Николаевны, почему бы ему просто не выйти и не присутствовать при нашем разговоре? Или там кто-то другой, по какой-то причине не желающий, чтобы я увидел его?

Все эти вопросы и сомнения промелькнули в моей голове за считанные секунды, и я вернулся к прерванному разговору:

– Я встречался с сыном Нины Сергеевны. Он показался мне серьезным, основательным человеком. Думаю, он не стал бы скрывать, что его отец жив, если бы знал об этом.

– Если ему выгодно, промолчит как миленький, – усмехнулась Галина Николаевна.

– Разве он способен на хитрость?

– А почему бы и нет? Всеми повадками в отца.

– Похоже, вы их не любите?

– А за что любить? – вскинулась хозяйка. – Это сейчас у меня все есть: и дом, и хозяйство. А было время, мы с дочкой по чужим углам мыкались, я уборщицей работала, она в техникуме училась, едва концы с концами сводили. Тогда мои родственники обеспеченные даже не вспоминали про нас, ничем не помогли. Куда им. До других и дела нет. И Игнат такой же, я его никогда не любила: жадный и завистливый. Мой Иван хотя тоже не ангел, но прямой был: что на уме, то и на языке. А этот всю жизнь хитрил. Думаю, потому и в семью не вернулся, что воевал не так, как следовало. Ну, да Бог ему судья.

– Вы говорили, он сошел с электрички в Александрове? Он что, там и жил?

– Хотите его найти? Не советую в это дело ввязываться…

Мне послышалось в голосе Галины Николаевны скрытое беспокойство: то ли она раскаивалась, что была со мной откровенна, то ли предостерегала меня от поспешных, необдуманных поступков.

Я вовсе не собирался ехать в Александров, но пытался понять, чего мне бояться Темина, если сейчас он – глубокий старик? Или хозяйка знала, что он таит в себе какую-то опасность?

В этом подозрении меня укрепили ее последние слова:

– Что от меня услышали – забудьте… И о Теминском прииске лучше не пишите. Не всякая правда добру служит.

Хозяйка поднялась с дивана, откровенно давая понять, что мне пора уходить. И хотя мне не удалось прояснить туман вокруг истории Теминского золота, я вынужден был попрощаться с Галиной Николаевной.

«Что скрывается за ее недомолвками?» – думал я, шагая к пожарной каланче, возле которой разворачивался автобус в центр города. – Действительно ли Игнат Темин возвратился с войны? Почему тогда он живет отдельно от семьи? Знают ли о его существовании жена и сын?

Опять я мучился вопросами без ответа. Насторожило меня и поведение человека в соседней комнате, подслушивавшего наш разговор. Наверное, зря я не спросил у Галины Николаевны, кто там находится, – возможно, она развеяла хотя бы одно мое подозрение.

По дороге я несколько раз оглянулся, проверяя, не вышел ли кто-нибудь из дома следом за мной, но никого не обнаружил. На остановке внимательно всматривался в лица пассажиров, садящихся вместе со мной в автобус, но и здесь никто не обратил на себя моего внимания. Однако ощущение опасности, неожиданно возникшее в разговоре с Галиной Николаевной, не покидало меня всю дорогу.

По пути домой я зашел в библиотеку, чтобы взять оставленные там книги. Выдав их, Елена Матвеевна поинтересовалась, почему в прошлый раз я так поспешно бежал из библиотеки, словно вдруг вспомнил о невыключенной газовой плите.

Я чувствовал, что обилие полученной информации буквально переполняет меня и мне надо выговориться. Поэтому, ничего не скрывая, я передал свою беседу с Галиной Николаевной почти дословно. Известие о том, что отец Алексея Темина вернулся с фронта живым, тоже поразило Елену Матвеевну.

– Господи, чего только не бывает в жизни! – помолчав, обронила она.

Почему-то эта короткая фраза, произнесенная в сердцах и с болью, неожиданно вернула мне ощущение опасности, которое вроде бы стало исчезать.

Но вечером, когда, поужинав, я завалился с книгами на диван, все мои страхи и подозрения забылись окончательно, словно их и вовсе не было. Я отнес их на счет своей излишней впечатлительности, которая уже не раз подводила меня и порой ставила в смешное, неловкое положение.

Попозднее я решил позвонить Марку и, если он вернулся из командировки, рассказать обо всем, что мне удалось выяснить у Галины Николаевны.

Но примерно через час после того, как я начал просматривать принесенные из библиотеки книги, мне позвонили. Телефонный аппарат стоял рядом на тумбочке, поэтому я снял трубку, не вставая с дивана.

Голос в трубке был мне незнаком.

– Вас беспокоит сотрудник журнала «Уральский следопыт» Николай Владимирович Мирзоев, – представился мужчина.

– Очень приятно. Чем обязан?

– Скажите, вы читаете наш журнал? – в лоб спросили меня.

– Нерегулярно, но читаю. Некоторые, исторические материалы – с большим удовольствием и интересом.

– Как мне повезло! – бурно обрадовался мужчина, чем вызвал у меня улыбку и симпатию к себе – мне нравятся непосредственные люди, открыто выражающие свои эмоции. – В таком случае перехожу к делу. Редакция журнала решила дать в одном из ближайших номеров статью об истории Теминского прииска. Меня командировали в Ярославль, чтобы встретиться с родственниками Прохора Темина. И тут я узнал, что вы тоже интересуетесь судьбой Теминского золота, намереваетесь что-то написать о нем. Скажите, это действительно так или меня неправильно информировали?

Я был в затруднении, не зная, как ответить на этот вопрос. Сказать, что занимаюсь историей Теминского золота по заданию Марка, сотрудника милиции, я, конечно, не мог. Отрицать, что собираю материал по этой теме, мне тоже было нельзя – ведь именно так я объяснял всем, с кем встречался в эти дни, свой интерес к Теминскому золоту.

Когда не знаешь, как отвечать, лучший выход из положения – самому задавать вопросы, что я и сделал, поинтересовавшись у мужчины, с кем из Теминых он успел переговорить.

– С Ниной Сергеевной. У меня создалось впечатление, что она знает гораздо больше, чем поведала мне. Можно сказать, отделалась общими фразами.

– Разве она уже вернулась из пансионата?

– Из пансионата? – переспросил мужчина. – Да, да, вернулась. К сожалению, с ее сыном мне не удалось встретиться – он уехал в командировку. Но Нина Сергеевна сказала, вы с ним успели поговорить.

– А с Галиной Николаевной вы не виделись?

– С Галиной Николаевной? – удивился мужчина. – А кто она такая?

Когда я объяснил ему, что это жена старшего сына Прохора Темина – Ивана, без вести пропавшего на войне, он расстроенно произнес:

– Я о ней впервые слышу. Какая жалость, что мне не довелось с ней встретиться. А вы беседовали с этой женщиной?

– Да, я только сегодня был у нее.

– И она сообщила что-нибудь заслуживающее внимания?

Подумав секунду, я решил оставить сведения, полученные от Галины Николаевны, при себе:

– В целом она повторила то же, что говорила мне Нина Сергеевна. Разве лишь добавила кое-какие мелочи из семейной жизни Теминых.

– Часто такие мелочи очень много значат…

Мирзоев попал в самую точку – если бы написать статью о том, как человек, уцелевший на войне, почти пятьдесят лет по непонятной причине скрывается от собственной семьи, это могло бы произвести на чувствительных читателей сильное впечатление.

– Так действительно ли вы намерены писать о Теминском золоте? – вернулся Мирзоев к своему вопросу.

– Да, я начал собирать материалы, но не знаю еще, получится ли из этого что-нибудь путное, – дал я половинчатый ответ, который ни к чему меня не обязывал, по крайней мере, мне так показалось.

Но Мирзоева это не остановило:

– Вы уже сделали какие-то наброски?

Я почувствовал крепкую хватку опытного журналиста.

– Все полученные сведения я занес в записную книжку, но это черновые, необработанные записи…

– Понятно, понятно, – перебил меня мужчина. – Видите ли, в чем дело. Я был в Листвянске и тоже собрал кое-какие сведения о Теминском золоте. Приехал сюда, чтобы уточнить некоторые детали, касающиеся истории семьи Теминых. Но Нина Сергеевна встретила меня так холодно, что практически я от нее ничего не узнал. И тут она проговорилась о встрече с вами. Вот я и подумал: не объединить ли нам наши усилия? Не дать ли в нашем журнале развернутый очерк о Теминском золоте за двумя подписями? Вы – писатель, я – журналист. Вместе мы могли бы написать интересный очерк.

Предложение Мирзоева показалось мне заманчивым. Но историей Теминского золота занимался отдел милиции, в котором работал Марк. Мне хорошо запомнилось, как ругал меня Марк, когда без его разрешения я опубликовал статью о поисках новгородских сокровищ. Не случится ли так и на этот раз?

Поэтому сначала я хотел отказаться от сделанного предложения, однако меня остановила одна мысль: ведь Мирзоев, побывавший в Листвянске, мог сообщить мне такие сведения, которые помогут Марку в его следствии по делу о Теминском золоте.

Кроме того, меня заинтересовало сообщение сотрудника журнала о странном поведении Нины Сергеевны. Видимо, решил я, она вела себя так вынужденно, под влиянием сына, сразу после встречи со мной приехавшего к ней в пансионат.

И все-таки хотелось кое-что уточнить, поэтому я сказал Мирзоеву:

– Наверное, нам с вами действительно надо встретиться и обо всем поговорить.

– То же самое хотел предложить и я.

– Тогда приезжайте ко мне. Где вы сейчас находитесь?

– Я звоню с вокзала Ярославль-Главный. Дело в том, что мне завтра позарез надо быть с утра в Москве – я договорился о встрече с одним крупным специалистом из научно-исследовательского института, занимающегося проблемами золота. Он обещал дать мне кое-какие сведения о Теминском прииске. Сами понимаете – никак не могу отложить эту встречу. А поезд в Москву уходит через три часа. Половина времени уйдет на дорогу к вам и обратно. Не сможете ли вы приехать на вокзал?..

Рассудив, я вынужден был согласиться с Мирзоевым, и мы договорились встретиться у газетного киоска в здании вокзала; я сообщил свои приметы, чтобы меня было легче узнать в толпе: в очках, в меховой фуражке и в сером демисезонном пальто.

– Обязательно прихватите с собой записную книжку, – напомнил Мирзоев. – Возможно, ваши сведения о Теминском золоте потребуются мне уже завтра.

