— Все, тебе пора! А у меня сегодня тяжелый день, — грустно сказала она. — Я ужасно не люблю, когда с меня живьем кожу сдирают. Я потом так гадко выгляжу!
— Я решу этот вопрос, — храбро сказал Лёха. — Можешь не беспокоиться!
— Ну-ну, Лёшенька, — сказала недоверчиво Лилька. — Удиви меня.
Петров вышел из ее дома, и пошел в сторону набережной. Через два часа встреча с важным свидетелем. Почему Аэлита Наумовна была свидетелем, он еще не знал, но профессиональное чутье его пока не подводило. Было тут что-то странное, да и явное заискивание перед ним могло означать только одно — его тут не на шутку опасались! Бессонная ночь, в течение которой он трудился, как негр на плантации, на его самочувствии не отразилась никак. Майор Петров был бодр, свеж и полон сил. Почему это было так, он не знал. То ли потому, что с ним вместе трудились два выпитых суккубом вахтовика, то ли от того, что он потерял голову от страсти, то ли от того, что он был теперь младшим бесом при исполнении, и уставать не имел права по долгу службы. Ему на это было плевать. Лёха стоял и вдыхал морской воздух полной грудью. Ему еще никогда не было так хорошо, и он пытался понять, почему для того, чтобы обычный сотрудник МВД мог начать наслаждаться жизнью, он должен сначала умереть. Этот парадокс остался не решенным. Лёха плюнул, и пошел прогулочным шагом в сторону Геленджикского Треста ресторанов и столовых, где его уже ждали.
Глава 6
Аэлита Наумовна оказалась очаровательной женщиной немного за пятьдесят. Впрочем, она выглядела лет на пять-семь моложе, ибо на косметические процедуры не скупилась. Лёха сидел напротив, но одежда его превратилась в невзрачный серый костюм с несвежей рубашкой, а борсетка — в изрядно потертый портфель.
— Ну что, доволен приемом, майор? — после положенных приветствий спросила эта легендарная дама, устраивавшая банкеты для высшего руководства страны. В этом, по слухам, ей не было равных.
— А ты что, думала меня бутылкой вискаря купить, что ли? — искренне удивился Лёха. — Я думал, ты умнее.
На лице Железной Аэлиты появилось выражение неописуемого удивления. Да, она именно так и думала. Она все вопросы в своей жизни решала, накрывая богатые столы, уставленные выпивкой.
— Что же ты хочешь? — удивилась она. — Только не говори, что ты сюда из-за этой мелкой потаскухи пришел, иначе я смеяться начну.
— Нет, конечно. Там по ней только один вопрос есть. Я у нее выемку провел, и незаконно скачанную из вахтовиков субстанцию конфисковал, так что ты с нее кожу не сдирай, она не виновата. — И Лёха включил метку, которая налилась ярким багровым пламенем.
Аэлита поморщилась. Потери были существенными. Два вахтовика — это же ого-го! Силища такая, что паровоз толкнуть можно.
— Ну… это не то, чтобы незаконно… — протянула она. — Ответственные товарищи наверху в курсе…
— Там, — Леха ткнул пальцем в потолок, — разберутся.
— Они! Там! — она тоже ткнула пальцем в потолок, — ее и потребляют. Понял? Ты думал, как эти маразматики до таких лет дожили и страной руководят. По ним же давно Ваганьковское кладбище плачет. Ты бы в эти вопросы не лез, майор. Тебе они не по чину.
— Я посмотрю, — задумчиво сказал Лёха, — может и прикрою глаза, если по другим вопросам проявишь, так сказать, социалистическую сознательность.
— Спрашивай, — сказала эта железная дама. — Но ничего не обещаю.
— Пропажа одна случилась резонансная, ты должна была слышать… — начал было Лёха.
— Ничего не слышала, ничего не знаю, прощайте, товарищ, у меня совещание в райкоме, — затараторила Аэлита, заткнув пальцами уши. — Дверь вон там! Не задерживаю! Если нужен туалет, то направо. Мне он после таких вопросов срочно понадобился!
