Победа клана Гэндзи (Минамото) и его сторонников просто окончательно узаконила процесс, который шел уже в течение многих лет: центральное правительство постепенно теряло контроль над страной. Чтобы стимулировать экспансию на север и восток, сопровождавшуюся вытеснением айну, и увеличить производство зерна, власти обещали завоевателям освобождение колонизованных земель от налогов. Да и на уже давно обжитых землях они также шли на уступки. Тем временем кланы землевладельцев, удаленные от столицы, все меньше горели желанием платить правительству Киото налоги на содержание живущих в праздности ленивых аристократов, даже если некоторые из них и приходились им кровными родственниками. Кроме того, центральные власти уже не имели достаточно войск, чтобы поддерживать порядок в провинциях и собирать там налоги. Они все больше зависели от воинов местных кланов. Так продолжалось в течение двух столетий или около того: контроль за армией и местными ресурсами утекал из рук правительства в провинцию. Триумф клана Гэндзи и его союзников лишь подтвердил данное положение вещей и ускорил процесс перехода власти.
Признание этой военно-политической ситуации нашло отражение в новой форме государственного устройства император назначил Ёритомо сёгуном. С данным назначением начался этап удивительных взаимоотношений между троном и сёгунатом, которые оставались одной из основных черт политической системы страны на протяжении почти семи столетий.
Когда одна сторона набиралась могущества и влияния, другая временно отступала, хотя в целом доминировал всегда сёгунат, за исключением немногочисленных и спорадических попыток отдельных императоров вернуть себе политическую власть. Случались за долгие века этого странного спектакля и такие периоды, когда и император, и сёгун бессильной хваткой цеплялись друг за друга, а реально страной управляли регенты какого-нибудь военного клана, что еще больше запутывало политическую обстановку.
И все-таки каждый участник представления нуждался в другом. Как мы помним, символической силой, связывавшей японские кланы в единую нацию, был миф о том, что японцы — народ божественного происхождения, а управляет ими уполномоченный на то богами император. Крушение мифа об императорском царствовании поставило бы под угрозу надежду на окончательное политическое объединение страны и подвергло бы сомнению легитимность веками освященных институтов власти. Поэтому сёгуны искали императорского благословения на пост «полководца» для того, чтобы подтвердить обоснованность своих претензий на поддержание хотя бы видимости порядка, а бесправные в политическом отношении императоры вынуждены были волей-неволей даровать подобные благословения.
Взаимоотношения императора и сёгуна имели и еще одну отличительную черту — поначалу сёгунское управление осуществлялось из удаленного от двора региона. Ёритомо сделал своей ставкой Камакура, что в нескольких днях пути на северо-восток от Киото. Отсюда он мог контролировать ситуацию в столице и стране, не утруждая себя придворными интригами и необходимостью приудерживаться дворцового этикета и моды. В конце концов, Простые манеры и одежда воина были до сих пор главной составляющей его образа жизни. Почему он должен отказываться от них? Он и его помощники чувствовали себя уютнее в Камакура. А новый порядок однозначно свидетельствовал: помпезная и пышная жизнь является уделом двора, а реальная власть находится в Камакура, в руках сёгуна. После смерти Ёритомо номинально управляли его ротомки, но власть уже от его неумелых сыновей перешла к регентам Ходзё. Последние, тем не менее, продолжали придерживаться политики отстраненности от двора. Лишь в 1336 году (спустя 140 лет после назначения Ёритомо сёгуном) наследовавший Минамото сёгунат Асикага перенес свою ставку в Киото. Но и там сёгуны продолжали играть ведущую роль.
ЯПОНСКИЙ ВОИН
Каким же было новое сословие воинов, которое пришло к власти и удерживало ее в течение почти семи столетий? Классически их называли словом буси — японское произношение китайского иероглифа, обозначающего человека меча и учености. Точно так же именовалось воинское Сословие в целом и в последующем, но со временем в обиход вошло понятие самурай — «человек, находящийся на военной службе», «профессиональный воин».
Первый полный портрет воина раннего (Гэндзи—Хэйкэ) периода рисует нам «Хэйкэ моногатари», повествующая о борьбе за власть кланов Минамото и Тайра. «Повесть о Хэйкэ» была написана всего поколение спустя после окончания войны и победы Ёритомо. Она представляет собой романтическое описание боевых подвигов воинов "Той далекой эпохи, полной крови и славы, побед и поражений, жестокости и человеческого сострадания. «Хэйкэ Моногатари» удалось поистине обожествить воина и соблюдать тот прекрасный идеал, к которому всеми силами стремились самураи следующих поколений. Особую любовь и сочувствие вызывает Ёсицунэ, младший брат первого сёгуна Ёритомо, человек несчастной судьбы. Вот как ярко описывается в сочинении совсем еще юный всадник-самурай:
«Асикагано Тадацуна посыл оранжевый плащ из парчи с решетчатым узором, а поверх него — боевые доспехи, стянутые красными кожаными ремнями. Из его шлема торчали два длинных рога буйвола, а тесемки были крепко-накрепко завязаны под подбородком. На поясе, обтягивающем талию, висел усыпанный золотом меч, а в колчане за спиной лежали стрелы с белым и черным оперением. Лук его был несколько раз обмотан листьями ротанга и покрыт лаком. Он ехал на гнедой лошади, и седло его сверкало золотом. Кроме того, на седле был родовой герб: сова на ветке дуба.
