1
Пришла Люка. Нарядная, бодрая, напевающая. Впрочем, она почти всегда такая. Пригляделась:
— Я вижу, ты мою косметичку даже не открывала.
— Лючка, некогда. Успеется, молодость впереди…
— А я Лосенка сейчас встретила. Красивый такой, просто не узнать!
— Он именинник, — торопливо сказала я, чтобы речь не зашла а костюме.
— Да? Я и не знала! Надо было что-то подарить… Ой, он сказал мне, будто у тебя есть подарок для меня? Правда?
— В общем-то… да. Раздаю коллекцию. Всем друзьям по монетке. Выбирай…
— Какая прелесть! Это будут как талисманы тайного корабельного братства, да?
— Ну… можно считать, что так.
— Я возьму вот эту, ладно?
— Бери, — согласилась я (все же не без тайного сожаления). — Это бриг «Геба», построен в 1861 году. Геба — это древнегреческая богиня юности, как раз для тебя.
— Какая прелесть! — снова сказала Лючка. И чмокнула меня в щеку. Я вытерпела и подумала: «Рассказать про Пашку?» Люка, она внешне легкомысленная, но на самом деле не совсем такая. Никаких «ой, а он симпатичный?» и «познакомишь, ладно?» не будет. Тем более, что знакомств ей хватает и во Дворце. И все же решила: не стану пока. Потому что Лючка принялась рассказывать о предстоящем пикете в защиту Дворца. Стало известно, что в тот день, в субботу, генерал Петровцев должен осматривать свою будущую резиденцию.
— А мы выстроимся напротив фасада с плакатами! У нас есть специальная песенка, она сейчас напечатана в дворцовой стенгазете, а на пикете будут петь ее все, кто соберутся!
Едет, едет ППЦ
С гордой миной на лице…
— Небось опять Костячок-толстячок сочинил?
— Нет, он же увольняется, я говорила! Сочинил Петруша Вронцев, режиссер драмкружка. Про него я тоже говорила.
— Ну что, переходишь в этот кружок?
— Если отстоим Дворец… Ты придешь в пикет?
— Я же сказала — да… Только разгонит нас милиция со страшным свистом! — Я представила мордастого Панкратьева и его «однополчан» с дубинками.
— А и пусть разгонят! Там будут люди с телекамерами! Вечером весь город увидит как «все лучшее детям»!
Да трусихой моя самая близкая подружка не была. А я? Хуже, что ли?
Мы поболтали еще, и Лючка ушла, аккуратно уложив бриг «Гебу» в сумочку.
И вдруг оказалось, что уже вечер.
Позвонил Илья.
— Свет Евгения, передай маме, что сегодня я опять заночую у Толика.
— Сказал бы ей сам. Боишься?
— Мучача детестаб… тьфу! Конечно, боюсь! Но не в этом дело! Мы сейчас утонем в нашей работе по уши, отключим телефон. Потому что надо решить одну сверхзадачу. Когда закончим, компьютерный мир содрогнется от восторга и зависти.
— Хвастун!
— Я почти серьезно…
— Такой гениальный, а не знаешь, что такое «бэйливик». А я узнала…
— Мучача интеллихентэ! Не забудь, скажи маме! До завтра!..
Пришла мама и принялась было сокрушаться по поводу «бездомного существования этого непутевого философа, который опять влипнет в какую-нибудь историю». Но сокрушалась недолго, потому что появился дядя Костя. Он принес тяжеленный полиэтиленовый пакет. Я радостно заподвывала и запрыгала (лошадь такая!), потому что в пакете оказались три книги. Одна — та самая, библиотечная, и две ее копии. Они были в мягких обложках, с корешками из пластмассовых пружин, но все равно настоящие книги! Дядя Костя даже постарался, чтобы на цветном принтере отпечатали красочные переплеты и картинки — как в настоящем «Фрегате „Виола“».
Теперь я наконец могла рассмотреть книгу как следует — причем сразу в трех экземплярах. Забралась на кровать…
Книга оказалась «та, что надо». В самом деле — все хитрости корабельного устройства. И давались они не просто так, а в ходе рассказа о приключениях нескольких ребят и старого боцмана Платоныча, который был дедом одного мальчишки. А в молодости Платоныч ходил на баркентинах!
Такую книжку читаешь, и флотская наука впитывается памятью как бы сама собой, незаметно. Потому что события зависят от знания судовых деталей и устройств, при этом события такие, что не хочется отрываться…
Но все же я порой слышала, о чем беседуют в большой комнате мама и дядя Костя. Сперва мама рассказывала о квартирных неприятностях, а дядя Костя обещал «прощупать это дело по своим каналам». Потом заговорили про наших знакомых тетю Соню и тетю Лию. Тетя Лия была мамина одноклассница, а тетя Соня — ее мама. Иногда они приходили к нам в гости и приводили семилетнего Мишку — сына и внука. Тетя Соня периодически восклицала: «Миша перестань сейчас же, или я тебя отшлепаю!» Восклицала даже тогда, когда Мишка сидел спокойно (что, впрочем, случалось не часто). И теперь я поняла из услышанных фраз, что семейство Лифшицев собирается в Израиль. Насовсем.
