И вот это случилось. Пусть не так, как представлял себе Курт, но тем не менее… Хотя, если честно, сейчас ему было всё равно. Марджери умерла много лет назад, а ему уже стукнуло семьдесят пять. Коротко стриженные волосы давно поредели и поседели. Когда-то ярко-голубые глаза теперь казались тусклыми серыми ледышками на загорелом морщинистом лице. Недавно начались жуткие головные боли, и, промучавшись пару недель, он всё же обратился к врачу. Опухоль в мозгу была операбельной.
«Но ваш организм может не выдержать. Шансов пятьдесят на пятьдесят», – сказал док.
Не самый лучший расклад, но Курт играл и при худших. А что? Несмотря на преклонный возраст он считал себя крепче иных тридцатилетних. И ему всё ещё нравилось жить. Пусть даже без Мардж, на могилу которой он приходил раз в пару недель, подолгу рассказывая покойной жене новости и вспоминая былые деньки.
Впрочем, в последнее время можно было не ходить – Мардж всё чаще являлась к нему сама. Курт прекрасно отдавал себе отчёт, что это лишь выверты больного мозга, но ему даже нравилось, и он с сожалением думал, что после операции визиты с того света прекратятся. В любом случае.
Сейчас он сидел на своём крыльце в плетёном кресле и потягивал «Будвайзер» из запотевшей холодной банки. Прятаться в бункере он не видел смысла. Теперь-то уж точно нет. Медленно сходить с ума под землёй и в итоге сдохнуть, превратившись в пускающую слюни, срущую под себя развалину?! Ну нахрен! Он встретит смерть достойно – в здравом уме и твёрдой памяти, как говорится.
– Не против, если я закурю? – спросил, поставив банку на круглый столик по правую руку и достав из кармана рубашки помятую пачку «Ла́ки».
Марджери не выносила табачного дыма, и когда он сделал ей предложение, взяла с него обещание, что пока они вместе, он не заставит её вдыхать эту гадость. И он бросил. В тот же день. А вернулся к дурной привычке пару недель назад, решив, что, если очнётся после операции, бросит опять. Может быть.
– Конечно, дорогой, я же всё равно не почувствую, – улыбнувшись, отозвалась Мардж из соседнего кресла.
– И то верно. Но всё равно спасибо, – он щёлкнул зажигалкой, сделал первую затяжку и выпустил вверх струйку дыма. – Прости меня, милая.
– За что? – Мардж удивлённо приподняла брови.
– Мы так и не отправились в кругосветку на белом пароходе, как ты мечтала. А могли бы, если бы я не вбухал столько денег в этот грёбаный бункер.
– Может, оно и к лучшему, – тихо засмеялась Мардж. – Они же постоянно тонут, эти дурацкие пароходы!
– Да уж прям, – с сомнением буркнул Курт, а Мардж, никогда не жаловавшаяся на недостаток воображения, с воодушевлением продолжила:
– Только представь: мы с тобой все такие разодетые – я в элегантном вечернем платье, а ты в шикарном смокинге или даже во фраке – попиваем шампанское на верхней палубе, играет оркестр, и тут – бац! – наш лайнер сталкивается… ну, не знаю… с айсбергом!
– С айсбергом? – повторяет Курт. – Честно говоря, верится с трудом. Как, чёрт возьми, можно не заметить айсберг? Да на корабле же целая команда специально обученных людей как раз для того, чтобы подобной херни не случилось!
– Какая разница, – отмахивается Мардж, – главное не это… На судне паника! Люди бегут, расталкивая друг друга, к спасательным шлюпкам. Шлюпок на всех, конечно же, не хватает. Корабль погружается в воду за считанные минуты. И вот мы с тобой уже бултыхаемся в океане. А вода холоднющая – просто ужас! Силы быстро покидают нас, но – о чудо! – ты замечаешь плывущую рядом деревянную дверь от каюты и помогаешь мне забраться на неё! Залезаешь следом, но дверь начинает тонуть! Ты понимаешь, что двоих она не выдержит и сползаешь обратно в воду.
– Ну, ничего страшного, – Курт, успевший докурить сигарету, тушит окурок в консервной банке из-под бобов и делает глоток пива. – Я же могу долго оставаться на плаву, просто держась за дверь.
– А вот и нет, ишь ты, какой хитренький! – Мардж грозит пальчиком. – Я ж говорю – вода ледяная и у тебя наступает это… как его… переохлаждение, ага. Ты чувствуешь слабость, тебя начинает клонить в сон. «Курт, только не умирай! Не бросай меня!» – рыдая, умоляю я. Но ты, чувствуя, что сознание ускользает, смотришь мне в глаза и тихо шепчешь: «Я никогда не оставлю тебя…», гладишь своей посиневшей ладонью мою руку и медленно уходишь под воду. Последнее, что я вижу – твоё бледное лицо, исчезающее в пучине. И это воспоминание преследует меня до конца жизни, вызывая в сердце нежность и щемящую тоску.
– Херня какая-то! – фыркает Курт. – А почему я не могу найти ещё одну дверь?
– А как ты думаешь, – Мардж очень серьёзно глядит ему в глаза, – какова вероятность, что сразу две двери окажутся в одном месте?
– А какова вероятность, что корабль врежется в айсберг? – не сдаётся Курт, но жена протестующе машет руками:
– Тут дело вообще не в этом!
– А в чём?
– В печальной, но очень красивой и трогательной истории о любви и самопожертвовании!
– Я бы всё-таки поискал вторую дверь, – сварливо бурчит Курт.