– Она всегда при мне, в кармане пиджака, как личное оружие, – не без хвастовства, которое иногда вдруг находит на меня, сказал я Мирзоеву и положил трубку.

Однако когда я оделся и уже у самой двери залез во внутренний карман пиджака, то обнаружил, что записной книжки там нет. Оказалось, я выложил ее из кармана, чтобы записать разговор с Галиной Николаевной.

Пришлось вернуться в комнату. Записная книжка лежала там, где я ее оставил, – на письменном столе. Я не стал расстегиваться, чтобы положить ее в карман пиджака, а сунул в боковой карман пальто, подумав про себя, что хвастовство никогда не доводит до добра, – хорошо бы я выглядел перед Мирзоевым, если бы приехал на вокзал без записной книжки.

Прежде чем выйти из комнаты, я внимательно осмотрел ее, проверяя, все ли выключил. Взгляд задержался на телефоне. Ощущение какого-то беспокойства осталось у меня от разговора с Мирзоевым, хотя я не мог себе объяснить, чем оно вызвано.

Решив, что по дороге постараюсь восстановить в памяти весь разговор, я выскочил из квартиры.

На лестничной площадке между первым и вторым этажами, возле почтовых ящиков, мне встретился сосед Юрий, с которым я частенько просиживал вечера за шахматной доской.

– Ты куда это на ночь глядя? – посторонился он. – Уж не зазнобу ли завел?

– Моя зазноба, наверное, еще уроки учит. Дела, брат, дела.

– Знаем мы ваши дела, – пробурчал Юрий. – А я хотел зайти к тебе партию сыграть. Что-то на душе тоскливо.

– Как-нибудь в другой раз, – на ходу бросил я и выбежал на улицу.

Что случилось дальше, я представляю с трудом. Видел только черную тень, метнувшуюся ко мне из-за угла дома, потом на голову обрушился удар, который, вероятно, был бы еще сильнее, если бы я не поскользнулся на заледенелом тротуаре, плашмя упав на него.

Единственное, что запомнил четко, это чужие руки, которые лихорадочно рвут полу моего пальто и лезут в карман пиджака, – и в этот самый момент я на какие-то секунды от боли в голове потерял сознание.

Первое, что услышал, придя в себя, – голос склонившегося надо мной Юрия:

– Крепко он тебя огрел, паразит.

– Кто он? – морщась от боли, выдавил я.

– А черт его знает, какой-то парень в дубленке. Хорошо, я увидел из окна, как он напал на тебя. Выскочил из подъезда, а эта сволочь к тебе в карман лезет. Меня увидел – и бежать. Может, скорую вызвать?

Я отрицательно покрутил головой.

– А на ноги встать сможешь? Я помогу…

Опираясь на руки Юрия, я поднялся с трудом, но по лестнице шел уже без его помощи.

В квартире я рухнул в кресло, не раздеваясь; попросил принести с кухни воды.

– Тебе бы сейчас что-нибудь покрепче, – посоветовал Юрий. – Бледный как смерть.

Я вспомнил, что еще с Нового года у меня в холодильнике осталось полбутылки водки, сказал об этом Юрию. Он довольно крякнул, принес бутылку, горбушку хлеба и два стакана. Разлив водку пополам, объяснил:

– Мне тоже полагается. Кто знает, может, он бы тебе еще врезал, если бы не я.

Располовиня хлеб, Юрий протянул кусок мне, но я выпил водку залпом, не закусывая.

Такая решительность пришлась Юрию по душе:

– Молодец! Сейчас полегчает.

И правда – вскоре я почувствовал, что боль в голове затихла, а мысли прояснились. Юрий сидел молча, только иногда участливо вздыхал и с сожалением посматривал на пустую бутылку, поставленную им на тумбочку возле телефона.

Мой взгляд опять, как несколько минут тому назад, когда я уходил из квартиры, задержался на телефоне. Смутная догадка сначала только промелькнула у меня в голове, а потом мне ясно вспомнилась та фраза из разговора с Мирзоевым, которая теперь удивила меня. Я вспомнил ее дословно. Он сказал: «Поезд в Москву уходит через три часа. Половина времени уйдет на дорогу к вам и обратно. Не сможете ли вы приехать на вокзал?»

Так вот что вызвало мое беспокойство!

Мой телефон Мирзоев взял у Нины Сергеевны. Где я живу, она не знала, тем более – сколько времени уходит на дорогу от вокзала и обратно. Откуда же это стало известно Мирзоеву, который только сегодня впервые приехал в Ярославль?

Вывод можно было сделать один – он точно выяснил, где я живу. И лишь сейчас я понял, кто напал на меня возле подъезда, – это был Мирзоев! Точнее – человек, назвавшийся Мирзоевым и выдавший себя за сотрудника журнала «Уральский следопыт».

Он заставил меня взять записную книжку с моими записями об истории Теминского золота, узнал, что она будет у меня в пиджаке, потому сразу и полез именно в этот карман.

Звонил он, по-видимому, из автомата напротив нашего дома, за углом подстерег меня и набросился, уверенный, что моментально овладеет записной книжкой. И он непременно забрал бы ее, если бы не моя рассеянность. Обыскать все мои карманы он не успел – помешал Юрий.

Тщательно анализируя разговор с Мирзоевым, вспоминая каждое его слово и каждую паузу, я все больше убеждался, что моя догадка верна, – именно он напал на меня, чтобы завладеть записной книжкой. Только случайность помешала ему осуществить задуманное.

Ясно, что его интересовала история Теминского золота, те сведения, которые мне удалось собрать. Но кто он – этот человек? Не он ли следил за археологом Маловым в Оружейной палате?

А может, это был Габров, так изменивший голос, что я просто не узнал его?

Примерно через час после случившегося, когда Юрий уже ушел к себе, в моей комнате опять раздался телефонный звонок. Только услышав меня, на другом конце провода повесили трубку.

Я понял, кто меня проверял, и сразу же после этого звонка стал набирать домашний номер Марка. К счастью, он уже вернулся из командировки. Мы не стали обмениваться полученными сведениями по телефону, а договорились встретиться в Москве.

Я вызвался приехать на следующий же день, но Марк сказал:

– Приезжай послезавтра. По делу о Теминском золоте ко мне придет еще один свидетель, тебе будет интересно с ним встретиться…

Я попытался угадать, кто мог быть этим свидетелем, но безуспешно. Оставалось дожидаться встречи в Москве, которая, как я надеялся, прояснит историю Теминского золота окончательно.

Глава третья. Исчезнувший свидетель

Удивительно как быстро течет время, когда сосредоточишься на чем-то одном, что полностью овладело всеми твоими чувствами и мыслями. Словно вступает в действие какая-то новая, не эйнштейновская, теория относительности и неведомая сила переносит тебя через временной отрезок в несколько часов со скоростью минуты.

Так случилось со мной, когда утром электричкой я отправился в Москву на встречу с Марком, всю дорогу не переставая ворошить в памяти события последних дней, дословно вспоминая все разговоры, которые пришлось мне вести, чтобы приоткрыть тайну, окружавшую семейство Теминых. Что такая тайна существует, я уже не сомневался.

Мне не терпелось как можно скорее изложить все свои сомнения, подозрения и догадки Марку, но, когда я вошел в его кабинет, он был здесь не один. На стуле сбоку от него сидел старик, на пиджаке которого сразу бросалась в глаза орденская колодка внушительных размеров и звездочка Героя. Гладкую лысину старика обрамлял венчик совершенно седых волос; широкое темное лицо было изрезано резкими, глубокими морщинами; одной рукой старик опирался на черную трость с резной ручкой, изображавшей скачущего коня.

Марк кивком головы показал мне на свободный стул и вернулся к прерванному моим приходом разговору с фронтовиком:

– Вы даже не представляете себе, Сергей Владимирович, каких трудов стоило найти вас. Уж больно распространенная фамилия.

Старик улыбнулся, и его мужественное лицо стало по-детски лукавым и довольным:

– Да, Ивановых в России, наверное, десятки тысяч. А я не из тех Ивановых, которых часто по телевизору показывают, – рядовой пенсионер.

– Судя по наградам, вашу судьбу не назовешь рядовой.

– Так то когда было! – махнул старик свободной рукой. – Теперь некоторые молодые люди считают, что нашим наградам – грош цена в базарный день, – в голосе фронтовика прозвучала горечь.

– Я так не считаю, Сергей Владимирович, – успокоил его Марк. – У меня отец тоже фронтовик, по его рассказам я знаю истинную цену этим наградам. От сердечного приступа умер, даже до пенсии не дожил.

– Да, маловато нас осталось, – тяжело вздохнул старик. – Но ближе к делу, Марк Викторович. Наверное, вы пригласили меня сюда не для того, чтобы я с вами фронтовыми воспоминаниями делился.

– А вот тут, Сергей Владимирович, вы ошиблись – именно с этой целью мы вас и разыскивали, чтобы вы припомнили один эпизод вашей фронтовой молодости.

– Что же конкретно вас интересует?

– Штурм Кенигсберга, в котором вы участвовали, и все, чему вы были свидетелем сразу после взятия города.

– Вон оно что, – удивленно протянул Иванов, и морщины на его лице углубились. – Спрашивайте, только заранее предупреждаю – память у меня уже не та, что раньше.

– В архиве мы нашли протокол допроса некоего Шошина – нашего военнопленного, освобожденного из немецкого концлагеря, расположенного в пригороде Кенигсберга. Протокол допроса подписан лейтенантом Муравиным, но он, как мы выяснили, погиб. Тогда мы стали разыскивать бойцов из его роты, так вышли на вас. Ведь это вы служили в роте, которой командовал лейтенант Муравин?

– Так точно, служил, – голос у старика дрогнул. – Пожалуй, теперь из всей роты только я и остался в живых.

– Вы не знаете обстоятельств этого допроса?

– Как фамилия пленного?

– Шошин. Шошин Иван Прохорович.

– Такой фамилии я не помню. Вы растолкуйте, чем вас заинтересовал его допрос, о чем шла речь?

– В своих показаниях он упомянул Янтарную комнату, которую фашисты выкрали из Царского Села и перевезли в Королевский замок Кенигсберга.

– Ах, вон в чем дело! Так бы сразу и сказали. Тут я, пожалуй, могу вам помочь.

Марк воспрянул духом:

– Ведь вы в роте Муравина старшиной были. Может, присутствовали при допросе Шошина?

– Так точно, Муравин при мне этого беспалого допрашивал, а вот фамилию его я забыл.

– Почему «беспалого»?

