Известно, что Урсула Нордстром начинала свои письма авторам и иллюстраторам с обращения «Дорогой гений!». Но она и сама была гением – именно ей в первую очередь американская детская литература обязана своим прорывом середины XX века. Она боролась за право публиковать оригинальные, нестандартные, красивые, полные фантазии – настоящие книги. Борьба эта и сегодня продолжается и будет продолжаться, но тогда Урсула Нордстром вышла из нее победителем. Она отредактировала невообразимое количество детских книг, которые мы называем теперь классикой[45], и «Баю-баюшки, луна» – одна из них.
Когда Маргарет Уайз Браун начинала писать для детей, книга-картинка как литературная форма только зарождалась. Правда, были прецеденты в английской литературе XIX века, но лишь в XX веке возникло что-то похожее на современную детскую книгу с картинками. Маргарет была максималистом, поэтом и увлекалась модернизмом – идеальный набор качеств для автора, которому интересно играть с новыми формами искусства. Среди ста с лишним написанных ею книг немало шедевров. Даже книги, не имевшие успеха, – изумляют: будто сквозь дымок неудачного эксперимента доносится дуновение гениальности.
«Баю-баюшки, луна» – книга, без которой невозможно представить американское детство, и одна из популярнейших детских книг всех времен; она распродана в количестве уже более пятидесяти миллионов экземпляров, и каждый год число это растет по меньшей мере на миллион. Книга доступна в разных форматах, включая «картонки» для малышей и роскошные коллекционные издания для… если честно, понятия не имею для кого. Молодым родителям надаривают иногда по три-четыре экземпляра. Кажется, нет такой детской книги, которую американцы любили бы больше. Она вызвала к жизни столько посвящений, пародий, откровенных подражаний и подделок, что, похоже, давно перестала быть просто книгой: теперь она – часть исходного кода детской литературы.
И все-таки она остается недооцененной.
Возможно, именно многомиллионные тиражи книги мешают нам разглядеть ее новизну и поэтические достоинства. И все же давайте попробуем. Сюжет[46], если его можно назвать сюжетом, самый незатейливый: мы перечисляем различные предметы – всё, что внутри и снаружи зеленой комнаты, – а потом желаем им всем по очереди спокойной ночи[47].
«В той[49] зеленой комнате» – то есть комната, судя по всему, хорошо нам знакома. И какая же это комната! Опишу ее[50]. Стены насыщенно-зеленые, цвета абсента. Пол ярко-красный. Есть вкрапления синего и желтого. Картины на стенах будто светятся, почти флуоресцируют. И вся палитра, я бы сказал, напоминает галстук продавца подержанных авто.
В кровати зайчонок под одеялом. Рядом на тумбочке – часы (сейчас семь вечера), черный телефон и книга. Если присмотреться к обложке книги, можно разглядеть, что это «Баю-баюшки, луна», и, значит, у нее на обложке должна быть нарисована еще одна «Баю-баюшки, луна», а у той на обложке – еще одна, а у той – еще… портал в бесконечную рекурсию. Маленькая визуальная деталь, на какие взрослые обычно не обращают внимания, а дети, наоборот, смотрят во все глаза и понимают: это для них! В камине огонь. На полу – тигровая шкура. (Тигровая шкура? В доме у зайцев?!)
Над головой зайчонка висит воздушный шарик. Хотя нет, не совсем так, над головой было бы понятно. А этот шарик висит почти под потолком, едва не касается потолка. Ни тут, ни там – буквально. И, чтобы уже закончить с шариком: похоже, его поместили на самое, какое только возможно, неуютное расстояние от верхнего обреза страницы, с полноготка до потолка. И он так и застыл, подвешенный. Как и вся комната. Это тревожит. «Баю-баюшки, луна» – конечно, засыпательная книга, но не колыбельная.
Книга продолжается, и странные вещи, притом не подкрепленные текстом, происходят на картинках: бабушка в кресле – та самая, которая сказала «Тс-с», – появляется, потом исчезает; висевшие на сушилке носки пропадают и опять возвращаются. Откуда-то взялась еще одна картина на стене: взрослый заяц (или зайчиха?) в сапогах стоит с удочкой, на которую насажена морковка, и на эту наживку плывет маленький зайчонок – сейчас он попадет на крючок![51]
Текст тоже полон неожиданностей. В начале все понятно и конкретно:
Баю-бай, котята озорные,
И варежки шерстяные…
А в последних строчках история обретает поистине космические масштабы:
Баю-баюшки, звезды,
И воздух ночной,
И весь мир, укутанный ти-ши-ной!
