ую поэму «Гимн влюбленному». Со слов Кубичека она звучала приблизительно так:
Стефания, благородная девушка,
Одетая в гладкое платье из темно-синего бархата,
Скачет на заре по лугам на белом коне.
Ее распущенные волосы спускаются на плечи
Подобно золотому потоку.
Высокое яркое весеннее небо.
Чистое, сияющее счастье
Стефания стала для молодого Гитлера первым объектом идеализации. Кубичек говорил, что Гитлер не считал нужным разговаривать с ней, так как «для таких исключительных людей слова были лишними, и традиционные формы устного общения им не требовались. Исключительные люди должны были понимать друг друга без слов, при помощи интуиции».
Здесь мы видим, как Гитлер пытался выдавать желаемое за действительное. Но говоря об исключительных людях, он уже подразумевал себя, строя самонадеянные планы на будущее. Характер единственного письма, написанного им своей возлюбленной, показывает, что Гитлер не был готов преодолеть свою робость и застенчивость. Он предпочитал жить в выдуманной им стране, мире своих фантазий и иллюзий. Характер отношений с противоположным полом, казалось, не претерпел кардинального изменения во время пребывания Гитлера в Вене. Да и вряд ли его внешний облик мог произвести благоприятное впечатление на женщину: изношенный сюртук, сальные нечесаные волосы, спускавшиеся до плеч, многодневная щетина.
В этот период жизни Гитлер в основном пребывал в ночлежках, дешевых столовых, перебивался случайными приработками. Он был переполнен ненавистью к массам и отвращением к революционному рабочему движению. Именно в венских трущобах формировалась его философия жизни, которая нашла выражение в наиболее примитивных представлениях социал-дарвинизма, который он интерпретировал как выживание наиболее сильнейших. В «венский период» жизни Гитлер оказался наиболее восприимчивым к идеям городских низов и мелких буржуа. Тогда в этих социальных слоях популярными были не только пангерманизм и антисоциалистические настроения, но и набиравший силу антисемитизм. Внезапно для себя он отыскал виновников своего бедственного положения. Это были евреи. Он ассоциировал их со всем злобным, грязным и отталкивающим. Он оказался во власти новой иллюзии. Ему казалось, что нашел ответ на все вопросы. Теперь он был готов выплеснуть свою социальную ненависть, свой гнев на конкретного врага. Антисемитизм превратился в некую расовую категорию, когда Гитлер стал знакомиться со множеством дешевых «просветительских» брошюрок и журналов.
Расизм всегда содержал в себе примитивную примесь эротизма. Белокурому, голубоглазому, светозарному существу, являвшему собой высшее творение человечества, всегда противопоставлялся, отталкивающий и отвратительный антипод. Расовые теории, основанные на чувствах, всегда использовали мощь двусмысленных, а нередко и просто неприличных намеков. Интонации превратились в оружие, которое било «ниже пояса».
Едва ли есть необходимость приписывать гитлеровскому антисемитизму некий сексуально-половой оттенок. Версия о том, что его настроения стали результатом половых сношений с еврейкой, которая заразила его сифилисом, кажется более чем надуманной. Существует более простое объяснение– Гитлер, с его недостаточным сексуальным опытом, вылил всю свою сексуальную зависть на евреев, соседей по ночлежкам, которые вели «неправильный образ жизни». В итоге он с сатанинской радостью обнаружил, что сексуально распущенные евреи, равно как и все другие расово неполноценные субъекты, только и ждут, чтобы заполучить в свои сети невинную немецкую девчушку, опорочить ее. Это было не просто аморальной выходкой, Гитлер воспринимал это как преступление против расы, арийской культуры, которые вследствие инородного влияния дегенерировали и находились на грани свого крушения.
Половые отношения Гитлера с женщинами так и замерли на стадии ранней юности. Не решившись переступить порог созревания, пойти по пути становления мужчины, он предпочел скрыться от своих проблем в царстве фантазий. Он пробовал объяснить свои непростые, во многом детские, отношения с девушками высокими романтическими мотивами, но не хотел даже видеть свою беспомощность и неспособность к социальным контактам. Решение примитивное, но очень удобное.
Его иллюзорный мир оказался разделенным на борцов и побежденных, на господ и слуг. В основу этого деления он положил расовый принцип. По самой своей природе женщины оказались исключенными из этого жестокого мира. Они не были призваны вести борьбу, единственно, что они должны были делать, так это помогать истинным борцам производить на свет новое поколение господ. Это было не просто одной из женских функций, это было провозглашено Гитлером их основной ролью. Они должны были не только подчиняться мужчине, но и осознавать свою неполноценность по сравнению с ним.
Личные проблемы Гитлера, его неудачные отношения с женщинами, породили некий противоположный полюс, на котором все эти неудачи считались вторичными и неважными. Он решил полностью посвятить себя политической борьбе, решив, что судьба предназначила ему более высокую участь, нежели обыкновенное человеческое счастье. А потому он был убежден, что не должен был распылять свои жизненные силы, и тем более тратить свою энергию на женщин.
Но с другой стороны, ему постоянно требовалось одобрение и поддержка со стороны женщин. Речь шла не столько о массовых митингах, сколько о личном непосредственном общении. Скоро он стал даже в некоторой мере зависим от этих похвал. Он специально взывал к женским эмоциям, чтобы вызвать у своих собеседниц глубокое восхищение. Незрелость половых отношений с женщинами вылилась в желание превратить себя в харизматического, исключительного героя. Позже Гитлер не раз говаривал, что его создали женщины. Это, конечно, было преувеличением, но доля правды в этом утверждении есть.