– Так у него на правой руке не было трех средних пальцев. Мы еще, помню, с лейтенантом удивились, как аккуратно их оторвало, словно специально приставили пистолет и выстрелили через буханку хлеба.

– Через буханку? Зачем?

– А так все самострелы делали, чтобы следов пороха не осталось.

– Значит, вы подумали, что Шошин – самострел? А может, ему пальцы осколком оторвало?

– В том-то и дело, что не похоже. Но не пойман – не вор. Да и у немцев этот Шошин натерпелся – глядеть было страшно, кожа да кости. А наши особисты, если бы он им в руки достался, последний бы дух из него вышибли.

Марк вынул из папки и протянул Иванову несколько листков бумаги с напечатанным на них текстом.

– Это копия допроса Шошина. Пожалуйста, прочитайте, чтобы освежить в памяти…

Пока старик, вынув из кармана пиджака очки, читал показания Шошина, Марк рассматривал в папке какую-то фотографию.

Когда Иванов вернул прочитанные страницы, передал ему эту фотографию и спросил:

– Узнаете?

– Да, это тот самый человек.

– Фотография хранилась в архиве вместе с протоколом допроса Шошина. Непонятно, кому пришла мысль в тех условиях фотографировать освобожденного пленного?

– Это наш лейтенант надумал – чем-то Шошин не понравился ему на допросе. Вроде бы человек должен радоваться своему освобождению, а этот так себя вел, будто чего-то все еще боялся. Вот лейтенант и решил на всякий случай сфотографировать его. Что он хотел с фотографией дальше делать – не знаю. А вы не пытались этого Шошина найти?

– В архиве Советской армии нет сведений о таком военнослужащем – Шошине Иване Прохоровиче, освобожденном из плена после взятия Кенигсберга.

– И как вы это объясняете?

– Возможно, он назвал на допросе не свою фамилию, а вымышленную.

– Да, наш лейтенант тоже говорил, что такое вероятно. Потому, видимо, и приказал его сфотографировать, что хотел дело до конца довести, но не успел. Что думаете дальше предпринять? Ведь искать Шошина по фотографии – все равно что по родинке на спине.

– Сам голову ломаю, как быть, – признался Марк. – Если объявить всероссийский розыск, то этих Шошиных тоже может много набраться. Правда, вы сказали, у него есть отличительная примета – отсутствуют три пальца на правой руке. Попробуем поискать по этой примете, другого пути нет. Но если он однажды уже зачем-то свою фамилию сменил, то после войны мог сделать это еще раз.

– И то верно, – согласился старик, немного помолчал и спросил Марка: – Скажите, а вас что больше интересует – этот Шошин или Янтарная комната?

– Мы вышли на Шошина, разыскивая следы Янтарной комнаты. А вы почему спросили?

Старик постучал пальцами по трости:

– История, которую выложил Шошин о Янтарной комнате, на этом не закончилась. Когда наш лейтенант доложил о показаниях Шошина командиру полка, тот поручил ему вплотную заняться Янтарной комнатой.

– В архиве я никаких следов больше не обнаружил!

– И не мудрено, тогда было не до того, чтобы мемуары писать.

– Сергей Владимирович, я весь внимание! – нетерпеливо воскликнул Марк.

– Командир полка передал нашему лейтенанту пленного немецкого шофера. На допросе тот рассказал, что незадолго до падения Кенигсберга во дворе Королевского замка солдаты спешно погрузили в крытые брезентом грузовики какие-то ящики. Одно было ясно: в ящиках находится очень ценный, секретный груз – для охраны колонны выделили большой отряд гитлеровцев. Колонна направилась в сторону города Эльблонга, но по дороге на нее напали с воздуха наши штурмовики, один из грузовиков был разбит. Вот тогда водитель и узнал, что находится в ящиках, – это были всевозможные янтарные изделия: гирлянды, гербы, вензеля…

Я вопросительно посмотрел на Марка:

– Детали Янтарной комнаты?

– Ваш пленный не сказал, сколько всего было машин в колонне? – не ответив мне, продолжил Марк разговор с фронтовиком.

– Я хорошо запомнил – шесть грузовиков.

– А дальше?

– Оставив разбитую машину на дороге, немцы были вынуждены вернуться в Кенигсберг, но в предместье Понарт колонну остановили эсэсовцы, приказали сгрузить ящики с машин и перенести в погреб какой-то пивоварни.

– Вы проверили сообщение пленного?

– В тот же день наш лейтенант отправил туда солдат. И тут выяснилось, что рядом находятся две пивоварни: «Понартер» и «Шенбуш». Мы начали с подвалов последней и убедились, что там никакого тайника нет. Тогда попытались проникнуть в подвалы «Понартер», но они были замурованы. Нам удалось найти местного жителя, видевшего, как в подвалы этой пивоварни спускали какие-то ящики, но это случилось позже, чем вернулась колонна, о которой рассказывал пленный водитель.

– Там могли спрятать не только Янтарную комнату, но и другие ценности, – вслух рассудил Марк. – Вы не пытались проникнуть в подвалы?

– Нам это оказалось не под силу – замурованный вход можно было только динамитом разрушить.

– Как же вы поступили?

– Мы уже хотели возвращаться в часть, когда старик-немец вспомнил, что неподалеку, возле кирхи, еще в конце сорок четвертого года пленные французы под охраной эсэсовцев копали котлован и настилали его бревнами. Затем несколько раз к бункеру подъезжали крытые машины, из которых выгружали ящики, а позднее фашисты произвели в том месте взрыв, после которого воронки почему-то не осталось, но исчез холм возле кирхи. Мы попросили старика показать это место, однако ничего там не нашли. Тем и закончились наши поиски.

– Не помните, как называлась улица, на которой стояла кирха?

– Шиффердеккерштрассе.

– А еще на память жаловались, – с улыбкой заметил Марк.

– Я тогда же сделал план местности, который отдал лейтенанту. Если хотите, могу этот план хоть сейчас воспроизвести.

Ни слова не говоря, Марк протянул Иванову записную книжку.

Водя по бумаге шариковой ручкой, тот объяснял:

– Это – пивоварня «Шенбуш», возле нее – «Понартер». К ней подходит узкоколейка. Рядом – два небольших пруда, от одного из них к пивоварне прорыт канал. Пруды находятся вблизи от Шиффердеккерштрассе, где стоит кирха. Рядом с ней был сооружен бункер, здесь я пометил холм, который, по словам старика-немца, исчез после взрыва.

Марк долго и внимательно рассматривал нарисованный Ивановым план, а потом негромко обронил:

– Все сходится.

Теперь пришла очередь удивляться фронтовику:

– Вы о чем?

– Ваше сообщение подтверждает рассказ одной немки, во время войны жившей в пригороде Понарт. В своем письма она сообщила и о пленных французах, которые возвели бункер возле кирхи, и о взрыве, после которого исчез холм. Неподалеку от того места находилась школа, где это немка училась. Однажды к ним в класс пришел гитлеровский офицер и приказал открыть окна, чтобы в момент взрыва не вылетели стекла. Взрыв действительно прогремел очень сильный, но когда на обратном пути из школы дети попытались найти воронку, то не обнаружили ее. Пленных французов эсэсовцы расстреляли тогда же возле кирхи. Вероятно, под исчезнувшим холмом были погребены какие-то большие ценности или важные архивные документы.

– Выходит, я не сообщил вам ничего нового? – разочарованно констатировал Иванов.

– Вы подтвердили свидетельство, которое вызывало сомнения.

– А что замуровано в подвалах пивоварни? Янтарная комната? – спросил я Марка.

– Трудно сказать, но такая версия возможна. Об этом тайнике есть сведения у калининградских краеведов, которые тоже ведут поиски украденных фашистами сокровищ. Они нашли схему подвалов, где раньше были ледники, обнаружили несколько подземных ходов, однако к тайнику так и не смогли проникнуть.

– Что же им мешает?

– На том самом месте построили новый цех. Чтобы добраться до подвалов, необходимо прорыть к ним наклонную штольню, – ответил мне Марк и опять обратился к Иванову: – Жаль, ваш лейтенант не записал показаний пленного немецкого шофера и не сообщил о них куда следовало. Тогда, по горячим следам, поиски Янтарной комнаты были бы успешнее, чем сейчас.

– Да просто не успел – через день погиб, когда из развалин эсэсовцев выбивали. Сразу после этого и Шошин куда-то исчез…

Мы помолчали, пока Марк не сказал фронтовику:

– Огромное вам спасибо, Сергей Владимирович. Я ведь, когда вас разыскивал, думал, вы нам только с Шошиным поможете разобраться, а тут вон сколько дополнительной информации.

Иванов с досадой проговорил:

– Бросьте, я не девица, чтобы комплименты выслушивать. Пришел, потому что почувствовал – дело серьезное, государственное. Если найдете этого Шошина и потребуется его опознать – я к вашим услугам…

Когда за фронтовиком закрылась дверь, Марк пригласил меня поближе к столу.

– Слышал, какие истории приходится распутывать? Это не подземный ход под сельской церковью разыскивать, Янтарную комнату просто так из нашей картотеки не выбросишь. Вот и приходится такие дела годами вести. А она, эта Янтарная комната, может, давным-давно, еще при штурме Кенигсберга, сгорела. В Германии о ней целый фильм вышел, так в нем упоминается женщина, которая своими глазами видела расплавленную массу янтаря в подвале под Королевским замком. Но можно ли верить этому сообщению? Не с умыслом ли оно сделано, чтобы надежнее ее спрятать? Кстати, благодаря Янтарной комнате я и стал профессиональным кладоискателем.

Последнее замечание разожгло мое любопытство:

– Если это не служебный секрет, расскажи.

