Секретный Черчилль — страница 11 из 45

ем число шпионов, арестованных благодаря ему в августе 1914 года. Ключевые элементы стратегии, использовавшиеся Келлом до войны для противодействия шпионажу, – налаживание сотрудничества с полицией, использование введенных Черчиллем системы постановлений об обыске составление картотеки по последнему слову техники – имеют важнейшее значение и для операций контрразведки в XXI веке. К началу войны контрразведка Британии под руководством Келла удалось (с помощью полиции) нейтрализовать важную немецкую разведывательную сеть. Это позволило обеспечить скрытую переброску британского экспедиционного корпуса на Западный фронт, и противник не получил об этом никакого предупреждения. Будучи численно значительно укрепленной, во время войны MI 5 продолжала отражать натиск шпионов из Германии[18].

* * *

До появления Джеймса Бонда образ британского шпиона в средствах массовой информации и в массовом восприятии редко можно было назвать положительным. В первые десятилетия ХХ века общественное мнение под влиянием популярной прессы (в первую очередь, конечно, «желтой»), разделяло шпионов на «хороших» и «плохих». Хорошими были британские агенты, такие как медсестра Эдит Кэвелл и Лоуренс Аравийский. Мотивом бескорыстных и патриотических «хороших шпионов» была любовь к Родине, и они проявляли настоящий героизм. Плохими были «их» (противника) шпионы: Мата Хари и доктор Армгаард Карл Грейвс, «Фрейлейн Доктор» – «подлые, низкие и шпионившие из-за собственной жадности». Иногда, как в случае немецкого офицера Карла Лоди, «их» шпионы вызывали сочувствие или даже настоящее восхищение. В массовом восприятии женщины-шпионки, страдающие от загадочных болезней, алкоголя или наркозависимости, такие как «Фрейлейн Доктор» или Деспина Шторх, блаженствовали в шелковом нижнем белье, курили турецкие сигареты с длинными мундштуками и соблазняли «наших» (то есть британских) храбрых ребят с помощью своих женских хитростей. Их «аналоги» мужского пола, которые, как и женщины, курили турецкие сигареты с длинными мундштуками, в свою очередь носили хлысты и шелковые халаты[19].

Очень яркие образы создавались как в начале ХХ столетия, так и на всем его протяжении, даже в самом конце века и в начале следующего, образ «не нашего» агента спецслужб практически не изменился. Это уже стереотип, который, впрочем, мог играть на руку для создания образа врага – морального «урода». Что превалировало над всеми возможными признаками физического превосходства «ненаших» над «нашими»[20].

Главное – интеллект. Таковыми были агенты спецслужб, романтизированные газетами вроде «Томсонс Уикли Ньюс» и «Ле Пти Журналь». Но у большинства настоящих шпионов жизнь была совсем другой. Например, бывший чиновник Скотланд-Ярда Герберт Фитч размышлял так: «Часто преступников, показавших ранее свои недюжинные криминальные способности, освобождали от длительного тюремного заключения, надеясь использовать их как агентов секретной службы за рубежом»[21].

И что в этом криминального? К подобного рода приемам подбора кадров прибегали не только в Великобритании (и Уинстон знал о подобной практике), но и в Германии, и во Франции, и в России. Исключение составляла, пожалуй, только Япония, но там своя, восточная ментальность[22].

Разведывательные службы, в общем, в начале ХХ века, тогда не пользовались большим авторитетом. И Черчилль это прекрасно понимал[23]. Во время «Дела Дрейфуса», когда французская секретная служба попала в позорное положение и имидж ее в народе сильно пострадал, парижский корреспондент газеты «Таймс» писал о ней так:

«Отдел шпионажа представляет собой только маленькую секцию в генеральном штабе и явно не пользуется там большой благосклонностью, скорее, на него смотрят несколько отстраненно как на полицейский участок, состоящий из офицеров с особым складом ума. Дружеские отношения между ними и другими офицерами чрезвычайно редки и, судя по тому, что произошло, очевидно, что у этих офицеров ненормальные манеры поведения»[24].

И сами британские спецслужбы в количественном отношении не продвинулись дальше французских. Именно в Лондоне была высказана мысль (пожалуй, даже самим У. Черчиллем), что разведка – занятие избранных. А потому ставка делалась скорее на качестве, на способность агента малыми средствами создавать из «добровольных помощников» такую сеть, которая при минимуме вложения средств давала бы прекрасные результаты по сбору интересующей информации[25].