Нещадно погоняя лошадь, он привстал на стременах и закричал громоподобным голосом: "Эй, пусть те, кто далеко, послушают меня, а те, кто рядом, пусть посмотрят на меня! Я — семнадцатилетний Мататаро Тадацуна, сын Асикагано Таро Тосицуна, который является потомком в десятом поколении Таварано Тота Хидэсато, воина, давным-давно заслужившего великую славу и почести в борьбе с врагами императора. Человек, не имеющий титулов и рангов, как я, рискует навлечь на себя гнев богов, целясь из лука в принца из правящего дома. Однако пусть божество лука и рассудит, кто из нас прав. Быть может, оно выступит на стороне Хэйкэ! Я стою здесь и готов встретиться с любым из воинов нюдо третьего ранга Ёримаса. Кто хочет сразиться со мной? Выходите и сражайтесь!" Бросив вызов, Тадацуна, размахивая мечом, ворвался в ворота храма Бёдоин. Увидев дерзкий поступок Тадацуна, Томомори, начальник стражи Левых Императорских ворот и командующий армией Хэйкэ, закричал: "Переходите через реку! Переходите через реку!"»
Конечно, воины-рыцари, закованные в великолепные доспехи и скачущие на хорошо тренированных лошадях, принадлежали к аристократии. Ведь только самые могущественные и богатые кланы могли обеспечивать и молодых (как правило, шедших в бой уже в пятнадцать лет), и старых воинов первоклассным оружием. (Впрочем, яркие доспехи имели и несомненный недостаток: носивший их человек в первую очередь становился мишенью для вражеских лучников.) Боевой конь самурая заслуживает отдельного описания:
«Лошадь настолько гармонировала со всадником, что, казалось, инстинктивно двигалась абсолютно синхронно с ним. Например, перед решающим броском она чуть отступала назад, приседая на задние ноги, чтобы потом привстать и дать всаднику преимущество удара сверху, или же бросалась в битву словно одержимый дикий зверь… Лошадей также специально обучали форсировать водные преграды — реки, озера и потоки — которыми так изобилует Япония».
Конница являлась главной ударной силой армий Гэндзи и Хэйкэ. Она всегда начинала фронтальную атаку. Противник же, в свою очередь, старался отразить нападение с помощью своей конницы. Когда армия отступала, именно всадники составляли арьергард и старались уберечь основные силы от наседавшей конницы врага. Минамотоно Ёсицунэ совершил все свои отчаянные вылазки в ходе войны Гэнпэй — подобные знаменитой атаке с горного склона в незащищенный тыл войск Тайра, укрывшихся в крепости — с отрядом всадников. В данном случае воины Ёсицунэ прошли оленьими тропами через горы и обрушились сверху на злополучных Тайра. Иногда копыта лошадей заматывали, чтобы избежать малейшего шума.
Отметим, что абсолютно все воины (всадники, лучники, пехотинцы и даже стрелки уже в шестнадцатом столетии) в обязательном порядке носили одно оружие — меч. Конечно, меч всадника по своим боевым достоинствам и качеству намного превосходил меч лучника или, скажем, пехотинца. Но в любом случае, только меч делал воина воином. Меч являлся его главным оружием, символом его Мужского начала и хранителем рыцарской чести. Самурай Не мог быть без меча, в каком бы «роде войск» он ни служил.
Но что мы можем сказать о человеке, закованном в доспехи и орудующем мечом?
Основные ранги феодальной Японии
Копьеносцы, против всадников-буси
Воин, предстающий перед нами в самых разных описаниях, в некоторых отношениях вполне похож на любого представителя этой суровой профессии в других странах мира. Так, он любит хорошее оружие и находит удовольствие в мастерском владении им. Выше всего он ценит мужество и преданность своим товарищам по оружию.
И тем не менее, в характере его просматриваются специфически японские черты. Японский воин, по крайней мере, тот, которого мы видим на страницах написанной в начале тринадцатого века «Хэйкэ моногатари», кажется просто-таки ненасытно жаждущим славы. Что, впрочем, не покажется таким уж удивительным, если принять во внимание существовавшие в то время весьма привлекательные стимулы, побуждавшие стремиться к ней: так, воин, захвативший в бою голову врага, особенно знатного, получал публичную благодарность и награду. (По синтоистскому обычаю, воины протыкали кинжалами пучки волос на головах поверженных врагов и несли их так, дабы избежать оскверняющего соприкосновения с мертвым телом.) Но, пожалуй, еще более важным было то, что воин, проявивший в сражении отвагу и храбрость, покрывал великой славой не только себя,