На мою просьбу Марк откликнулся охотно, только взглянул на часы, видимо, кого-то ожидая:

– После окончания юридического института я несколько месяцев проработал следователем в прокуратуре, и тут мне поручили одно дело, вроде бы ничего особенного на первый взгляд не представлявшее. При осмотре багажа в аэропорту Домодедово у пожилого немца Густава Бютнера обнаружили старинные украшения, которые не подлежали вывозу за границу. Где он их взял, Бютнер отказывался отвечать. В конце концов удалось выяснить, что их вручил ему некий Семен Райков. Когда я вызвал Райкова к себе в кабинет, он рассказал целую историю о семейных реликвиях, передававшихся из поколения в поколение. Не надо было быть тонким психологом, чтобы догадаться, что вся эта сентиментальная история с бабушками и прадедушками шита белыми нитками. Вскоре я узнал, что буквально за день до того, как Райков передал Бютнеру свои «семейные» реликвии, он вернулся из Калининграда – бывшего Кенигсберга. Я обратился в милицию Калининграда с запросом, не зарегистрировано ли случая с похищением янтарных изделий. Получив отрицательный ответ, хотел было уже отказаться от версии с кражей, но тут в сводке происшествий, которую мне прислали из Калининграда, мое внимание привлекло одно сообщение. В отделение милиции явился местный житель и рассказал следующее. К нему на квартиру напросился какой-то молодой москвич, которому не удалось устроиться в гостиницу. Турист пообещал хорошо заплатить, сразу же дал денег на бутылку коньяка, чтобы вечером выпить «за знакомство». Сам улегся спать, будто бы устав с дороги, но, когда через час хозяин вернулся домой, квартиранта уже не было. Из вещей ничего не пропало, но в стене комнаты зияла дыра, а за ней – пустая ниша, о существовании которой старик даже не подозревал, хотя и поселился в этой квартире почти сразу после войны…

Тайник в стене. Нечто похожее я ожидал с самого начала, как только Марк приступил к своему повествованию.

– Когда я прочитал это сообщение, меня как током ударило, тут же послал в Калининград фотографию Семена Райкова. И старик опознал в нем своего квартиранта. Но мне пришлось еще немало повозиться с этим авантюристом, прежде чем он дал правдивые показания. План квартиры в Калининграде с подробной инструкцией, как найти тайник и забрать из него ящик с «семейными реликвиями», ему вручил Бютнер, приехавший в нашу страну по туристической путевке.

– Почему Бютнер сам не добрался до тайника, а поручил это чужому человеку?

– Он просто не мог попасть в Калининград: въезд в город иностранцам был запрещен.

– А как Бютнер проведал о тайнике?

– Этого Райков не знал, по крайней мере так убеждал меня. Пришлось устроить им очную ставку. Поняв, что дальнейшее запирательство ни к чему хорошему не приведет, Бютнер рассказал все, как было. Во время войны он жил в доме неподалеку от Королевского замка. Сразу после взятия Кенигсберга нашими войсками нашел среди развалин замка заколоченный ящик, ночью перенес его к себе и обнаружил в нем тщательно упакованные янтарные украшения. В ту же ночь он замуровал их до лучших времен в нише своей квартиры, однако вскоре его вместе с другими немцами, жителями Кенигсберга, выселили из города.

– Но почему он с таким запозданием вспомнил о тайнике?

– Случайно увидел в каком-то нашем журнале фотографию улицы, на которой жил в Кенигсберге, а на ней свой бывший дом – целый и невредимый. После этого Бютнер только и думал о том, как заполучить спрятанные сокровища. Купил туристическую путевку в Россию, в Москве вышел на Райкова и за солидное вознаграждение подрядил его вскрыть тайник. Тот и осуществил эту операцию, поскольку уже имел определенный опыт в темных делишках.

– Выходит, ты провел все следствие, так и не выезжая из Москвы?

– Нет, почему же. Чтобы завершить расследование, мне пришлось побывать в Калининграде. Там я узнал, что неподалеку от того места, где Бютнер нашел ящик с янтарем, несколько лет тому назад добровольная поисковая группа проводила раскопки развалин Королевского замка и на глубине около двух метров обнаружила квадратный вход в бункер. Однако ночью раскоп завалило – обрушились руины стоявшего рядом здания.

– Может, ему помогли обрушиться?

– Да, было и такое предположение, – согласился Марк. – Но доказательств тому члены поисковой группы не нашли. Попросили у городских властей автокран, однако вместо него приехал какой-то начальник, посмотрел на засыпанный раскоп и разорвал им же выданное разрешение на право поисков. Тем они на территории Королевского замка и закончились.

– Ты говоришь, там работала поисковая группа? Она была создана для поисков каких-то конкретных ценностей? – спросил я, почти уверенный в том, каков будет ответ.

Выдержав паузу, Марк подтвердил мою догадку:

– Да, они искали Янтарную комнату. Именно тогда, в Калининграде, я и занялся ее историей, еще не предполагая даже, что судьба Янтарной комнаты отразится на моей собственной судьбе, причем в самое ближайшее время. Обо всем, что мне удалось выяснить, я написал в докладной записке, а в конце попытался обосновать необходимость создания специального отдела для поисков особо ценных сокровищ. Спустя месяц меня вызвали к начальству и предложили работать в этом отделе.

– Выходит, он был создан по твоей инициативе?

– Думаю, он появился бы и без моей докладной – к тому времени в милиции скопилось очень много дел, связанных с поисками исчезнувших сокровищ, представляющих собой государственную ценность.

Я опять вернулся к разговору об Янтарной комнате:

– Если ее искали в Королевском замке, значит, на то были основания?

– Имелись показания свидетелей, что за три дня до взятия Кенигсберга нашими войсками немцы завезли во двор замка большое количество цемента, камней и песка. Это подтвердил мне и Бютнер, видевший, как военные машины заезжали на территорию Королевского замка.

– Странное занятие для тех, у кого буквально горела земля под ногами.

– Вот именно. Тогда и возникло подозрение, что фашисты спрятали в бункере Янтарную комнату. Находка Бютнера вроде бы подтверждала эту версию, но позднее выяснилось, что найденные им янтарные украшения – не детали Янтарной комнаты, а экспонаты Янтарного музея, находившегося там же, во дворе Королевского замка. Мне иногда даже думается – не специально ли этот ящик оставили на территории замка, чтобы направить поиски Янтарной комнаты по ложному следу? А Бютнер, сам того не зная, спутал им карты. Ведь вот что любопытно – в ящике, кроме музейных экспонатов, находились изделия, очень похожие на детали Янтарной комнаты. Но когда я обратился за консультацией к Степану Степановичу, специалисту по янтарю, он пришел к неопровержимому выводу, что это только копии отдельных деталей Янтарной комнаты.

Я рассказал о разговоре со Степаном Степанович в Оружейной палате, о его просьбе сообщить ему, не продолжилась ли эта история каким-то образом дальше.

– Если бы хоть что-нибудь прояснилось, конечно бы позвонил… – вздохнул Марк. – Надеюсь найти Шошина. Именно из его показаний я узнал, что на территории Королевского замка велись подземные работы. Сам он участия в этих работах не принимал, нес в концлагере дневальную службу, но слышал от других пленных о строительстве казематов под землей. Кто-то из пленных, знавший немецкий язык, понял из разговора офицеров, руководивших этими работами, что казематы предназначены для Янтарной комнаты. Незадолго перед взятием Кенигсберга Шошину, как он сообщил на допросе, удалось бежать, а те, кто работал на строительстве казематов, были расстреляны фашистами. В протоколе допроса Шошина указана воинская часть, в которой он служил, число и место рождения, все, как положено. Однако при проверке выяснилось, что все эти сведения – липовые. Не было такого солдата в нашей армии – Ивана Прохоровича Шошина!

– Странно, зачем ему потребовалась чужая фамилия? Может, в плен сдался добровольно, а потом испугался последствий?

– И такое возможно, во время войны всякое случалось. Но есть другой вариант – а не выполнял ли Шошин задание тех, кто умышленно запутывал следы Янтарной комнаты?

Можно было подумать, что Марк пересказал мне содержание детективной повести с лихо закрученным сюжетом, – настолько запутанной была эта подлинная история.

Глава четвертая. Случайное опознание

– Что тебе удалось выяснить о Теминых? – круто повернул разговор Марк, опять мельком взглянув на часы. – Чувствую, ты мне подарок приготовил.

– Как ты догадался?

– По твоей физиономии. На ней прямо-таки написано: «Не могу молчать».

Слова Марка, произнесенные с иронией, задели меня за живое:

– Это я по твоей милости опять попал в историю.

– Наверное, снова, как в прошлом году в Александрове, сыщика из себя разыгрывал?

– Никого я не разыгрывал, а на меня все равно напали. Еще удачно отделался.

Улыбка тут же сошла с лица Марка:

– Тогда давай все по порядку…

Когда я подробно, с деталями, которые, возможно, и не имели прямого отношения к делу, рассказал о случившемся в Ярославле, Марк взволнованно встал из-за стола, заходил по кабинету и осуждающим тоном проговорил:

– Что ты за человек – обязательно с тобой какая-нибудь ерунда случится.

– Если бы ты не поручил мне поговорить с Темиными, ничего со мной не случилось бы.

– Да ты не обижайся, я тебя ни в чем не виню. Просто удивляюсь, почему ты все время в эпицентре событий оказываешься.

Я и сам не мог объяснить себе этого. Действительно, и в истории с поисками новгородских сокровищ, и в истории с Теминским золотом на меня покушались. Ладно, в первом случае – тогда я хоть преследовал Отто Бэра, которому необходимо было избавиться от меня. Но в этот раз я никого не преследовал, никому не угрожал.

Марк согласился со мной, что обстоятельства, при которых на меня было совершено нападение, очень напоминают историю, случившуюся в Москве с Маловым. Но, если нападавший – один и тот же человек, каким образом он вышел на меня?

Я рассказал Марку о человеке, встреченном мною на лестнице после разговора с Теминым.

– Мне не удалось разглядеть его лица, но теперь я уверен, что это он следил за Маловым в Оружейной палате.

– Как он был одет?

– В дубленку. И Юрий, мой сосед, вспомнил, что человек, напавший на меня, был в дубленке.

– Что ж, получается весьма стройная версия. От Темина этот человек узнал, что ты интересуешься историей Теминского золота. От него же или в горсправке получил твой адрес и телефон. Остальное, как говорится, дело техники.

– Но кто он такой? Почему Темин после встречи с ним немедленно поехал к матери, забрал у меня фотографию отца? Что заставило его действовать так поспешно и грубо?

– Тут можно только гадать.

– Или прямо спросить об этом Алексея Темина.

– Нет, это не выход. Поступки Темина выглядят подозрительно. Не сообщил ли ему тот человек, который напал на тебя, что его отец жив?

– А откуда ему самому это стало известно?

– От Галины Николаевны Теминой. Ты же сам сказал, что в то время, когда вы беседовали с ней, кто-то находился в соседней комнате. Почему не предположить, что там был человек, следивший до этого за Маловым?

– Но наш разговор с Галиной Николаевной случился после того, как я побывал у Алексея Темина.

– Значит, Галина Николаевна ему об этом раньше выложила, а уж потом он к Темину заявился.

– Да, такое возможно, – вынужден был признать я. – Но кто он – этот человек в дубленке? Ведь постороннему человеку эти люди так бы легко не открылись.