— Не хочешь, значит, по-хорошему, — задумчиво сказал Лёха. — Значит, будет по-плохому.
Он расстегнул портфель, который оказался забит какими-то папками на веревочных завязках. Нужно было имитировать деятельность и нагнетать жуть на клиента. Он потянул одну из папок, но случайно уронил портфель, из которого веером рассыпалась другие папки, ручки, карандаши, конских размеров калькулятор и фарфоровая собачка. Матерясь про себя, он начал все это собирать. Вот и нагнал жуть! Тьфу! Но, подняв глаза, он увидел выражение неописуемого ужаса на лице Железной Аэлиты.
— Спрячь это немедленно, — сдавлено сказала она, показывая трясущимся пальцем на Фарфоровую Собачку с Самыми Грустными Глазами на Свете. — Спрячь! — голос принял умоляющие нотки.
Лёха вошел в положение несчастной дамы и засунул собаку в портфель. Разговор должен был состояться. Клиент подходил к кондиции, и опытный опер намерен был ее дожать.
— Ты зачем эту дрянь в наш город привез? Ты совсем ненормальный? — выдохнула повелительница котлет и отбивных на этой конкретно взятой территории. — Тут же курорт!
— А в чем, собственно дело? — невинно спросил Лёха. — Я, может быть, люблю возить в портфеле фарфоровых собак.
— Это же Фарфоровая Собачка с Самыми Грустными Глазами на Свете, — медленно, как дебилу, объяснила ему Аэлита. — Это же аватара демона Вселенской Скорби.
— Так я ее потому и вожу, — небрежно заявил Лёха, сделав вид, что для него это обычное дело, аватару в портфеле возить. Подумаешь, аватара какая-то. Название навевало мысли о высоких существах с хвостами и синими лицами. Он это в кино видел. — Так что, будем говорить, или сидеть с глупым лицом и фарфоровых собак пугаться? Я тебе ее, если что, насовсем подарить могу. На полку себе поставишь.
— Ты дурак, что ли? — взвизгнула Железная Аэлита, как тургеневская барышня, увидевшая ядовитую змею. — Не вздумай ее из портфеля вынимать, он эту гадость экранирует.
— Да пусть постоит на полке. Что ты нервная такая? — непритворно удивился Лёха.
— Да если на нее солнечный свет попадет, она активируется, — взвизгнула Аэлита. — Тут даже куры нестись перестанут, километров на сто вокруг.
— Ну и пусть не несутся, тебе то что? — снова удивился Лёха.
— Тут же отдыхающие, — медленно, как тупому, пояснила Аэлита. — Они должны веселиться, есть, пить и тратить кровно заработанные денежки. Если тут порезвится этот демон, то на всех нападет такая грусть и тоска, что я просто завалю годовой план по выручке. Понимаешь? А уж про откачку жизненных сил и говорить нечего…
И она в испуге зажала себе рот, поняв, что сболтнула лишнего.
— Так, гражданочка, будем оформлять, — протяжно заявил Лёха. — Доигрались, два трупа на территории.
— Не докажешь, — оскалилась Аэлита, показав на секунду свое истинное лицо. Оно было насыщенно красного цвета, и это почему-то совершенно не удивило майора.
— Да я и не стану, — пожал плечами Лёха. Я тут эту собаку оставлю на пару месяцев, и подожду, когда тебя из партии погонят за то, что квартальный план завалила.
— Не вздумай, — завизжала демоница, но продолжала мужественно молчать.
— Не хотим, значит, сотрудничать со следствием, — со значением поглядывая на портфель, сказал Лёха.
— Хотим, — с тоской заявила Аэлита, — но очень боимся. Я вообще в это дело лезть не хочу, там прибьют, как таракана тапком. Я сама мало, что об этом знаю, но знаю тех, кто знает больше.
— Кто же, — навострил уши опер.
— К хрустобулочникам тебе надо, — неохотно сказала Аэлита.
— Куда мне надо? — открыл рот Лёха.
— К хрустобулочникам, — повторила Аэлита.
— Это еще кто такие?
