В этой группе Классон познакомился с Леонидом Красиным, будущим видным большевиком, будущим наркомом торговли и промышленности, путей сообщения, полпредом во Франции и Великобритании. И когда он отправился в Баку, пригласил уважаемого им умницу Красина с собою. Ну а тот на посту заместителя директора Биби-Эйбатской ТЭС на Апшеронском полуострове в свою очередь наводнил подразделения электростанции социал-демократами, давая им легальный заработок. При этом ещё финансировал типографию «Нина», печатавшую в Закавказье газету «Искра».
Что же до одного из «первых марксистских издательских предприятий», о котором упоминает Ленин, то им было участие того в сборнике «Материалы к характеристике нашего хозяйственного развития», который был напечатан в апреле 1895 года. Там он опубликовал в своём переводе статью Э. Бернштейна «Третий том «Капитала».
Интересно, что правительство распространение сборника запретило, практически весь тираж конфисковало и сожгло, но, как видим, репрессалий к его авторам не применило. Во всяком случае, Роберт Классон не претерпел практически никаких преследований и продолжал работать на оборонном предприятии.
Пострадал он за свои социал-демократические убеждения один раз – когда отказался применить репрессии к бастующим бакинским электрикам во время организованной большевиками стачки рабочих Бакинских нефтепромыслов в декабре 1904 года. Тогда Классон был вынужден оставить пост директора акционерного общества «Электросила» – впрочем, тут же получив предложение от «Общества электрического освещения 1886 года» вновь возглавить управление 1‐й Московской ГЭС.
А бакинская стачка, кстати, тогда увенчалась успехом – заключением первого в России коллективного договора рабочих с нанимателями.
Ещё более интересен другой эпизод из истории отношений Классона и Ленина.
Когда Роберт учился в институте в Петербурге, на его квартире на Охте собирался студенческий марксистский кружок. На одном из таких собраний во время Масленицы (или под прикрытием этого праздника) в 1894 году оказались незнакомые ещё тогда друг с другом Владимир Ульянов и Надежда Крупская. Причём последняя, если верить однокласснице Крупской по гимназии Ариадне Тырковой-Вильямс, была в ту пору серьёзно увлечена именно Классоном. Правда, похоже, что увлечение это было чисто платоническим – молодые люди обсуждали работы Маркса и Энгельса и идеи других марксистских мыслителей. Но примечательно, что в библиотеку Надежда ходила с читательским билетом Роберта.
Закончить эту платоническую связь помогла ещё одна марксистка – Аполлинария Якубова. Именно она, Кубочка, посулила Крупской познакомить её с «одним очень интересным человеком». Этим человеком был Владимир Ульянов, с которым у Кубочки отношения уже были, но в котором она к тому времени разочаровалась. Разочаровалась именно как в мужчине-поклоннике, ибо как соратники по борьбе Якубова, ставшая по мужу Тахтаревой, и Ленин переписывались ещё до 1911 года. Покамест политические разногласия (а Кубочка за большевистской эволюцией Ленина не последовала) не развели их окончательно, уже идейно.
В тот вечер Владимир Ульянов, как обычно, полемизировал с хозяином квартиры. Тот представлял крыло так называемых «легальных марксистов». Ленин обвинял оппонентов в «принципиальном непонимании конкретного содержания вскрытого Марксом противоречия капиталистического воспроизводства». В полемике же, как известно, обычно невзрачный, малорослый и картавый, с ранними залысинами Ульянов буквально преображался. Хотя и грубоват был будущий вождь в спорах, тут он словно увеличивался в росте, воспарял, как на крыльях, покорял логикой и напором.
В общем, понравился Владимир Ильич Надежде Константиновне. А в семье Александровых шутили потом, что от этого знакомства и «произошла» Октябрьская революция. [1, с. 12]
Так или иначе, но марксистское прошлое сыграло свою роль в том, что после революции Роберт Классон, хоть вождь его и недолюбливал, стал одним из главных научно-технических специалистов большевистского режима. Он был ключевой инженерной фигурой в трансформации ещё имперского плана электрификации России в советский план ГОЭЛРО, автором всесоюзного проекта «Гидроторф», строителем электростанций на торфе, в том числе знаменитой Шатурской ГРЭС.
Не исключено также, что былое знакомство с Лениным помогло и семье Александровых. Всё же не каждому надворному советнику, сын которого к тому же исчез неведомо куда при уходе белых из Киева, удавалось не только уцелеть аж при двух волнах красного террора в Киеве, но и получить работу советского служащего при Наркомате просвещения.
Это бывает ужасно весело, когда собственная бабушка не знает русского языка. Ну или знает на уровне: «Эй, исвостшик!» Когда она тебе что-то выговаривает по-немецки за то, что сделал что-то не так или вовсе вещи разбросал, а ты прикидываешься, будто не понимаешь, что она тебе говорит.