– Может, он их родственник?

– Ты ездил в Листвянск. Что-нибудь узнал там?

– Встретился с Крашиловым – автором письма, которое мы получили.

– Он признался, что его сестра – жена Игната Темина?

– Не сразу, сначала битый час пересказывал мне сплетни о семье Теминых: они и такие, и сякие, и Прохор Темин – не политкаторжанин, а обыкновенный уголовник. Только после того, как я прямо спросил, за что он ненавидит эту семью, Крашилов поведал, как его родители уговаривали Нину Сергеевну не выходить замуж за Игната Темина, а она все равно наперекор родительской воле пошла.

– Почему родители были против этого брака? Из-за того, что Прохор Темин – бывший уголовник?

– Не только. В Листвянске упорно говорили, что Прохора Темина убили из-за золота, которое он хранил в тайнике. Позднее из-за этого золота якобы и его жена повесилась. Вот родители Нины Сергеевны и испугались за дочь – попадет в семью, над которой висит проклятье. Конечно, это только слухи, а с другой стороны – история с Теминским золотом так запутана, что все возможно. Я заезжал в Новосибирск и в архиве выяснил, что Прохор Темин действительно не был политическим каторжником, а самый настоящий уголовник. Но какое преступление он совершил, мне так и не удалось узнать. Обосновался он в Листвянске, подкупив всех, кого надо было, чтобы его оставили в покое: начиная от урядника и кончая чиновниками при губернаторе. Сколько у него на это золота ушло – одному богу известно. Старик Крашилов твердо уверен, что золото у него было не самородное, а намытое.

– Не понимаю, что это меняет?

– Чтобы намыть такое количество золота, которое было у Прохора Темина, надо целой бригаде несколько лет трудиться. Не такое это простое дело – добывать золото, не зря у старателей пословица была: «Золото моем, а сами голосом воем». В одном золотнике – 4,266 грамма. Считалось, что жила богатая, если в день бригада старателей добывала два золотника. Чтобы добыть один золотник, надо промыть около ста пудов породы, в пуде 16 килограммов. Вот и посчитай, сколько Темину надо было земли перелопатить, чтобы свое богатство нажить. Самое трудное – жильное золото. Другое дело – рудное, тут может подфартить.

– А почему не предположить, что Игнат Темин нашел золото в самородках?

– Старик Крашилов и на этот раз прав оказался – у Игната Темина золото было не самородное, а жильное, намытое, это я точно выяснил.

– Где выяснил?

– А все там же, в архиве. Один из чиновников, которого подкупил Темин, позднее попался-таки на взятке. Его арестовали, нашли мешочек с золотом, полученным от Игната Темина, сделали анализ золота. Результаты анализа сохранились в деле. Я связался со специалистами; они, ознакомившись с анализом, в один голос заявили, что это золото никак не могло быть добыто там, где теперь стоит Теминский прииск. Короче, Темин к Теминскому прииску никакого отношения не имеет. По данным анализа, золото могло быть намыто на прииске, находящемся от Теминского минимум в пятистах верстах. Крашилов утверждает, что Прохор Темин кого-то ограбил в тайге – отсюда его богатство. Интересная получится ситуация, если и эти слова Крашилова подтвердятся. Он одно твердит: Прохор Темин имел в тайге тайник, где хранил награбленное золото. Из-за этого золота его и убили. Археолога Малова старик Крашилов принял за человека, который разыскивал тайник, потому и написал в милицию.

– Так, может, Крашилов опять прав? Малов узнал место тайника, потому на него и напали здесь, в Москве, чтобы завладеть тетрадью, где, видимо, находился план тайника?

– Что-то мне не верится в такой расклад. Ты же сам говорил, тетрадь у Малова была старая, в парусиновой обложке. Такие теперь только в архиве увидишь. И опять-таки непонятно, какая нужда понесла Малова в Оружейную палату?

– Да, ты прав, – рассудил я. – Рисунок в тетради женщины с ребенком никак не может иметь отношения к Теминскому прииску, тут что-то другое кроется. Но что именно?

Марк опять взглянул на часы.

– Надеюсь, очень скоро все выяснится.

– А что должно произойти?

– Позавчера Малов позвонил из больницы, сообщил, что сегодня его обещали выписать, перед отъездом домой он хотел бы встретиться со мной. Сейчас Смолкин привезет его из больницы. Чем черт не шутит, возможно, объяснится и то, что случилось с тобой в Ярославле.

Свои сомнения на этот счет я оставил при себе и спросил Марка, что представляет собой Крашилов.

– Занятный старик, но уж больно на жизнь обозленный. Живет с сыном, однако я его так и не видел – взял отпуск за свой счет сразу после отъезда Малова из Листвянска.

Я насторожился:

– Думаешь, здесь есть какая-то связь?

– Я разговаривал с женщиной, у которой Малов останавливался, когда приезжал в Листвянск. Так вот она уверяет, что сын Крашилова буквально следил за Маловым. Однажды, когда Малова не было, она застала Андрея Крашилова в его комнате.

– Может, ему отец поручил следить за Маловым и выяснить, что он разыскивает в тайге?

– Тут еще одно обстоятельство всплыло. Эта женщина хорошо знает семью Крашилова и сказала мне, что этот парень – вовсе ему не сын, а племянник. Крашилов усыновил его, когда во время родов умерла сестра Крашилова.

– А кто отец парня?

– Женщина уверяла меня, что Игнат Темин. Якобы родители Нины Сергеевны потому и были против их брака, что Игнат Темин обесчестил их старшую дочь. Твоя разлюбезная Нина Сергеевна прекрасно знала это, но все равно убежала с Теминым из Листвянска.

– А Андрей Крашилов знает, кто его отец?

– Возможно, теперь узнал.

– Ты что, думаешь…

– Да, я предполагаю, что Андрей Крашилов вполне мог быть тем человеком, который следил за Маловым в Оружейной палате, а потом появился в Ярославле.

– Его послал старик Крашилов?

– Вряд ли. Вероятней, что Андрей в данном случае действует на свой страх и риск. Старик проговорился, что именно он, Андрей, относил на почту письмо в милицию. Из письма он мог узнать историю Теминского золота досконально.

– И начал слежку за Маловым?

– Не знаю, не знаю. Вот Малов появится – у него и спросим, зачем он приезжал в Листвянск. Мне не дает покоя свидетельство Галины Николаевны Теминой, что Игнат Темин не погиб на фронте. Если Андрей Крашилов был у нее, не сообщила ли она ему, кто его отец? Не решил ли он разыскать его?.. Кстати, ты мне так и не показал фотографию Игната Темина.

Я вынул фотографию из кармана пиджака, протянул ее Марку.

– Кто это?! – воскликнул он, и фотография дрогнула в его руке.

– Как кто? Игнат Прохорович Темин собственной персоной.

Марк торопливо раскрыл лежащую на столе папку с документами, связанными с поисками Янтарной комнаты, достал фотографию, которую только что показывал Иванову, и положил ее рядом с фотографией Игната Темина.

– Смотри, это одно и то же лицо!

– Не может быть!

Однако Марк был прав – передо мной лежали фотографии одного и того же человека! Так загадка Янтарной комнаты неожиданно переплелась с историей Теминского золота. Минуту назад я не мог этого даже предположить, да и у Марка до сих пор не сходило с лица выражение растерянности.

– Рассказать кому – не поверят… – наконец проговорил он.

– Галина Николаевна Темина видела, как Игнат Темин выходил из электрички в Александрове, – напомнил я ему. – Так, может, он до сих пор живет там под фамилией Шошина?

– Сейчас выясним, – и Марк поднял телефонную трубку.

Минут через десять он получил справку, что Шошин Иван Прохорович действительно проживает в городе Александрове Владимирской области на улице Речной, в доме номер один, работает сторожем в краеведческом музее.

Марк взял листок бумаги, написал на нем в две строчки, одна под другой: «Темин Игнат Прохорович» и «Шошин Иван Прохорович».

– Из фамилии «Темин» легко сделать «Шошин», из имени «Игнат» – «Иван». Не эту ли операцию и провел Игнат Темин, чтобы оказаться в списках погибших? Но почему он не вернулся в семью? Что заставило его пойти на этот шаг? – рассуждал Марк.

Я был не в силах помочь ему ответить на эти вопросы и добавил к ним еще один: что Марк намерен делать дальше?

– Прежде чем предпринимать какие-то конкретные действия, надо приглядеться к этому Темину-Шошину. В музее работает наш старый знакомый Ниткин. Наверняка он знает Шошина. Мне показываться нельзя – в качестве сотрудника милиции я уже бывал там, Шошин может насторожиться. Не съездишь ли ты к Ниткину в гости?

– А по какому поводу я к нему заявлюсь?

– Вот тебе и на! Конечно, по поводу убийства царевича Ивана, которое произошло в Александровой слободе и расследованием которого ты занимался в Ярославле. Теперь самое время выехать на место преступления, все логично.

– А можно Пташникова пригласить? Тогда наше появление там выглядело бы еще естественней.

Марк подвинул ко мне телефон:

– Договаривайся на завтрашний день, надо спешить…

Пташников оказался дома. Когда я предложил ему на пару посетить бывшую Александрову слободу, чтобы закончить наше самодеятельное расследование мотивов убийства царевича Ивана, он довольным голосом произнес:

– Эк, как вас это дело захватило! Впрочем, уж если мы начали следствие, то надо завершить его. Кроме того, мне хотелось бы потолковать с Ниткиным еще об одной загадке русской истории, тоже связанной с Александровой слободой.

– Вы имеете в виду библиотеку Ивана Грозного?

– Вот именно. Вероятно, Ниткин в своей книге привел не все факты в пользу того, что библиотека была перевезена Грозным в Александрову слободу. А вы откуда звоните?

– Из Москвы.

– Из Москвы? Вроде бы вы не собирались туда. Что-нибудь случилось?

– Просто решил побывать еще раз в Историческом музее, – сказал я, не имея возможности назвать подлинную причину, заставившую меня предпринять поездку в столицу.

Мы договорились с Пташниковым встретиться на вокзале в Александрове и простились до следующего утра.

Марк размышлял, расхаживая по кабинету:

– Смотри, как странно переплелись исторические события: тайна Янтарной комнаты, загадка Теминского золота и следствие по делу об убийстве царевича Ивана привели нас в одно географическое место – бывшую Александрову слободу. А в прошлом году именно там началась история, связанная с поиском новгородских сокровищ. Пожалуй, я соглашусь с Ниткиным, который утверждал, что Александрова слобода сыграла в русской истории не меньшую роль, чем Москва.

