Оказавшись на улице и держа в руках заветный кулёчек сладостей, я продолжала свой путь, минуя совершенно обыкновенный, опять же на мой взгляд, магазин с вывеской «Сельхозпродукты». Зайдя туда с мамой всего раза два или три, быстро потеряла к нему всякий интерес. Ничего замечательного. Только семечки: чёрные, да в полосочку, подсолнечное масло, орехи, сухофрукты. Кажется, ещё был и мёд… Мне здесь делать нечего!
Зато следующий и последний магазин в нашем районе – он и есть конечная цель, ради которой был проделан этот длинный путь. Сорок восьмой, так назывался большой гастроном номер сорок восемь. В нём размещалось пять или, потом уже, шесть отделов. О каждом из этих отделов можно было сложить песню… У магазина имелось два входа: основной или парадный и выход сбоку. Если зайти сбоку, то прямиком окажетесь в мясном отделе, с яркими схемами разделки говяжьей и свиной туш. Схемы висели на стене, перед глазами покупателей, которые просили дядю Сашу и дядю Колю отрубить для них именно ту или иную часть от туши для приготовления антрекотов или отбивных. Кому-то нужны были рёбрышки или хорошая мясная косточка на суп…
На высокой боковой стене слева от этого мясного изобилия, каким-то невероятным образом расположился, или он просто заменял боковую стену, огромный, с потолка до пола, аквариум. В нём плавали экзотические рыбы, большие и настолько необычные, что, попав в магазин, я теряла счёт времени, застыв в удивлении перед ним и наблюдая за жизнью и непрестанными разговорами этих рыбин в ярком оперении. Мне казалось, что это был какой-то Рыбий Бразильский карнавал. Кто и когда ухаживал за ними, являлось для меня величайшей тайной… Да только вода в этой гигантской, прозрачной стене всегда была исключительно чистая, а обитатели аквариума общительные и, казалось, очень удивлённые тем фактом, что мы можем обходиться без воды и стоять просто так, глазея на их размеренный бег по кругу.
Пробежав быстренько мимо отдела «Рыба», в «Колбасном» купила «Докторскую». Вот и «Молочный».
– Мне, пожалуйста, бутылку кефира. Вот чек!
– Держи аккуратно. Не торопись! – напутствовала пожилая продавщица, провожая меня глазами.
В отделе «Соки-воды» продавались ещё и папиросы, и сигареты со смешными названиями: «Казбек», «Стюардесса» и «Шипка», «Беломорканал». Девочкам отпускали, предварительно спросив и убедившись, что именно для папы сигареты и папиросы. Купив две пачки, на сдачу можно было выпить стакан вишнёвого сока с мякотью или гранатового. Да, только гранатовый – самый дорогой!
Почти у самого выхода сидела мороженица. Перед ней стоял тёмно-зелёный ящик, в котором лежало несколько сортов мороженого. Моим любимым в ту пору было «Ленинградское», за двадцать две копейки и батончик за двадцать восемь. Мороженое это сливочное и покрывалось изумительно хрустящим, тоненьким слоем шоколада.
А вот и выход! Или парадный вход с другой стороны… Но для меня точно выход! Утомившись от долгого похода и выполнив все поручения, наконец-то я приблизилась к заключительному пункту своей прогулки.
Газетный киоск. Сегодня смена Валентины Петровны, бывшей учительницы младших классов. Она приветливо улыбнулась:
– Давненько не видела тебя. Как дела, малыш? – спросила она.
– Нормально! Тёть Валь, а новые наборы для меня есть? – задала вопрос я, теребя в нетерпении маленькую сумочку с деньгами.
– Так вот, выбирай! Как раз утром поступили с журналами. Целых три! Вот этикетки, но, наверное, всё-таки для мальчиков – «Танки»! А эти – «Бабочки» и, наконец, «Известные изобретатели». Что, малыш, брать будешь?
– Всё! – ответила я. – Просто давно жду…
Расплатившись, я несу сумку с продуктами.
Кажется, всё купила, что мама наказала:
колбасу, сыр, бутылку кефира, хлеб, пряники к чаю, две пачки сигарет… Ой, а вот и брат на велике! Повезло! Махнула ему рукой… Мы вместе едем домой, я сзади, на беседке, крепко сжимая сумку…
Глава шестаяПочём фунт лиха… или Друг познаётся в беде
– Ну, чего это у тебя в кармане? Давай выворачивай! – говорил Сережка Зятьков, встав напротив Володьки.
– Чего надо, то и лежит! – Володька сплюнул и ещё сильнее запихнул в самый низ кармана мятые ириски.
Зятьков был самым старшим мальчиком в нашем дворе и не сильно церемонился с непослушной малышнёй… Мой брат, Володька, хоть и немного, но моложе Серёги, был упрям и не поддавался на его провокации и прямые угрозы. Серёжка время от времени выстраивал мальчишек в шеренгу, заставляя их делиться сладостями… То ли в его семье совсем не водилось лишних денег, чтобы в достатке покупать бакалею, то ли Серёга очень любил конфеты и, не найдя дома ничего по своему вкусу, устраивал шмон во дворе. Годился даже кусочек комкового сахара из запасов в глубине кармана. Он ничем не брезговал.
– Говорю тебе, выкладывай! – в нетерпении и уже с явным любопытством напирал на Володьку Зятьков.