Ещё веселее, что бабушка – человек по характеру одновременно и жёсткий, и капризный. Можно раздобыть череп, вставить в него зажжённую свечу и подвесить у неё за окном. Потом, правда, было страшно, когда ей стало плохо, но хотели же просто подшутить, не собираясь устроить ничего дурного! Ну, вот просто бабушка сама такая – властная и приказная, чуть что не по ней, начинает ругаться. А тут своих два характера сошлись – Бобкин и Толькин. И ничего, что возрастная разница между братьями составляет пять лет; они совершенно разные по характеру, но к каверзам у обоих отношение одинаково благорасположенное.
Да ещё и растут без матери…
Конечно же, никто из братьев не желал по-настоящему зла своей бабушке. Да их проделки и касались не только её. Но попадать под них – это крест любого воспитателя. И приходилось ей его нести: матери нет, отец – большой и занятой человек, переведённый наконец на хорошую службу в Киев. На которой, кстати, к моменту отставки имел звание статского советника (5-я степень в Табели о рангах) и содержание, дошедшее до 3600 рублей в год. Его служба была отмечена также орденом Св. Анны 2-й степени и серебряной медалью в память императора Александра II.
В немецком воспитании что тогда, что сейчас (если, правда, не брать последнюю пару десятилетий беспощадной толерантности) имеются как известные плюсы, так и известные минусы. Из плюсов – драгоценная немецкая порядочность. Та, что от слова «порядок». А также – драгоценная немецкая правильность. От слова «правила».
Должно было это бесить русских мальчишек? А как же! Тем более что в немецком воспитании есть и минусы – именно с точки зрения русского менталитета. Это – дистанцированность от ребёнка, заведение его в жёсткие рамки установленных правил, упорядоченная зарегулированность в семейных отношениях. Да, недостатки тут – продолжение достоинств, да и не для всех и не во всём это именно недостатки, но всё же диссонанс между правилами, принятыми в семье, и отношениями, царившими в окружающей её русской среде, не мог не ощущаться.
Вид Киевского реального училища. 1900-е гг.
Из открытых источников
Судя по семейным воспоминаниям, он и ощущался. И Анатолий нередко пытался компенсировать это в своём поведении. По рассказам сына Бориса Петровича Евгения, он «рос таким брошенным ребёнком в семье». Правда, сын самого Анатолия Петровича Пётр призывает осторожно относиться к подобным формулировкам, так что некий апостроф сомнения над этими словами поставим. Но нельзя отрицать и того, что пять лет для ребёнка – это разница громадная. А Борис был старше Анатолия на пять лет. А сестра Валерия – на десять. И при всей семейной любви друг к другу, доказанной на протяжении всей последующей жизни, – как может пятнадцатилетняя барышня всерьёз интересоваться делами и мыслями пятилетнего карапуза-братишки?
В семь лет, в 1910 году, Анатолия отправили учиться в Киевское реальное училище.
Почему туда?
Для понимания этого надо сказать, что это такое – реальное училище тех лет.
Сегодня точного аналога такому учебному заведению нет. Если просто, нечто вроде средней школы, где главное внимание уделялось изучению точных и естественных дисциплин. Чем и отличалось оно от другого типа средних школ, гимназий, где давалось так называемое классическое образование – древнегреческий и латинский языки, риторика, история, литература и так далее.
Вид части гостиной (у актового зала) Киевского реального училища. 1900-е гг. Из открытых источников
Воспитанники Киевского реального училища во время урока военной гимнастики во дворе училища. Из открытых источников
Играл свою роль и классовый фактор: гимназии «воспроизводили» дворянство, реальные училища – разночинцев. Конечно, к началу ХХ века какой-то резкой сословной границы здесь уже не проходило, но при возникновении своём в 1830‐х годах реальные училища оказались своеобразными аккумуляторами энергии детей из низших сословий, тех же мещан. Двойная польза – и мещане в дворянские гимназии не так сильно рвутся, и технические специалисты для империи куются.
Для царя-инженера, каким был Николай I, эта технология должна была казаться блестящей. Но новые времена – новые веяния. Либеральное правление Александра II поставило вопрос, можно ли разночинным «технарям» поступать в университеты – те ведь тоже были в основном ещё «дворянскими». В итоге решили: можно. Но только в технические, коммерческие и промышленные высшие учебные заведения. Однако демократизация шла дальше, и в 1888 году «реалистам» разрешили учёбу на физико-математических и медицинских факультетах университетов. К концу 1913 года в Российской империи насчитывалось 284 реальных училища, в которых обучалось 80 800 человек. [237]
Так что выбор Петра Павловича Александрова для своих детей – а Борис тоже был отправлен ранее в то же училище – был и демократическим, и, как показала жизнь, предусмотрительным. Не в каждой семье вырастают два доктора физико-математических наук, один из которых к тому же станет президентом Академии наук. А почему вообще выбор был не в пользу гимназии? А потому, что, хоть и был теперь Пётр Павлович Александров дворянином, не забыл он ни своего купеческого происхождения, ни своей работы «на земле», то есть среди народа, в земстве. Либеральные убеждения, как и демократические, предполагали служение народу. Поэтому ни то, ни другое понятия не были по тем временам ругательными.