Слушая Марка мне подумалось, что к перечисленным им событиям прошлого, связанным с Александровой слободой, можно прибавить и тайну библиотеки московских государей, которая неожиданно всплыла в ходе нашего расследования.

Когда археолог Малов вошел в кабинет, я не сразу узнал его, так он изменился за эти дни: на похудевшем лице остались одни глаза, нос заострился, кожа приобрела землистый, нездоровый цвет, голову стягивала марлевая повязка.

Опустившись на стул, который заботливо подвинул к нему Марк, Малов без предисловий заговорил:

– Не могу себе простить, что прошлый раз здесь, в этом самом кабинете, не рассказал все откровенно, без утайки. Иначе, наверное, ничего подобного со мной не случилось бы. – Кончиками пальцев археолог осторожно коснулся бинта на голове. – Ведь я еще тогда понял, что вы пригласили меня не для того, чтобы узнать об экспедиции в Отрар. И промолчал. Выходит, сам себя наказал…

– Успокойтесь, Аркадий Павлович, – остановил его Марк. – Запоздалыми сожалениями ничего не поправишь. Действительно, нас интересовала ваша поездка в Листвянск.

– Что же вы об этом прямо не спросили?

– Теперь и я раскаиваюсь, что не сделал этого. Вот и получается, что в случившемся мы с вами оба виноваты.

– Вашей вины здесь нет, – возразил Малов. – Видимо, кто-то сообщил вам, как я с какой-то непонятной целью бродил по тайге?

– Да, мы получили письмо из Листвянска, автор которого высказал предположение, что вы разыскивали в тайге клад, оставленный Прохором Теминым.

– Какой клад? – вроде бы искренне удивился Малов. – Я о нем ничего не слышал.

Марк, помешкав, уточнил:

– Ваша мать – Татьяна Прохоровна Темина?

– Да, это ее девичья фамилия. Мама умерла в прошлом году. Ни о каком кладе она мне не говорила, – повторил Малов, все больше волнуясь.

Заметив это, Марк сказал:

– Хорошо, оставим клад в покое, поговорим о другом. В Листвянске живет некий Крашилов Захар Сергеевич. Вы с ним незнакомы?

– Крашиловы жили по соседству с домом, в котором я останавливался. Сколько лет этому Захару Сергеевичу?

– Около семидесяти.

– Нет, с ним я не встречался. Но с молодым Крашиловым я однажды столкнулся нос к носу.

– При каких обстоятельствах?

– Я выходил в магазин за сигаретами, возвращаюсь, а он из дома моей хозяйки по крыльцу спускается.

– Больше вы с ним не виделись?

Прежде чем ответить Марку, Малов задумчиво провел пальцами по бинту на голове.

– Однажды в Москве я заметил человека, очень похожего на него.

– Где это случилось?

– В Оружейной палате. Но полной уверенности у меня нет – тот человек был с бородой, лохматый, а этот – тщательно выбритый и стриженый.

– Не помните, как он был одет?

– В серый костюм, это я точно запомнил.

Марк повернулся ко мне:

– Думаешь, он самый?

– Все сходится.

Марк опять обратился к археологу:

– Получается, Аркадий Павлович, этот человек поехал за вами в Москву и здесь следил за каждым вашим шагом…

Марк коротко рассказал, как получилось, что я очутился в Оружейной палате одновременно с Маловым, о замеченной мною слежке, о письме, написанном стариком Крашиловым, о неожиданном отъезде из Листвянска сына Крашилова, об истории Теминского золота.

– Конечно, я знал от матери, что в честь деда назван прииск, но о кладе она мне ничего не говорила. Неужели вы до сих пор мне не верите?

– Если бы не верили, не беседовали бы с вами так откровенно. Скажите, а там, в Листвянске, за вами никто не следил?

Малов помолчал и неуверенно промолвил:

– Я не могу ответить на этот вопрос определенно. Иногда в тайге у меня действительно возникало ощущение, что кто-то идет за мной по следу. Но я объяснял эти подозрения своей мнительностью.

– А в Москве такого впечатления не возникало?

– В толчее заметить слежку трудно, практически невозможно. Да мне и в голову не приходило, что за мной могут следить. Нападение в подъезде было для меня полной неожиданностью.

– Человека, который ударил вас, вы видели?

– Какое там видел, разве только тень от него. Потом удар – и провал в памяти. В себя пришел в больнице. Узнал, что пропала одна старая тетрадь, которая была при мне, стал сопоставлять остальные факты и пришел к выводу, что из-за нее напали. Кстати, до этого в Листвянске кто-то рылся в моих вещах. На хозяйку никак нельзя подумать. Но тогда я не обратил на этот случай особого внимания – ведь ничего не пропало.

– А тетрадь, о которой вы говорили? – спросил Марк. – Она тогда уже была у вас?

– Была, но я ее все время при себе носил… А знаете, ведь с молодым Крашиловым я столкнулся на лестнице в тот самый день, когда кто-то в моих вещах копался, – вспомнил Малов. – Неужели он? Но зачем ему эта тетрадь потребовалась?

Я думал, именно сейчас Марк наконец-то спросит археолога, что это была за тетрадь, но он поинтересовался другим:

– Вы поддерживаете связь с родственниками вашей матери?

– Нет. Слышал только от матери, что у нее было два брата, оба погибли на войне. Почему-то мать не любила вспоминать своих родственников, а если разговор все-таки касался их, то сразу в себя уходила. Впрочем, однажды она сказала, что отца своего не любила, а мать жалела, что братья, к сожалению, в отца пошли.

– О том, что ее мать кончила жизнь самоубийством, она вам говорила?

– Да, как-то обмолвилась.

– А причину не называла?

– Нет, но я уверен, что она знала ее, и именно это заставило мою мать покинуть семью, разорвать с ней всякие связи.

– Вы не догадываетесь, что могло произойти в семье?

– Думаю, тут золото замешано.

– Почему так решили?

– Вы сами мне эту отгадку подсказали.

– Каким образом?

– Спросили, знаю ли я про клад, оставленный Прохором Теминым, моим дедом. Но до этого, клянусь вам, я ни о каком кладе не слышал. Я разыскивал в тайге совсем другое.

– А именно?

– Вы слышали, что такое Сорни Эква?

– Сорни Эква? – переспросил Марк. – Эти слова вы постоянно повторяли в беспамятстве, когда вас привезли в больницу.

– Ничего удивительного, в последние полгода эта самая Сорни Эква буквально не выходит у меня из головы.

– Так что же это такое? – в голосе Марка прозвучало нетерпение.

Малов выдержал паузу и многозначительно произнес:

– В переводе с мансийского Сорни Эква – Золотая баба.

По лицу Марка я понял, что признание археолога было для него полной неожиданностью.

Глава пятая. Сорни Эква

– Это случилось полгода назад, когда после тяжелой болезни умерла моя мать, – начал свой рассказ археолог. – В последние годы она жила у меня в Новосибирске, а в деревне пустовал дом, где прошло мое детство. После похорон матери я поехал туда и в сундуке на полатях нашел тетрадь с рисунками и записями, которые, когда я ознакомился с ними, буквально поразили меня. Автор этих записок – геолог Щелыков – встретился в тайге с медведем и, весь искалеченный, едва смог ползком, истекая кровью, добраться до Листвянска. Дом родителей матери стоял на краю поселка. Здесь, потерявшего сознание, его и нашла моя мать, перетащила в избу, потом долго ухаживала за ним. Но геолог так и умер, оставив после себя тетрадь, которую мать хранила все эти годы. Тетрадь была заполнена обычными для геолога дневниковыми записями, но одна из них сразу остановила мое внимание. Судя по всему, плутая по тайге, геолог случайно вышел на древнее капище, где местные жители поклонялись своим богам. Таких капищ по тайге много раскидано, но то, которое нашел геолог, если верить его запискам, было уникальным. Там же, в тетради, было зарисовано это место, представлявшее собой пещеру, скрытую струей водопада. По краям водопада стояли две островерхие скалы, напоминающие воинские шлемы, а в пещере, сквозь струи воды, угадывалась какая-то скульптура. На следующей странице тетради, как я понял, геолог изобразил эту скульптуру – сидящая женщина держит на коленях ребенка, в свободной руке – нечто вроде жезла, на голове – трехзубая корона. Рядом с этим рисунком геолог сделал запись: «В Оружейной палате есть изображение Сорни Эквы на золотом блюде, принадлежавшем Грозному». Больше никаких сведений ни о капище, ни о самой скульптуре в тетради не было.

– А план, план этого места геолог зарисовал в свою тетрадь? – спросил Марк.

– Возможно, такой план имелся в тетради. Когда я внимательно рассмотрел ее, то убедился, что в ней не хватает листка – следующего за изображением водопада и скульптуры. Кто-то вырвал эту страницу, может, сам геолог. Вернувшись с тетрадью в Новосибирск, я сразу же отправился в библиотеку, где и выяснил, что такое Сорни Эква. Сведения об этом идоле древних обитателей сибирской тайги крайне противоречивы. Если желаете, могу их привести. К счастью, человек, напавший на меня в подъезде, не догадался вытащить из «дипломата» записную книжку, в которую я занес все найденное мною о Сорни Экве.

– С интересом выслушаем вас, – коротко сказал Марк.

– Впервые на Русской земле Золотая баба была упомянута в житии Стефана Пермского, родом из Великого Устюга, отправившегося в Югорский край обращать живших там зырян в христианскую веру и умершего в 1398 году: «Се бо блаженный епископ Стефан, божий человек, живяще посреди неверных человек: ни бога знающих, ни законов ведящих, молящихся идолам, огню и воде и камню и Златой бабе и кудесникам и волхвам и деревьям».

Автором жития был Епифаний Премудрый – один из первых русских писателей, который вместе со Стефаном Пермским учился в Ростовском Григорьевском затворе. Их связывала многолетняя дружба, Стефан сам рассказывал Епифанию о своей жизни среди зырян, так что есть все основания считать житие достоверным источником.

Следующее письменное свидетельство о Золотой бабе принадлежит митрополиту Симону, который в своем послании пермичам, написанном в 1510 году, укорял их, что вместо истинного, христианского Бога они поклоняются Золотой бабе и другим идолам. Из этого сообщения, как оно ни лаконично, можно сделать вывод, что к этому времени Золотая баба еще обитала на Югорской земле.

