– Это твое? – Антонина помахала у меня под носом чем-то розовым, в чем я опознала собственный вантуз.
– Мое, мое!
– Ага, я так сразу и подумала! Мои разбойники им во дворе консервную банку гоняли, а я такой же у тебя видела. Ты его выбросила, что ли? Если выбросила, мне пригодится. Витьки вечно дома нет, сама с хозяйством справляюсь…
– Нет, это случайно. – Я потянулась за вантузом.
– А сигаретки у тебя случайно не найдется? – привычно поклянчила Антонина.
– Сейчас…
Я направилась на кухню, Антонина поплелась за мной. Увидев на кухонном столе коробку конфет, заявила:
– Значит, все-таки продала Катька эти конфеты…
– Конфеты? – переспросила я.
– Ну да, вот эти конфеты. Они у Катьки уже давно стоят, у них срок годности кончился. Зря ты их купила.
Катька – это продавщица из магазина в нашем доме. Антонина с ней приятельствует, в основном курят вместе. Я уже говорила, что она вечно во дворе болтается, всё про всех знает.
– Ты уверена, что это те самые конфеты? – оживилась я, потому что в голове мелькнула мысль.
– Ну да, картинка такая… Замок.
– Мало ли одинаковых коробок!
– Я таких больше не видела. Обычно на коробках цветы или ленточки какие-нибудь. И потом, смотри, вот здесь уголок смят.
Я достала сигареты, Антонина закурила, блаженно зажмурившись, и проговорила сквозь дым, кивнув на окно:
– Сегодня в том офисном центре какая-то суета была…
– Что? – спросила я рассеянно, пытаясь поймать в голове ускользающую мысль. – Ты о чем?
– Ну, какая-то шишка туда приезжала, машина у него дорогущая, охрана.
Господи, да мне-то какое до этого дело! Я с работы, отдохнуть наконец хочу и поесть! Я посмотрела на Антонину так сердито, что даже ее проняло. Вообще-то она баба толстокожая, но видно, я выглядела не блестяще, так что она поскорее докурила и умотала к себе.
А я вылила то, во что превратились пельмени, в туалет, напилась чаю с печеньем и легла спать, заперев предварительно дверь на два замка, да еще и ручку привязала веревкой. Зачем я это сделала – сама себе не смогла объяснить.
На следующий день, после работы, я припарковала машину во дворе и, прежде чем подняться к себе, заглянула в наш магазинчик. Продавщица Катька скучала за прилавком и заметно оживилась при моем появлении.
– Ты уже со службы? Значит, скоро и остальные потянутся. Тебе кофе сварить?
– Свари, и покрепче.
– Вот это правильно. Я тоже без крепкого кофе жить не могу. А то некоторые говорят, что от кофе бессонница и сердце бьется, а я так считаю: лучше пускай оно бьется, чем носом клевать.
Она занялась кофемашиной, а я спросила:
– Катюша, у тебя тут коробка конфет была такая красивая, с замком. Купили, что ли?
– А тебе зачем?
– Для сослуживца одного, – соврала я. – У него день рождения. Ему средневековые замки всякие нравятся.
– Ну, надо же! – Катерина повернулась ко мне. – Раньше надо было думать! То чуть не год коробка здесь стояла, никто не интересовался, а как купили – так и ты вспомнила!
– А кто купил-то?
– А тебе зачем?
– Ну, думаю, может, кто из наших, с работы. А то я куплю где-нибудь такую же, нехорошо получится.
Я даже сама удивилась, до чего складно получается врать. На любой Катькин вопрос у меня уже ответ готов. Это потому, что сегодня целый день я почти отдыхала. Начальник с утра распушил нас всех, поэтому в офисе стояла тишина, все прилежно работали. Я справилась с отчетом часа за два, но если вы думаете, что сразу же побежала об этом рапортовать, то глубоко ошибаетесь. Уж такие-то вещи и ребенок знает – выполнишь работу быстро и качественно, так тебе сразу еще подбросят. А потом вообще навалят выше головы. Но зарплату, что характерно, не повысят. Так что труд не для того сделал из обезьяны человека, чтобы превратить его в лошадь.
Мысль далеко не новая, зато справедливая.
– Вряд ли ты такую же купишь, – заметила Катька. – Их давно уже не завозят. Всего одна партия была, по всему городу раскидали, у меня случайно одна коробочка залежалась. И я тебе честно скажу – и не стоит покупать эти конфеты: у них уже давно срок годности кончился.
– И все-таки, кто конфеты купил? Такой толстый, лысый, в очках?
– Нет, ничего похожего! Интересный такой мужчина, высокий, щетина трехдневная, и еще шрам на подбородке. А шрам знаешь как мужчину украшает! – В голосе Катьки появились мечтательные нотки. Она поставила передо мной бумажный стаканчик с кофе и интригующе добавила: – А знаешь, что мужчину украшает еще больше, чем шрам?
– Боюсь даже предположить! – усмехнулась я и взяла горячий стаканчик.
– Да я вовсе не о том! – фыркнула Катька. – Я о машине! Ничто так не украшает мужчину, как хорошая машина!
– Да что ты говоришь! И какая же машина была у того человека со шрамом?
– Супер! Синий «мерседес»!