Мардж заливисто хохочет в ответ.
Сегодня она пришла к нему такой, какой он её помнил в их десятую годовщину – ей тогда было тридцать шесть. Длинные каштановые волосы крупными локонами падают на спину и плечи, и на ней то же белое в чёрный горошек платье. Хорошее было время.
***
– Мистер Саблински? – голос пастора Джонса, его соседа справа, заставил задремавшего Курта вздрогнуть и открыть глаза.
– А? Что?
– Как поживаете, Курт? – с елейной улыбкой спрашивает Клэр – жена пастора.
– Да ничего так, вполне неплохо. Сижу вот, знаете ли, жду конца света, – отвечает Саблински с хриплым смешком и тянется за сигаретой. Пухленькое личико Клэр передёргивается, но она продолжает лыбиться. Между тем в её глазах плещется страх. Курт уже догадывается, о чём пойдёт разговор.
– Это прекрасно, прекрасно, – лопочет Клэр, – просто замечательно!
Пастор Джонс дёргает супругу за руку и та, закусив губу, затыкается. Курт понимает, что она в одном шаге от истерики. Неторопливо закуривает и, щурясь сквозь дым, смотрит на мнущуюся парочку.
– Вы что-то хотели?
До сих пор его отношения с соседями были – мягко говоря – прохладными. Пасторский золотистый ретривер Бадди порой гадил у него на лужайке, и тогда Курт на всю улицу орал, грозясь пристрелить в общем-то симпатичного пса. Впрочем, Джонс каждый раз рассыпался в извинениях и дисциплинированно собирал собачьи экскременты в бумажный пакетик, краснея то ли от смущения, то ли с досады. Так что Курт относился к нему неплохо. А вот его толстуха-жена почему-то раздражала. Может быть, этой своей фальшивой улыбкой и явным желанием всем нравиться.
– Мистер Саблински… Курт, – пастор Эдвард Джонс сделал несколько шагов вперёд, подойдя к его крыльцу и продолжил, понизив голос, – мы с Клэр хотели узнать, не найдётся ли в вашем укрытии местечка для нас?
Курт задумался. Судя по тому, что сказали по ящику, вряд ли бункер спасёт. На то, что случится с планетой через несколько часов он точно рассчитан не был. Хотя, будь Курт в добром здравии, он бы, конечно, им воспользовался – чем чёрт не шутит? Терять всё равно было нечего.
– Почему нет? – он пожал плечами и сделал приглашающий жест рукой. –Милости прошу… Хотя, должен предупредить – собачьим кормом я не запасался. Да и рассчитан бункер только на двоих.
– Собаку мы брать не будем, – торопливо заверила его Клэр.
Джонс, помрачнев, недовольно зыркнул на жену, однако, вздохнув, согласно кивнул:
– Что ж, раз по-другому никак…
Курт усмехнулся понимающе.
– Но, – встрепенулся пастор, – вы сказали, что места только на двоих, а как же… кхм… то есть, если мы с вами…
– Я сказал, что он рассчитан на двоих, – перебил его Саблински, – чтобы пережить последствия чёртового ядерного взрыва. А поместиться там может намного больше. Но у нас-то ситуация совсем другая – так что чёрт его знает, как всё выйдет. К тому же, я не пойду.
– Как так? – удивился Джонс. – Почему?
– Не вижу смысла, – Курт не собирался вдаваться в подробности.
– Дорогой, ну что ты к нему пристал, – снова затараторила Клэр, в голосе слышались облегчение и радость. – Ну не хочет и не хочет! Взрослый же человек – сам знает, что ему лучше!
– Погоди, – резко, даже зло, бросил Джонс жене. – Пожалуйста, объясните… Курт, если вам нужна помощь, какой-то специальный уход – вы только скажите.
– Милый, – Клэр подбежала к мужу и ухватила его за рукав, – мы теряем время! Пошли собирать вещи!
Пастор вдруг развернулся и влепил ей пощёчину.
«Неожиданно!» – мысленно хмыкнул Курт.
– Дорогой, ты чего? – Клэр отшатнулась, схватившись за алеющую щёчку.
– Ну почему ты такая стерва?! – спокойно, глядя в её повлажневшие глаза, спросил Джонс. – Всегда хочешь казаться лучше остальных, строишь из себя Мать Терезу, но на самом деле тебе не насрать только на саму себя!
В этот миг Курт невольно почувствовал к нему уважение.
– Я… я просто… – промямлила она и, закрыв лицо руками, разревелась.
– Ну ладно-ладно, – Джонс о́бнял её, поглаживая по голове. – Прости! Прости ради бога, я не должен был вот так с тобой… Посмотри на меня, Клэр.
Та подняла заплаканную мордашку.
– Да, милый?
– Иди в дом, собери всё самое необходимое.
– А ты?
– Я скоро подойду.
– Хорошо, Эдди, как скажешь.
Клэр, утирая слёзы, засеменила домой.
Когда она ушла, пастор повторил вопрос:
– Так что с вами, Курт? Мы можем вам как-то помочь?
– Вряд ли, – хмыкнул Курт. – Разве что на досуге ты подрабатываешь нейрохирургом.
Пастор помолчал, осмысливая услышанное.
– И сколько вам осталось?
Курт открыл стоящий у ног ящик со льдом и достал прохладную баночку «Будвайзера».
– Док сказал, что без операции я смогу протянуть от силы полгода. Операция, как ты понимаешь, отменяется, так что… – он щёлкнул жестяным колечком и отсалютовал банкой, – расслаблюсь и буду наслаждаться последним вечером.