После упоминания Золотой бабы в письме митрополита Симона прошло семь лет, когда в Польше вышла книга ректора Краковского университета Матвея Меховского «Сочинение о двух Сарматиях», где автор, описывая бескрайние просторы Московского княжества, сообщал изумленным европейским читателям: «За землею, называемою Вяткою, при проникновении в Скифию, находится большой идол Златая баба. Окрестные народы чтут ее и поклоняются ей; никто, проходящий поблизости, чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не минует ее с пустыми руками и без приношений; даже если у него нет ценного дара, то он бросает в жертву идолу хотя бы шкурку или вырванную из одежды шерстину и, благоговейно склонившись, проходит мимо».

Сам Меховский не бывал в Сибири и Золотую бабу в глаза не видел. Неизвестно и то, из каких источников он взял свидетельство о ней, но можно предположить, что о Золотой бабе сообщили полякам русские дипломаты, хваставшиеся перед иностранцами богатством и обширностью своего государства.

Прошло еще три десятилетия, когда в Европе, в 1549 году, вышла книга «Записки о Московии», написанная Сигизмундом Герберштейном – послом императора Священной Римской империи Максимилиана Первого. Интересно, что автор закончил работу над книгой еще в 1519 году, почти одновременно с выходом книги Меховского, но долгие годы она оставалась неизвестной читателям. Эту задержку объясняют по-разному, в том числе и тем обстоятельством, что записки Сигизмунда Герберштейна – это воспоминания шпиона, который, воспользовавшись дипломатическим статусом, собирал разведывательные данные о Русском государстве. В пользу этого предположения говорит та настойчивость, с которой Герберштейн рвался в Россию. В первый раз он приехал с целью склонить царя Василия Третьего к союзу с Польшей против Оттоманской империи. Целых три года ушло у Сигизмунда Герберштейна на выполнение этой миссии, но она так и не увенчалась успехом. Спустя несколько лет он опять приехал в Московию с заведомо невыполнимым поручением, и опять использовал поездку, чтобы изучать русские летописи, встречаться с бывалыми людьми, купцами и государевыми дьяками. Называли и конкретных людей, которые помогли Герберштейну в составлении его книги – посольских толмачей Григория Истому и Василия Власова. Возможно, именно они нашли и передали ему уникальный сборник «Русский дорожник», из которого Сигизмунд Герберштейн взял сообщение о Золотой бабе:

«За Обью, у Золотой бабы, где Обь впадает в океан, текут реки Сосьва, Березва и Данадым, которые все начинаются с горы Камень Большого пояса и соединенных с нею скал. Все народы, живущие от этих рек до Золотой бабы, называются данниками князя Московского. Золотая баба, то есть Золотая старуха, есть идол у устьев Оби, в области Обдоре, на более дальнем берегу… Рассказывают, или, выражаясь вернее, болтают, что этот идол Золотой бабы есть статуя в виде старухи, которая держит сына в утробе, и что там уже виден другой ребенок, который, говорят, ее внук. Кроме того, уверяют, что там поставлены какие-то инструменты, которые издают постоянный звук вроде трубного. Если это так, то, по-моему мнению, ветры сильно и постоянно дуют в эти инструменты».

В этом месте Марк прервал археолога:

– Данное Герберштейном описание Золотой бабы ничуть не похоже на рисунок в тетради геолога Щелыкова.

– «Записки» Сигизмунда Герберштейна были снабжены картами. На одной из них имелось изображение Золотой бабы в виде женщины в длинном платье и с копьем в руке. В последующих изданиях той же книги Золотую бабу изображали в царственных одеждах, с короной на голове, сидящей на троне с ребенком на левой руке и жезлом в правой – то есть именно так, как нарисовал ее геолог Щелыков. Сразу после описания Золотой бабы Герберштейн замечает: «Все то, что я сообщил доселе, дословно переведено мною из доставленного мне „Русского дорожника“. Хотя в нем, по-видимому, и есть нечто баснословное и едва вероятное, как, например, сведения о людях немых, умирающих и оживающих, о Золотой бабе, о людях чудовищного вида и о рыбе с человеческим образом, и хотя я сам также старательно расспрашивал об этом, но не мог указать ничего наверное от какого-нибудь такого человека, который бы видел это собственными глазами. Впрочем, они утверждали на основании всеобщей молвы, что это действительно так».

– Выходит, свидетельство не слишком надежное, – выслушав эту цитату, сказал Марк.

Археолог не нашел веских доводов, чтобы возразить ему.

– Полное название «Русского дорожника», на который ссылается Герберштейн, – «Указатель пути в Печору, Югру и к реке Оби». Это все, что в настоящее время известно об этой книге, поскольку ее нет в наших отечественных библиотеках и архивах. Можно предположить, что «Дорожник» существовал в одном экземпляре, оказавшемся у Герберштейна, который отвез его в Европу, где он и затерялся. Вполне возможно, что изображение Золотой бабы в виде женщины с ребенком взято именно из того «Дорожника».

Мне не показалось это объяснение Малова убедительным, в чем я откровенно признался ему. Он не стал спорить со мной:

– Возможно, вы правы. В пользу того, что Золотая баба, если она действительно существовала, выглядела именно так, как ее описал Герберштейн, есть одно любопытное свидетельство. В Салехардском краеведческом музее хранится овальная бронзовая бляха с изображением женщины, в чреве которой виден ребенок. Это изображение, таким образом, почти полностью соответствует описанию Герберштейна.

– Так что же тогда изобразил в своей тетради ваш геолог?

Прямо на мой вопрос Малов не ответил:

– Сигизмунд Герберштейн – не единственный автор, оставивший описание Золотой бабы. В 1578 году книгу под названием «Описание Европейской Сарматии» выпустил Алессандро Гваньини. В ней о Золотой бабе сказано следующее: «В этой Обдорской области около устья реки Оби находится некий очень древний истукан, высеченный из камня, который москвитяне называют Золотая баба, т. е. Золотая старуха. Это подобие старой женщины, держащей ребенка на руках и подле себя имеющей другого ребенка, которого называют ее внуком». Как видите, это описание больше похоже на то, что оставил геолог Щелыков, но здесь Золотая баба – каменный идол.

– Интересно, откуда Гваньини мог получить такие сведения?

– Родом он итальянец, но служил польскому королю Стефану Баторию, участвовал с ним в походе на Русское государство, был комендантом Витебской крепости. Возможно, работая над книгой, он использовал воспоминания пленных москвитян, какие-то неизвестные нам письменные источники.

– А может, он просто-напросто творчески переработал записки Герберштейна?

– Вряд ли, – не согласился с Марком археолог. – Послушайте, как Гваньини описывает сцену жертвоприношения, которой вовсе нет у Герберштейна: «Этому истукану обдорцы, угричи и вогуличи, а также другие соседские племена воздают культ почитания, жертвуют идолу самые дорогие и высокоценные собольи меха вместе с драгоценными мехами прочих зверей, закалывают в жертву ему отборнейших оленей, кровью которых мажут рот и глаза истукана; сырые же внутренности жертвы пожирают, и во время жертвоприношения колдун вопрошает истукана, что им надо делать и куда кочевать: истукан же (странно сказать) обычно дает вопрошающим верные ответы и предсказывает истинный исход их дел».

– Яркое описание, – вынужден был признать Марк. – Наверное, такое трудно придумать.

– Вот именно. Тем более что эта сцена, как отмечалось некоторыми исследователями, вполне отвечает действительным обычаям таежных народов. Но с книгой Герберштейна, вероятно, Гваньини был все-таки знаком. Вот еще один отрывок: «Рассказывают даже, что в горах, по соседству с этим истуканом, слышен какой-то звон и громкий рев: горы постоянно издают звук наподобие трубного. Об этом нельзя сказать ничего другого, кроме как то, что здесь установлены в древности какие-то инструменты или что есть подземные ходы, так устроенные самой природой, что от дуновения ветра они постоянно издают звон, рев и трубный звук».

– Да, это похоже на то, что писал Герберштейн, – сказал Марк. – Но возможно, они оба в этой части описания Золотой бабы пользовались одним, неизвестным нам источником.

– Сообщение о Золотой бабе, выступающей в роли оракула, категорически опроверг в своей книге «О государстве Русском», изданной в 1591 году, английский дипломат Джилз Флетчер, – продолжил Малов и опять заглянул в записную книжку: – Описывая пермяков и самоедов, он сообщал: «Они поклоняются солнцу, оленю, лосю и проч., но что касается рассказа о Золотой бабе, или золотом идоле, о которой случилось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что она есть кумир в виде старухи, дающей на вопросы жреца прорицательные ответы об успехе предприятий и о будущем, то я убедился, что это пустая басня, – последние слова Малов выделил интонацией. – Только в области Обдорской, со стороны моря, близ устья большой реки Оби есть скала, которая от природы (впрочем, отчасти с помощью воображения) имеет вид женщины в лохмотьях с ребенком на руках… На этом месте обыкновенно собираются обдорские самоеды, по причине его удобства для рыбной ловли, и, действительно, иногда (по своему обычаю) колдуют и гадают о хорошем или другом успехе своих путешествий, рыбной ловли, охоты и т. п.». Таким образом, Флетчер отказывает Золотой бабе и в существовании в виде золотого идола, и в способностях предсказателя, а сводит легенду о ней к геологическому образованию где-то в устье Оби.

– Флетчер сам путешествовал в тех местах? – спросил я Малова.

– Нет, к сожалению. О Золотой бабе он написал со слов авантюриста Антона Марша, отправившего в глубь Сибири, к берегам Оби, отряд наемников с целью разведать торговые пути, а заодно контрабандой вывезти драгоценные меха.

– Значит, и к этому сообщению надо относиться критически, – сделал Марк вывод, который Малов не опротестовал, а продолжил изложение фактов:

– К тому времени, когда вышла книга Флетчера, европейские читатели могли узнать о Золотой бабе из «Космографии» Себастьяна Мюнстера – монаха-францисканца, книга которого пользовалась тогда огромным успехом. Другой монах-францисканец – француз Андре Тевэ – в своей «всемирной космографии», изданной в 1575 году, пересказал слухи о Золотой бабе, услышанные им в Константинополе. В книге было дано изображение Золотой бабы в виде сидящей на троне женщины в длинных одеждах и держащей на руках младенца. Высказывалось предположение, что ее описание Андре Тевэ получил от Семена Бельского – русского перебежчика, жившего при дворе турецкого султана. Но как оно попало к тому – неизвестно. Очень похожий рисунок Сорни Эквы сделал литовский географ Антон Вид на карте, составленной с помощью московского окольничего Ивана Ляцкого в 1555 году. Через семь лет изображение Золотой бабы, но уже с двумя детьми на коленях, оставил на своей карте англичанин Антоний Дженкинсон, снабдив его следующим пояснением: «Золотая баба, то есть Золотая старуха, пользуется поклонением у обдорцев и югры. Жрец спрашивает этого идола о том, что им следует делать или куда перекочевывать, и идол сам (удивительное дело!) дает вопрошающим верные ответы, и предсказания точно сбываются».