— Ну, ты что, песню не слышал: «… И хруст французской булки…»? — напела она фальшиво. — Это недалекие товарищи из российского сегмента интернета, которые искренне считают, что истинный рай находится где-то между 1861 и 1917 годом. Очень специфические люди.
— И что? Такой рай есть? — изумился Лёха.
— Конечно, есть, — изумилась в ответ Аэлита. — Его отдел маркетинга не так давно презентовал. Раз есть спрос, то есть и предложение. Но там есть ма-а-аленький нюанс. — Улыбка Аэлиты напоминала оскал голодной гиены.
— И какой же? — заинтересовался Лёха.
— Это совместное предприятие с конкурентами. У нас девяносто девять процентов, а у них — один.
— Зачем это нам? — обиделся за родное ведомство Лёха.
— Так, если ты, касатик, хоть немного историю знаешь, то рай в это время там был далеко не для всех.
— То есть, — начал догадываться Лёха, — если у товарища подобные убеждения, то у него и Рай, и Ад в одном месте.
— Ну, конечно! — воскликнула Аэлита. — Только в Раю живут какие-нибудь князья и графы, а остальные — ковыряют клочок земли деревянной сохой, едят три раза в неделю и регулярно получают порцию кнута на конюшне.
— А тут тоже, я слышал, наше ведомство мощности арендует для топ-менеджеров госкомпаний. Где они, кстати? — спросил майор Петров.
— Так ты же их видел вчера, — удивилась Аэлита.
— Где это я их мог видеть? — удивился Лёха в ответ. — Уж я бы их точно заметил.
— Они же перед рестораном стояли в очереди, и поверь, у них ноль шансов туда попасть. Они так в ней и стоят, пока срок не выйдет. Кстати, лови мой контакт, стучи в аську, если что…
— А как мне к этим хрустобулочникам попасть? — спросил Лёха, приняв координаты Аэлиты.
— Да легко! — улыбнулась Аэлита и заорала: — Свободен, майор!
Огромные, как тарелки, глаза затянули Лёху в водоворот, и невидимая рука выдернула его из этого кабинета. И где-то вдалеке он услышал удаляющийся голос:
— И собаку свою паскудную забирай…
— Куда прешь, деревня лапотная! — резкий окрик заставил майора Петрова вздрогнуть. Он вновь стоял на перекрестке, и растерянно смотрел на карету, которая пронеслась мимо, обдав его грязью. Надо сказать, что и в этот раз Лёха никуда не пер, а просто стоял, и обозревал открывшуюся ему картину. Вот ты какой, рай для хрустобулочников! Центр Москвы был похож на знакомый ему центр Москвы, но он был непривычно обшарпанный, грязноватый, а вместо автомобилей мимо пролетали конные экипажи, в которых сидели напыщенные личности, которые на него, Лёху, смотрели, как на насекомое. Мостовая была покрыта брусчаткой, которая находилась в довольно скверном состоянии, а потому перед Лёхой расстилалась гомерическая по размерам лужа. Липкая жидкая дрянь растеклась от одного края площади до другого. Он осмотрел себя, и остался крайне недоволен увиденным. То, что было на нем, подняло из генетической памяти слова «армяк» и «поддевка». Но, что из надетого на нем было армяком, а что поддевкой, майор не сказал бы даже под угрозой расстрела. Да, и было ли это именно оно, он тоже не сказал бы. На голове оказался надет предмет, который Лёха опознал довольно уверенно. Это был картуз. Опустив взгляд вниз, он увидел, что обут в сапоги, находящиеся в предсмертном состоянии, обмазанные какой-то густой и вонючей субстанцией. Деготь, решил Лёха. Но опять же, почему он так решил, для него самого осталось загадкой. Видно, из-под завалов уголовных дел и отказных материалов начало пробиваться что-то из школьной программы по литературе. Сунув руку в карман, он обнаружил пятьдесят семь копеек с половиной. Лёха с тупым недоумением разглядывал лежащие на ладони потертые гривенники, и медь в размере пяти, двух и одной второй копейки. Лёха до этого и не знал, что меньше копейки что-то бывает. Дела, подумал он, и попытался привычно почесать подбородок, но рука его нащупала жесткую кустистую бороденку, которой