– Круто! – Я повернулась спиной к прилавку, огляделась и проговорила насмешливо: – Только ты, Катя, заливаешь!
– Чего это? – В ее голосе прозвучала обида.
– А того, что отсюда не видно, какая машина перед магазином стоит. А из-за прилавка тем более не видно.
– Отсюда, может, и не видно, а если к двери подойти, то очень даже видно!
– Так ты и к двери подошла?
– А что? В магазине никого не было, я и вышла…
В это время в магазин зашел знакомый мужик – здоровый, накачанный, бритый наголо тип с третьего этажа, Павел, кажется. У него такая фишка – вечно носит под мышкой своего пёсика, йоркширского терьера по кличке Фунтик, и разговаривает с ним. Катька на этого Павла определенно посматривает, и вот сейчас она резко утратила интерес ко мне и засюсюкала с Фунтиком:
– Какой ты хорошенький! Да какая у тебя симпатичная жилеточка! Хочешь печенья?
Я поняла, что больше ничего от нее не добьюсь, и пошла домой.
Может, вам интересно знать, для чего я ее расспрашивала? Да потому что, как уже говорила, я очень не люблю непонятного. И всегда ищу какое-то разумное объяснение происходящему. Разумеется, я не верю, что вещи в моей квартире перемещаются самостоятельно, я знаю, что это я сама их в рассеянности переставляю и запихиваю черт-те куда. Но признаваться, что ты забывчивая растяпа, неохота даже себе.
Но случай бандитки с вантузом как-то выпадает из общей картины. Вот зачем она таскалась в мою квартиру, да еще два раза? Что ей было от меня нужно?
С трудом удерживая в одной руке две сумки, я открыла ключом дверь квартиры и сразу отправилась на кухню отнести продукты – молоко, хлеб, яблоки и сообразить что-нибудь на ужин. Свет не включила, потому что руки были заняты.
И в полумраке я ударилась ногой об открытую дверцу шкафчика.
Я чертыхнулась, потерла ушибленную ногу, дохромала до выключателя – и тут осознала очередную странную вещь.
Я ушиблась потому, что табуретка стояла не на том месте, где я ее оставила. Вы спросите, при чем здесь табуретка? И вообще, я вроде как уже привыкла к тому, что вещи в моей квартире живут своей собственной жизнью и оказываются не на тех местах, где я их оставляла. Но это так, из разряда прикладной психологии. А эта табуретка у меня в квартире играет важную роль: она не дает открыться дверце того самого кухонного шкафчика.
Дело в том, что эта дверца имеет подлое обыкновение открываться, как только оставишь ее без присмотра. Вот совершенно новая кухня, я всего год назад въехала в новый дом, и ремонт соответственно начинала с нуля. Но чертова дверца открывалась с самого начала, я уж и жаловалась на фирму, которая производит кухни, ничего, конечно, не добилась, только нервы истрепала.
А когда дверца открыта, я об нее непременно бьюсь ногой, когда подхожу к холодильнику. Поэтому я ставлю табуретку так, чтобы она не давала этой дверце открыться. И табуретка всегда стоит на одном и том же месте. А тут она почему-то стояла возле окна.
Странно… Очень странно… Я ни за что не переставила бы ее!
Эта странность заставила меня оглядеться в собственной кухне – нет ли еще каких странностей?
Больше ничего не заметила, да я не настолько наблюдательна, чтобы обратить внимание на какие-то мелкие детали. Даже в детстве мне никогда не давались загадочные картинки, на которых нужно было заметить десять отличий. И сейчас, если бы не ушиблась, так и табуретку бы не заметила.
Да, никаких видимых изменений я не заметила, но вот кое-что почувствовала – незнакомый запах. Резкий, чуть прохладный запах дезодоранта. Явно мужского дезодоранта. С лимонной горчинкой…
Я снова принюхалась, но на этот раз ничего не почувствовала. Чёрт, наверняка мне это показалось.
Я подошла к окну и влезла на табуретку. С такого ракурса были хорошо видны парковка и дверь черного хода соседнего офисного центра. Что-то такое Антонина говорила про этот центр… Кажется, какой-то важный начальник вчера приезжал… Ай, да ладно, мне со своими бы непонятками разобраться. Теперь еще табуретки скачут по кухне козочками…
Тремя часами ранее Софья Андреевна в ванной комнате мягкими вращательными движениями нанесла на лицо последние мазки дневного крема. Именно так было написано в инструкции, приложенной к этому крему, – нанести его на кожу лица мягкими вращательными движениями.
Крем был дорогущий, и Софья Андреевна возлагала на него большие надежды в той непримиримой борьбе, которую она вела днем и ночью, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю.
Это была неукротимая борьба со временем, точнее, с возрастом. На эту борьбу Софья Андреевна тратила бóльшую часть своего свободного времени и значительную часть семейного бюджета, но борьба эта была изначально обречена на провал.
Время медленно, но упорно побеждало в этой борьбе, и с каждой победой времени характер Софьи Андреевны портился, и главное, росла враждебность. Пылала ненависть ко всем женщинам моложе ее хоть на несколько лет. И чем больше была разница в возрасте, тем сильнее клокотала в Софье Андреевне нетерпимость и агрессия.
Причин для таких ярких чувств было две.