Поэтому мы решили переехать на зиму в Киев, а Петра Павловича оставить здесь». [235]
А вот в Киеве…
Летом и осенью 1905 года в городе, как и по всей стране, практически в режиме нон-стоп шли собрания, митинги, забастовки, студенческие волнения. В конечном итоге 14 октября началась всеобщая забастовка. Она продолжалась 16 и 17 октября, покуда 18 октября не вышли газеты с текстом императорского Манифеста 17 октября. Того самого, в котором царь провозгласил введение в России основных гражданских свобод – слова, печати, совести, собраний, манифестаций и так далее.
Впечатление от Манифеста было так велико, вспоминали современники, что народом повсюду были сделаны немедленные попытки реализовать права, провозглашённые в нём.
Визуально эти настроения гениально показаны на картине И.Е. Репина. Художник изобразил на этом полотне восторженную толпу, что устремляется куда-то вперёд, неся на плечах освобождённого из узилища революционера, а пьяные от счастья гимназисты и студенты, барышни и семинаристы с наслаждением бросают в лицо режиму что-то задорно-мятежное – то ли «Марсельезу», то ли «Варшавянку». И все яростно отрекаются от старого мира.
И только два человека остаются мрачными на этом пиру свободы – сам революционер, вяло трясущий снятыми кандалами, и высоколобый еврей на переднем плане. Оба явно что-то предвидят: революционер, вероятно, будущие кровавые реки, что прольются в дальнейшей борьбе за светлое будущее; а еврей – что в этих реках будет и его доля крови…
Так оно, в общем, в Киеве и вышло. Здесь к событиям вдвойне подходила характеристика Василия Розанова, данная по поводу этой самой картины: «Жидовство, сумасшествие, энтузиазм и святая чистота русских мальчиков и девочек – вот что сплело нашу революцию, понёсшую красные знамёна по Невскому на другой день по объявлении манифеста 17 октября». [12, с. 398]
Оговорившись, что понятие «жидовство» не носило тогда такого неполиткорректного характера, как сегодня, и было аналогом нынешнего «еврейство», отметим, что именно здесь, на юго-западе России, не могли сразу же после объявления «свобод» не вздуться вскипевшим молоком антисемитские настроения. Просто из-за наличия большого количества еврейского населения, проживавшего за чертою осёдлости. С соответствующим отражением в виде развитого русского и украинского национализма.
И.Е. Репин. Манифестация 17 октября 1905 года. Государственный Русский музей
Манифестации за свободу – между прочим, властями не санкционированные – в Киеве очень быстро переросли в грандиозный еврейский погром 18–20 октября 1905 года. Ведь в местных «картинах Репина», с отличие от Петербурга, участвовало много еврейской молодёжи. И мрачной эта молодёжь отнюдь не была. В свою очередь черносотенцы с энтузиазмом присоединялись к полиции, старающейся пресекать демонстрации. Только шли дальше её. Негласным лозунгом их стали слова начальника II отдела охраны города генерал-майора Безсонова: «Евреи приняли слишком большое участие в революционном движении и потому должны поплатиться». [13]
И после того как митинг на Думской площади был обстрелян и разогнан, словно кто-то нажал спусковой крючок. Уже вечером начались избиения, разбои, разграбления магазинов, принадлежавших евреям.
Самих погромщиков, по признанию даже еврейских историков, было не так уж много – не больше 100–200 человек в каждом городе Малороссии. В Киеве – побольше. Но они действовали в среде, где было немало им сочувствующих, в том числе среди полиции. Погром был всеобщим; дело доходило до стрельбы, но полиция наблюдала за событиями индифферентно. Солдатские же патрули вообще нередко присоединялись к погромщикам, участвуя, правда, в основном в разграблении магазинов.
То, что видели тогда киевляне, описала «Киевская газета» 24 октября: «Страшные картины представляли базарные площади через 2–3 часа после нашествия варваров. На протяжении целых кварталов, прилегающих к базарам, люди шли и ехали по рассыпанной муке, крупе, семечкам, гороху, разноцветной бумаге, разлитому маслу, керосину, краскам, разломанной мебели и магазинной обстановке, разбитой посуде… Валялись воловьи туши, вытащенные из мясных лавок, а в 20 шагах от них лежал убитый патрулём человек… А мимо все несли и везли плоды чужих трудов…» [13]
Убили дворника, не пускавшего толпу во двор дома, где проживала еврейская семья. Немало было случаев, когда погромщики врывались и в квартиры христиан и оставляли хозяев в покое только после того как видели иконы и вытребовали себе денег «на водку».
Лишь когда паника стала охватывать уже и православное население Киева, власти начали принимать меры. Начальник охраны города Киева генерал Драке отдал войскам приказ задерживать громил. На Галицком базаре солдаты дали залп по толпе, убив 5 и ранив до 10 человек. Было задержано более сотни.
К вечеру 20 октября погром прекратился. По официальным данным, было убито 47 человек и ранено более 300.