– И не жалко тебе зубов, видать… Потом со вставной челюстью намучаешься, когда будет тебе лет сорок! – ответил Володя.
– Когда ещё это будет! Загнул тоже… Я не могу! Сорок! – Серёга Зятьков, остругав перочинным ножом поднятую старую щепку, поковырялся ею в зубах и сказал следующее:
– Трусов смерть как не уважаю! Зануд разных… Ты, вроде, нормальный, короче, будешь моим другом, а с этой шелупонью я больше делов не имею. Разбежались, кому говорю! – он крикнул, а малышня только того и ждала и кинулась врассыпную.
Мы с девчонками наблюдали за происходящим молча. Зятьков хоть и устраивал мальчишкам такие досмотры, но девочек он не задирал, а наоборот, всегда вступался, если видел какие-то ссоры. Только близкого друга до сегодняшнего дня у него не было. В играх он участвовал, однако тайны свои ему никто не доверял, да и в гости домой мало кто приглашал. Может, оттого он и старался показать всем, какой он большой и значимый в нашем дворе.
Серёга поднял вынесенную из дома и оставленную на ступеньках крыльца лупу и гладкую дощечку и протянул Володьке: – Давай, пока солнце за сопку не зашло, по очереди выжигать. Ты – первый!
Брат, конечно же, не ожидал такого поворота событий. Повозившись, он вынул из кармана ириски, разделил их поровну и протянул половину Серёжке. Тот, молча, взял, развернул все и отправил их в рот. Потом достал из кармана карандаш и написал на дощечке «1965». Усевшись за столом, установленном посередине двора, жестом пригласил последовать за ним и Володьку. Мальчики просидели вдвоём пока не стемнело, о чём-то весело болтали, так и не приступив к выжиганию. С того дня они вместе гоняли на велосипедах, а ещё Серёга первый оказался рядом с братом в тот день…
Случилось это незадолго до нашего переезда. Родители были на работе. Мы с другими детьми играли во дворе. Потом несколько мальчишек оседлали велосипеды и помчались в соседний двор, чтобы погонять там без руля и, задрав переднее колесо. Соседний двор был намного больше нашего, поэтому мальчишки, заметив, что он совершенно пуст, отправлялись туда устраивать немыслимые выкрутасы. Так получилось, что мой брат возвратился первым, а мы с девочками как раз отправились посмотреть всё ли в порядке с нашими Секретиками. Во дворе не было ни души… Володька несколько раз проехал туда и обратно, а потом решил направиться снова к соседнему дому, чтобы узнать, что же так задержало других мальчишек… Он даже не успел завернуть за угол. Мотоциклист, в шлеме и очках, сбив его своей коляской, которая на повороте сильно наклонилась, продолжил движение через наш двор, даже не поинтересовавшись, почему лежит и не встаёт мальчишка, которого он, казалось, едва задел. Это был первый случай, чтобы незнакомцы, тем более на мотоциклах, ездили в нашем дворе. В ту пору единственная машина, которая время от времени появлялась под окнами нашего дома – была белая «Волга» Мостового. Она плавно въезжала во двор, останавливалась около нашего третьего подъезда, ожидая, когда выйдет в своём сером костюме Павел Евгеньевич, а когда он садился на заднее сидение, захлопнув дверцу, так же медленно и аккуратно выезжала обратно.
Серёжка первым оказался рядом и велел Володьке не шевелиться. Сбегал в девятнадцатую квартиру к Мостовому, который по счастливому стечению обстоятельств находился дома, и вызвал скорую. Карета скорой помощи примчалась быстро, но Володькауже потерял сознание, а я, рыдая, умоляла врачей взять меня с собой, потому что мама ещё не вернулась с работы и ничегошеньки не знала о случившемся. Докторица, высокая и ужасно строгая, вдруг улыбнулась как-то светло и просто, погладила меня по спине и сказала: – Держись, сестрёнка, а маме твоей мы на работу сообщим. Я Веру Васильевну знаю. Всё будет хорошо!
Я продолжала рыдать. Домой идти было незачем. Села в беседке и беспрестанно вздыхала. Мы с Володькой никогда по-настоящему не ссорились и, хотя играли почти всегда порознь, очень скучали друг без друга.
В больнице Володька пробыл недолго. Уже через пару дней я снова увидела его бесшабашную улыбку, когда передавала ему огромный бумажный пакет с домашним хворостом. Потом мама рассказывала мне, что Володька чудом остался жив, потому что:
– Если бы руль велосипеда вошёл глубже хоть на пол сантиметра, Володьку уже бы не спасли, он бы умер от внутреннего кровотечения…
А мотоциклиста довольно скоро отыскали. Но он умолял отца забрать заявление, чтобы с него сняли все обвинения. Он говорил, что у него самого двое малых детей и ему никак нельзя в тюрьму. Отец мотоциклиста пожалел, но тот так больше и не появился. Хотя, наверное, мог бы купить Володьке новый велосипед, взамен старого и погнутого или навестить брата в больнице… Отец и мама очень сокрушались по поводу такого равнодушия, но факт остаётся фактом…
Через несколько месяцев сбоку, под ребром у Володьки остался белый шрам, а от неприятного воспоминания почти никаких следов. И он по-прежнему гонял на велосипеде, словно никакого нелепого и страшного происшествия с ним не случилось летом 1966 года…