– Не этой ли информацией воспользовался Гваньини, когда писал о пророческих способностях Золотой бабы? – заметил Марк.

– Вполне возможно. Наконец, сохранилось сообщение о Золотой бабе Рафаэля Барберини, датированное 1565 годом, который встречался с Иваном Грозным. И тут мы подходим к самому интересному моменту в истории этого идола…

И далее Малов подробно пересказал нам отрывок из книги Миллера «История Сибири», который мы с Марком уже слышали от сотрудника Оружейной палаты Степана Степановича.

– Я не сомневаюсь в том, что чуваш, посланный казаками в Демьянск, украл блюдо с изображением Золотой бабы, которое позднее Ермак подарил Грозному. Рисунок этой же статуи оставил в тетради геолог Щелыков, обнаруживший капище, где остяки спрятали Золотую бабу.

– И вы отправились в Листвянск, чтобы попытаться найти капище? – полувопросительно произнес Марк.

– Да, я посвятил этим поискам весь свой отпуск.

– Но Золотую бабу вы так и не отыскали?

– Зато я, кажется, нашел капище.

– Почему – кажется?

– Со мной в тайге случилось такое, что вы вряд ли поверите… Судя по всему, капище находится в зоне аномальных явлений.

– На каком основании вы пришли к такому заключению?

– Я вам рассказывал о смерти геолога Щелыкова, которого задрал в тайге медведь. Так вот моя мать вспоминала, что он умер не от ран, а от какой-то странной болезни, сопровождавшейся сильными головными болями, замедлением пульса и потерей сознания. В поисках водопада, нарисованного в тетради геолога, я исходил возле Листвянска десятки километров. Наконец нашел ручей, в верхнем течении которого, взобравшись на дерево, увидел водопад, очень похожий на изображенный в тетради, с двумя островерхими скалами по краям. Но когда я постарался приблизиться к нему, то неожиданно почувствовал ужасную слабость, головокружение и сонливость. Я понял, что, двигаясь вперед, потеряю сознание, и вынужден был повернуть назад, так и не дойдя до этого водопада. Несколько дней я не мог прийти в себя. Потом, анализируя случившееся, я вспомнил сообщение Сигизмунда Герберштейна о том, что возле Золотой бабы были установлены якобы инструменты, издающие постоянный звук вроде трубного. Этот звук слышал и я, когда пытался приблизиться к водопаду, но вряд ли его издавали какие-то воздушные инструменты. У этого звука, мне кажется, иное происхождение, словно там, возле водопада, работал мощный частотный генератор…

Сообщение Малова звучало действительно фантастически. Конечно, я слышал о зонах аномальных явлений и раньше – об одном лишь Бермудском треугольнике сколько было написано книг и статей. Но два понятия вместе – Золотая баба и зона аномальных явлений – никак не укладывались у меня в сознании.

– Вполне возможно, – продолжил Малов, – что капище под водопадом – постоянное место хранения Золотой бабы, но иногда ее оттуда выносили, чтобы уберечься с ее помощью от врагов или болезней. Так она и оказалась в Демьянске, когда к городку подошли казаки Ермака. Но все это, конечно, одни предположения.

– Вы кому-нибудь рассказывали о том, что случилось с вами в тайге? – спросил археолога Марк.

– В Новосибирске, где я живу, существует группа по изучению аномальных явлений. Я поставил ее членов в известность о случившемся, дал им составленную мною карту этого места. Летом они обещали организовать туда экспедицию. Среди них есть врачи, биологи, другие специалисты, которые способны разобраться во всей этой чертовщине. Наверное, остяки не случайно именно там прятали Золотую бабу – куда человеку трудно проникнуть, где на него воздействуют особые, сверхъестественные силы.

– А как же они сами проникали туда?

– Возможно, безопасный путь знали шаманы. Поэтому я не теряю надежды, что Золотая баба до сих пор находится в пещере под водопадом, где ее увидел геолог Щелыков.

– Вы побывали в Оружейной палате для того, чтобы убедиться, что рисунок в тетради и гравюра на золотом блюде сделаны с одного и того же оригинала?

Малов ответил Марку не сразу:

– Не только ради этого. Я хотел выяснить происхождение Золотой бабы. Блюдо, на котором она была изображена, византийской работы. Естественно предположить, что и золотая статуя попала в тайгу из Византии. Но так ли на самом деле? Это еще предстоит выяснить. Ведь до сих пор точно неизвестно, что представляла собой Золотая баба. Может, это была деревянная рубленая фигура, получившая название «золотая» не потому, что была изготовлена из золота, а просто верующие придавали ей особое значение, среди других идолов это было их главное божество.

– Ну, деревянного болвана не стоит и искать, невелика будет находка, – пренебрежительно заметил я.

Археолог посмотрел на меня осуждающе:

– Если это настоящее произведение искусства, то не имеет значения, из чего оно сделано. Но я все-таки считаю, что речь идет именно о золотом идоле, потому так усиленно и разыскивали его на протяжении столетий. Похожий идол упоминается в скандинавских сагах. Викинги часто воевали с Биармией – государством, находившимся, по предположению некоторых ученых, на юго-восточном побережье Белого моря, по руслу Северной Двины. В Биармии был храм Юмалы – золотого божества биармов. Судя по норвежским сагам, на нем висело золотое ожерелье, на голове – венец с драгоценными камнями, на коленях – золотая чаша. Это не совпадает с описанием Герберштейна, но вполне возможно, что речь идет об одном и том же идоле. В этом сообщении меня особенно заинтересовала золотая чаша – не ее ли и похитил чуваш, посланный казаками в осажденный Демьянск? Не она ли и хранится теперь в Оружейной палате?

– Но как золотой идол попал с Белого моря за Урал, как оказался у остяков? – спросил я.

– Точно неизвестно, где находилась Биармия. Ряд исследователей предполагает под этим названием так называемую «Пермь Великую», то есть размещают ее там, где когда-то проповедовал Стефан Пермский и где находятся истоки легенды о Золотой бабе.

– Предположим, Золотая баба в виде золотой статуи действительно существовала, – сказал Марк. – Как она могла появиться в глуши, у полудиких народов? Ведь для ее создания необходим высокий уровень культуры и ремесла.

– Английский историк Бэддли считал, что Сорни Эква – это тибетская и китайская богиня бессмертия Гуань-инь с младенцем на руках. Часто в буддийских храмах ее изображали в виде большой статуи, внутрь которой вставлялось еще одно изваяние. Это вполне соответствует описанию Герберштейна, который сообщал, что в утробе Золотой бабы имелся ребенок. Кроме того, в одном из тибетских храмов, где стояла статуя Гуань-инь, во время служения звучала некая священная труба, сделанная из морской раковины, завитки которой располагались по часовой стрелке, потому она и считалась священной. Опять-таки это перекликается с сообщением Герберштейна о трубном звуке, который издавали какие-то инструменты, установленные возле Золотой бабы.

– Но каким образом из Китая эта статуя могла попасть на север?

– Гуань-инь считается покровительницей всех путешествующих и плавающих, поэтому кроме буддийских храмов ее изображения высечены в непреступных горах, стоят на крутых скалах морского побережья Китая. Можно предположить, что какой-то китайский путешественник или купец, отправляясь в долгий и опасный путь на север, взял золотое изображение Гуань-инь с собой. Так под именем Золотой бабы она оказалась в Великой Перми. Кроме того, Гуань-инь могла попасть туда во время татаро-монгольского нашествия.

– Но при чем тогда блюдо византийской работы, на котором сделано изображение Золотой бабы?! – воскликнул Марк.

– Это обстоятельство и мне не дает покоя, – признался Малов. – Не ошиблись ли в Эрмитаже, что блюдо – из Византии? В таком случае возникает еще одна версия. Итальянский историк Юлий Помпоний Лэт, живший в пятнадцатом веке, в своей работе пользовался рукописями, которые сейчас считаются утерянными. Поэтому многие исторические события, упоминаемые им в своих произведениях, дошли до нас только в его пересказе. В частности, вот что он писал о взятии Рима племенами вестготов, случившемся 24 августа 410 года. – Малов опять раскрыл записную книжку и зачитал следующий текст: – «Угры приходили вместе с готами в Рим и участвовали в разгроме его Алларихом… На обратном пути часть их осела в Панонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеют какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняются, как божествам».

Заметив наши недоуменные взгляды, Малов пояснил:

– Алларих был королем вестготов, а угры – предки биармов. Таким образом, Сорни Эква, если она существует и когда-нибудь будет найдена, вполне может оказаться античной статуей из разграбленного Рима. При этом она действительно могла быть не медной, а золотой. Что касается изображения женщины с ребенком, то этот сюжет весьма распространен в античном искусстве. Например в Эрмитаже находится терракотовая скульптура женщины с Эротом, которую датируют четвертым веком до нашей эры. Сходство с изображением на золотом блюде из Эрмитаже почти полное: та же поза, те же длинные одежды, тот же ребенок на левой руке. Вот почему «римская» версия происхождения Золотой бабы и блюда, которое было с ней в комплекте, кажется мне наиболее убедительной, – закончил Малов свой рассказ.

Все услышанное было настолько удивительным, что после того, как Смолкин увез археолога на вокзал, откуда тот отправлялся в Новосибирск, мы с Марком еще долго обсуждали загадку Сорни Эквы. Если это античная статуя, то извилистый путь ее из Древнего Рима в зону аномальных явлений в сибирской тайге был воистину фантастическим.

А потом, в квартире у Марка, где я остался заночевать, чтобы на следующий день выехать в Александров, он целый час инструктировал меня, как вести себя с Шошиным, если с помощью Ниткина мне удастся познакомиться с ним, что попытаться выяснить в первую очередь.

Утром на прощание Марк строго-настрого наказал мне:

– Случится что-нибудь непредвиденное – сразу звони, я моментально приеду. И запомни – никакой самодеятельности!

Этому замечанию я не придал особого внимания, но, как оказалось в дальнейшем, зря. Марк словно в воду смотрел – впереди нас ждали события, которые мы никак не могли предвидеть.

Часть четвертая. Клад Березовского ключа