Можно представить, какой безысходный ужас пережила молодая женщина с тремя детьми на руках, оказавшись в разнуздавшемся под пьянящим мистралем революции городе. И хоть семья её отнюдь не еврейская, но страшен был сам город, ощетинившийся толпою, оскалившийся вооружёнными дрекольем бандами.
Вот что она писала мужу:
«Милый мой. Мы все пока невредимы, а что дальше будет не знаю… Начался погром и тут-то уже мы три дня сидели безвылазно дома. Я только выходила к воротам разговаривать с прохожими, причём вся честная братия – извозчики, солдаты, рабочие в один голос говорили, что губернатор разрешил три дня бить жидов… У меня ужасно расстроились нервы и сейчас не могу писать, потому что дрожат руки. Дети ходят учиться и я каждый день дрожу пока они не вернутся». [1, с. 12]
На это накладывались и финансовые проблемы. Несмотря на приличное жалованье судьи, семья Александровых жила скромно. Деньги, что называется, считали. «Милый мой… я на Робертовы финансы купила всё, что необходимо для детей, и теперь надо всё это сшить. Я очень довольна, что Роберт прислал денег (200 р.)» [1, с. 12], – писала мужу Элла Эдуардовна.
Она не знала ещё, что пишет это письмо накануне смерти. Своей и – прежней эпохи…
В начале 1906 года Эллы Эдуардовны не стало. Так и не дождалась она долгожданного перевода мужа в Киев, где тот в мае 1906 года получил хорошую службу в Киевском окружном суде по крестьянским земельным делам.
Сегодня можно только предполагать, сказалась ли наследственность в том, что женщина скончалась всего в 35 лет, или на то повлияла разлука с искренне любимым мужем, помноженная на пугающие революционные события в Киеве и постоянные денежные трудности в семье.
Глава 3Детство в эпоху перемен
А что это за Роберт, финансы которого помогали Эдде Эдуардовне одевать и содержать троих детей?
О, это очень интересная фигура.
Это человек, родство с которым связывало семью Александровых не более и не менее как с самим вождём революционного пролетариата Владимиром Ульяновым (Лениным).
Роберт Эдуардович Классон – родной брат Эллы Эдуардовны – был на три года старше её. Он родился в Киеве в 1868 году, окончил в 1891 году Петербургский технологический институт, прошёл стажировку в Германии. Довольно быстро выдвинулся в ряды крупных инженеров-электротехников. И не просто крупных, а – для России – первых.
Уже через 4 года после учёбы, в 1895–1896 годах, Классон стал руководителем строительства электростанции трёхфазного тока на Охтинских пороховых заводах под Петербургом. В следующем, 1897 году, не будучи ещё 30 лет от роду, он по предложению правления акционерного «Общества электрического освещения 1886 года» стал заведующим всеми – двумя тогда – московскими электростанциями. А в 1900 году взялся за электрификацию нефтяных промыслов Баку во главе общества «Электросила».
При этом Роберт Классон был убеждённым марксистом. Более того – активным. Он входил в состав одной из первых социал-демократических организаций в России – так называемой группы Бруснева, где проводил теоретические занятия по марксизму для обоих её крыльев – студенческого и рабочего.
Р.Э. Классон.
Из открытых источников
Впрочем, наука и техника занимали Роберта Классона не меньше, а то и побольше марксизма, так что в собственно революционное движение он не уходил, ограничиваясь просветительской работой в кружках. С его блестящими немецким и французским, которому его, как и других своих детей, обучила мать, Анна Карловна, Классон мог обращаться в своих занятиях к весьма широкому кругу европейской марксистской литературы. За что его весьма ценили русские единомышленники, особенно в среде рабочих, которым крайне недоставало теоретических источников и полемических материалов.
Более того. В.И. Ульянов-Ленин обращался к Классону из Мюнхена в мае 1901 года:
«Р.Э. КЛАССОНУ
Группа, издающая и редактирующая «Искру» и «Зарю», обращается к Вам, как к лицу, которое участвовало вместе с нами в одном из первых марксистских издательских предприятий, которое всегда сочувствовало политической деятельности социал-демократии, с просьбой оказать денежную поддержку делу. В настоящее время от этой поддержки в значительной степени зависит судьба всего дела, ибо первоначальный фонд весь ушел на постановку, а для того, чтобы предприятие могло окупаться, нужен еще минимум год работы полным ходом. Весной прошлого года [1900] один из нас беседовал с Вашим другом (которого Вы теперь, вероятно, часто видаете) и который тоже изъявлял уверенность, что Вы не откажетесь помочь. Мы надеялись, что при Ваших связях Вы могли бы собрать солидную сумму единовременно, но наша организация нуждается, конечно, кроме того, и в периодических взносах.
Написано 28 мая 1901 г.
Послано из Мюнхена в Баку». [14, с. 113]
Роберт Классон прислушался тогда к просьбе будущего вождя мирового пролетариата. И некоторое время газета «Искра» частично финансировалась за его счет.