Но самое захватывающее происходит чуть раньше, незадолго до конца книги. Только что все шло гладко и размеренно, в заданном ритме:
Баю, домик-игрушка,
Баю, мышка-норушка,
И огонь, и водичка,
– и изображение уже знакомой зеленой комнаты. А потом мы переворачиваем страницу… и мир распадается. Левая полоса разворота – пуста. Иллюстраций нет. Ничего нет. Только пустота. И одна короткая строка в нижнем углу:
И пустая страничка.
И мы замираем, подвешенные в этой пустоте. Мы как красный воздушный шарик – ни тут, ни там. «Goodnight nobody»[52] – признание отсутствия. Какая странная, жуткая, прекрасная страница.
Используя все возможности новой книжной формы – неожиданный переход к следующему развороту, продуманное соотношение текста и иллюстраций, – Браун и Хёрд создают эту глубокую, головокружительную паузу… и тут же превращают ее в шутку. На правой полосе мы видим миску с кашей:
И молочный рис.
И бабушкино «Тс-с…».
(Странно желать спокойной ночи молочному рису, но еще страннее, что секунду назад мы были нигде и смотрели в пустоту, и вдруг – каша в миске. И мы смеемся. Это так радостно, и нелепо, и кружится голова – будто вот только что мы соприкоснулись со смертью, но удалось увернуться. Мы живы! И можем даже есть кашу! Как же легко от этого на душе.)
«Баю-баюшки, луна» выдержала испытание временем – она пережила и затмила все существующие детские книги для чтения перед сном. Потому что нет другой книги, которая так точно и узнаваемо передавала бы странность засыпания – этой переходной зоны между бодрствованием и сном, где время растягивается[53], сны наплывают на реальность, зеленые стены деформируются, исчезает пол, сознание то включается, то выключается, и мы одновременно здесь и не здесь.
В засыпании есть что-то тревожащее. Это ежевечерний, рутинный ритуал – но в то же время путешествие в неведомое. Многих детей (я был в их числе) засыпание пугает.
На двери моей детской висел постер с изображением корриды. Понятия не имею, почему он там висел, моя мама – строгая вегетарианка и осуждает жестокое обращение с животными.
Я ненавидел этот постер.
Часто в момент отхода ко сну мне то ли мерещилось, то ли уже снилось, что бык с красными глазами выскакивает из постера и несется прямо на меня (а спросили бы меня тогда – я бы поклялся, что ничего мне не мерещилось, так все и было)[54].
Отход ко сну – одно из первых трудных дел, с которым ребенку приходится справляться в одиночку. Уснуть – значит отдаться неведомому. Это немного похоже на смерть[55]. Эта маленькая книжка содержит в себе все темные течения, скользящие под поверхностью засыпания, – мерцание сознания, страх неведомого, хтонические ритуалы отхода ко сну. Получить подтверждение собственных тревог – от книги, взрослого человека, от кого угодно в этом мире – само по себе дорогого стоит, когда ты ребенок. Но «Баю-баюшки, луна» идет дальше: обтекая эту темноту и заключая ее в оболочку из ритмических и визуальных повторений, она дает надежду. Да, засыпать страшно, и книга это признает, но ее заклинательные ритмы и мягкое «Тс-с…» несут и великое утешение: засыпать – это нормально.
Я понимаю, что последние несколько абзацев могут показаться кому-то чересчур вольной интерпретацией: не надо «вчитывать» в милую детскую книжку то, чего в ней нет. И тем не менее «Баю-баюшки, луна» – шедевр экспериментальной литературы. Именно экспериментальные элементы этой книги – текучесть ее смыслов и необычность формы – составляют ее магию.
Прошло несколько десятков лет, но и сегодня эта странная засыпательная книга кажется детям правдивой и честной, потому что в ней все по-настоящему – как в жизни. Успех первого издания был очень скромным, не сравнить с другими, более популярными книгами Маргарет Уайз Браун. Продажи начали расти лишь в конце шестидесятых, после чего кривая неуклонно ползла вверх – согласитесь, нетипичная траектория для детской книги. Никто не знает, почему так, но у меня есть одна догадка: в книге «Баю-баюшки, луна» самое ценное и интересное относится к сугубо детскому опыту, взрослые этого ценного не разглядели. Или не поняли. Но дети, которым читали эту книгу, не забыли ее и, повзрослев, захотели поделиться ею со своими детьми, а те – со своими детьми, и всё новые поколения детей продолжают встречаться с этим произведением настоящего искусства.
Вот к чему трудно привыкнуть, когда пишешь для детей: они вырастают. И никогда не знаешь, что они возьмут с собой, когда вырастут.