Многие исследователи уверены, что поворотным пунктом в развитии характера Гитлера стали его отношения с племянницей Гели Раубль. После войны Патрик Гитлер, племянник фюрера, рассказывал о своей встрече с Гели Раубль в Оберзальцберге. «Гели скорее напоминал ребенка, нежели девушку. Вы точно не смогли бы называть ее симпатичной, но она обладала гигантским естественным обаянием. Обычно она ходила без шляпки и носила очень простую одежду, плиссированные юбки и белые блузы. Она не надевала никаких украшений, кроме золотой свастики, подаренной ей дядей Адольфом».
Это была живая привлекательная девушка, мечтавшая посвятить жизнь музыке. Гитлер сам был большой ценитель музыки и особенно Вагнера, который, по его словам, «заставлял ощущать его первозданное дыхание мира». Он счел своим долгом заняться музыкальным образованием девушки и вскоре обнаружил, что влюблен в нее по уши. Внимание известного дядюшки льстило бесхитростной девочке. Тот же не упускал случая, чтобы показаться с нею на публике, сводить ее в театр, кино или просто прогуляться по магазинам. Ради нее он даже нарушил свое золотое правило не вести жизнь на широкую ногу. Именно с ее появлением Гитлер стал позволять себе некие развлечения и даже стал организовывать пикники. В 1929 году он арендовал своей племяннице девятикомнатную квартиру в Мюнхене на Принц-регенте-штрассе и стал оплачивать уроки вокала. Это очень тронуло юную девушку. Тонкая художественная натура, она оценила дядино благородство.
Но вдруг настроение девушки стало меняться. Она выглядела подавленной и часто ссорилась на людях с дядей. Гитлер был ошеломлен и почти уничтожен морально, когда в сентябре 1931 году во время предвыборного турне, ему сообщили, что Гели застрелилась в их маленькой уютной квартире. В течение двух месяцев он был безутешен, постоянно угрожая самоубийством. Озабоченные товарищи по партии приставили к нему телохранителей, которые были начеку. Никто не сомневался в искренности переживаний Адольфа, однако и тут дальше угроз о самоубийстве дело не дошло.
Довольно долго никто не мог найти убедительного объяснения поступку девушки. Но постепенно стали вырисовываться интересные детали трагедии, разыгравшейся на Регент-штрассе. Это случилось после бурной перепалки Гели с дядей. О чем они спорили, никто впоследствии так и не узнал. Девочка она была экзальтированная, и под влиянием ссоры вполне могла пойти на крайний шаг. Ссоры, не менее бурные, случались и раньше, но все они благополучно кончались сентиментальным примирением.
Муссировались слухи, что Гитлер застал племянницу в момент интимной близости с личным шофером Эмилем Морисом: беседы за роялем наскучили ей, и она решила пофлиртовать, пока дядя делал большую политику. Но это маловероятно: те, кто навредил фюреру, и даже те, кто просто числился в потенциальных врагах, безжалостно уничтожались им. Что касается Мориса, он долго еще возил бесценного босса и пользовался его особой благосклонностью. Именно ему принадлежит одно из самых ярких свидетельств о восторженном преклонении женщин перед фюрером. «15–16 летние девушки, – вспоминает шофер, – рискуя жизнью, бросались под колеса автомобиля, чтобы удостоиться прикосновения сверхчеловека. Ежедневно он получал тысячи писем от женщин, которые хотели иметь от него ребенка».
Причину самоубийства девушки следуют искать в исключительном характере сексуальных взаимоотношений партнеров. Английский историк Десмонд Сьюард утверждает, что отношения эти, если не брать в расчет кровосмесительного аспекта, могли быть вполне нормальными, разумеется, принимая в расчет небольшое расстройство половых функций фюрера.
Отсутствие глубоких человеческих привязанностей у Гитлера работало на него в политическом плане: он воспринимал людей лишь как фигуры, которыми можно играть. Никто не мог преодолеть ту зону, которой он отделил себя от других, люди из ближайшего окружения были удалены всего лишь на меньшую дистанцию, чем посторонние. Характерно, что самые сильные чувства он испытывал к некоторым покойным. В личных покоях его резиденции в Оберзальцберге висел портрет матери и умершего в 1936 году водителя Юлиуса Шрека, портрета отца не было, и Гели Раубаль была ему после смерти также явно ближе, чем при жизни. «В известном отношении Гитлер просто не человек, он недостижим, до него не дотянешься», – отмечала Магда Геббельс уже в начале тридцатых годов. Уже на вершине власти, находясь в центре внимания миллионов, он сохранял в себе нечто от того бесследно исчезнувшего молодого человека венского или мюнхенского периода, обстоятельства жизни которого были неизвестны даже ближайшим родственникам. Альберт Шпеер, в ком он временами, не без сентиментальных чувств, видел воплощение своей юношеской мечты о блестящей и изящной жизни буржуа, заявил на Нюрнбергском процессе: «Если бы у Гитлера вообще были друзья, то я наверняка был бы одним из них». Но и он не преодолел барьера, отделявшего Гитлера от других, и, несмотря на столь многие дни и ночи, проведенные вместе за разработкой планов и совместными грандиозными мечтами, он никогда не был для фюрера кем-то большим, чем исполнителем, которому отдавалось предпочтение перед другими. Хотя Гитлер и называл его, воздавая необыкновенную честь, «гением», он оказывал ему доверие только в рамках деловых вопросов. Оно отсутствовало и в отношениях интимных, не было его и в связи с Евой Браун: в от