Мало того, в принципе, в начале ХХ века (вплоть до года 1914-го) старались вообще не признавать, что такое явление как шпионаж существует. «Нужно понимать, что я говорю здесь о методах иностранных государств. Если Великобритания и использует шпионов, то я ничего о них не знаю», – так говаривал один из влиятельных в тот период политиков[26]. Черчилль же, уже в годы Первой мировой войны добавлял: шпионаж – дело не только «тонкое» и туманное, но и грязное, но исполняемое аристократами, оно мене всего заметно, и в первую очередь потому, что аристократия, решающая столь щекотливые вопросы, не заинтересованы в рекламе и «грязи», и своего участия в этой «грязной» работе[27].

Да, шпионаж – грязное дело. Такого мнения придерживались в те годы и высокопоставленные военные. Еще во время Крымской войны английский офицер Кингслейк писал: «Сбор информации тайными средствами был омерзительным для английского джентльмена».

А генерал сэр Дуглас Хэйг добавлял: «Я не хотел бы позволить, чтобы моих людей использовали в качестве шпионов. Офицеры должны действовать честно и открыто, как и положено англичанам. “Шпионаж” среди наших людей был ненавистен нам, военным»[28].

Но это слова военного, тем более – в больших чинах. Но вряд ли он был откровенен в своих выводах: быть откровенным занимаемая должность не позволяла[29].

Хотя такие чувства разделял и западноевропейский обыватель (российские граждане не в счет, здесь несколько иной подход, который, впрочем, отличался от общеевропейского ментальными особенностями).

Но вернемся к оценке шпионажа в Западной Европе накануне Первой мировой войны. Когда к бельгийке Марте Маккенна, медсестре, занимавшейся в Бельгии разведкой в пользу англичан, в первый раз подошла ее подруга и завела разговор о шпионаже, Марта подумала:

«Я поняла, что она имеет в виду шпионаж, и меня тут же охватил ужас. Я знала, что в Бельгии есть шпионы и что они служат своей стране. Но я все равно видела в них что-то несвойственное людям и очень далекое от моей жизни»[30].

Члены героической бельгийской разведывательной сети «Белая дама» протестовали, если их называли шпионами. Они считали себя агентами или солдатами. И даже добивались солдатского статуса. Английская контрразведка, очень плотно сотрудничавшая с «Белой дамой», горячо поддержала это требование[31].

Некоторые шпионы, по крайней мере, старались оправдаться. Макс Шульц, в довоенное время шпионивший в пользу Англии, говорил:

«Я был шпионом в Германии, и я не только не стыжусь этого факта, но я даже горд тем, что рисковал, собирая информацию, которая, как я могу с уверенностью заявить, помогла нам выиграть войну»[32].

Этот подход к оценке своей деятельности очень нравился Черчиллю, который считал, что войну выиграть только на поле сражения невозможно, необходимо наносить удары по врагу и в его собственном тылу. А это возможно в первую очередь только благодаря разведывательным и диверсионным действиям. И стыдится того, что тот или иной гражданин оказался задействованным в подобного рода делах, просто глупо. Каждый должен выполнять свой гражданский долг там, где более полезен[33]. Конечно, Черчилль здесь несколько высокопарен. Ему, как никому другому, невозможно было не знать, что подавляющее большинство агентов трудятся за хорошую мзду, иначе…

А почему?

С финансовой точки зрения жизнь шпиона, как правило, была тяжелой. Уже упомянутый нами полицейский чиновник Герберт Фитч вряд ли испытывал сочувствие к шпионам (других стран, разумеется), когда писал: «Жизнь шпиона трудна. Он зависит от своего “куратора”, посылающего ему деньги, а их часто платят только в зависимости от результатов». На самом деле в письмах немецких шпионов почти всегда содержатся просьбы о деньгах, и если шпион и его “куратор” ссорились, то именно “куратор” всегда мог дергать шпиона за нитку, угрожая выдать его»[34].

Однако надо помнить, что и «шпион» может держать «куратора» за нитку, которая грозит оборваться в самый неподходящий момент. Что и происходило достаточно часто, если «куратор» не торопился пополнить бюджет своих подопечных. Так что Черчилль, восхваляя патриотизм агентов британских спецслужб, прекрасно понимал всю важность финансовой стороны дела[35].

В начале 1900-х годов британский разведчик Генри Дэйл Лонг получал лишь половину положенной платы за большую часть пяти лет своей работы.

В то же время 19 марта 1906 года бельгиец Хели Клэйс написал жалобное письмо своему «куратору» полковнику Чарльзу Репингтону с просьбой предоставить ему достаточное жалование, чтобы он и его семья могли существовать в Бельгии. Клэйс работал на англичан с 1898 года, когда он собирал информацию об англо-французском конфликте вокруг нильского порта Фашода, захваченного майором Маршаном и отвоеванного лордом Китченером