Ну вот, еще нескольких славных людей не окажется рядом. Впрочем, для меня это не большая печаль, не такие уж они мои знакомые, но для мамы-то тетя Лия — как для меня Люка…
Я пошла на кухню, чтобы сделать бутерброд с майонезом и помидорами и пожевать, не отрываясь от книжки (потому что ужин еще, видимо, не скоро). Майонез мама прятала от меня на верхнюю полку в кухонном шкафчике («Ты испортишь себе печень!»). Я встала на табурет, потянулась…
Правду мама внушала мне во младенчестве: «Нехорошо брать без спросу…» Табурет качнулся, и через секунду я хныкала на полу, держась за щиколотку.
Конечно, паника: «Как тебя угораздило! Наверняка перелом! Надо скорую!»
Дядя Костя уговорил маму подождать со скорой. Перенес меня на кровать. Ощупал лодыжку (я повизгивала).
— Никакого нет перелома, растяжение вот и все. Валя, дай бинт…
Он перетянул мне ногу и сказал, что завтра полезно посидеть дома, после чего я буду как раньше «скакать и радоваться жизни».
Вот так и получилось, что с утра я оказалась опять «на приколе».
Ну что ж, буду сидеть, читать. Слава Богу, есть что!
Половину «Фрегата» я прочитала еще накануне (не спала до полуночи), а до конца осилила книгу к середине дня. Ну, конечно, потом еще не раз придется возвращаться к ней, чтобы уяснить получше все корабельные подробности, но и сейчас я чувствовала себя почти «доктором судостроительных наук». И до чего же было жаль, что нельзя помчаться к Пашке Капитанову, отдать книгу, поговорить о ней со знающим человеком! Ну… и вообще повидаться.
Я попробовала походить по комнате: не вылечилась ли нога? Нет, болит проклятая, хотя и не сильно, тупо. Нельзя, наверно, рисковать. До чего обидно…
И в разгар этих горьких сожалений судьба прислала Лоську!
2
Костюм с красным галиотом сидел на нем слегка перекошено и был малость помят, но в общем выглядел гораздо приличнее, чем я ожидала. И не было на Лоське привычной чумазости. Только волосы опять торчали колючками, но тут уж ничего не поделаешь.
Лоська притащил книгу «Алые паруса», старательно завернутую в два слоя газет.
— Всю прочитал?
— Конечно!
— Понравилась?
— Да… Женя, а то чудовище в сундуке, в которое стрелял Том, это был какой-то африканский идол?
— Или индийский… В общем заморский сувенир.
— Все же дураки они были, все его дядюшки-тетушки. Человек ждет не дождется отца, а они: «Гнев, гнев!» Хорошо еще, что им не досталось из револьвера…
Значит, Лоську тоже зацепил этот рассказ! Ну и понятно: про отца же…
А Лоська заметил на моей ноге бинт.
— Это что у тебя?
— Растяжение. Загремела с табурета.
Он сразу загрустил:
— Значит, сегодня никуда не пойдем?
— Хромаю. Надо бы пойти, да боюсь… Лось! А можешь ты меня выручить?
— Да! — сказал он сразу. И уже потом: — А как?
— Помнишь, я говорила про Пашку Капитанова?
Он стрельнул глазами: еще бы, мол, не помнить.
— Сходи к нему, пожалуйста, а то он ждет, наверно, книгу. Дядя Костя вчера уже всё сделал.
— У, как быстро! Дашь почитать?
— Конечно… А ты можешь сходить прямо сейчас? Я дам адрес.
— Давай… Да не адрес, а книгу. Надо же отнести! А где он живет, я и так запомню.
— Лоська, понимаешь… — тут я, дура, задышала от смущения, как паровоз. — Дело в том, что книгу пока отдавать не надо. Я это… сама хочу отдать. Потому что мне надо с ним еще обсудить… всякое… Ну, там насчет библиотеки и вообще… Скажи ему, что я охромела, пусть он ко мне зайдет, если может.
— Понятно, — то ли вздохнул, то ли хмыкнул этот вредный тип. Он видел меня насквозь, как стеклянный глобус. «До зарезу тебе хочется встретиться с этим Капитановым!»
— Ну чего тебе понятно! — постаралась рассердиться я. — Он мне правда нужен по делу! И к тому же… вдруг он не захочет возвращать тебе монету в обмен на книгу? Скажет: залог в чужие руки не отдают…
— Понятно, понятно, — опять сказал Лоська. — Говори улицу-дом…
— Я все же напишу…
Пока я писала, Лоська нетерпеливо переступал на гибкой скрипучей половице — и правда как лосенок, которому не терпится помчаться по лесным полянам. И постреливал глазами.
— Хорошо, если ты приведешь его с собой, прямо сейчас, — сказала я безразличном тоном. И протянула бумажку.
В прихожей Лоська сунул босые ноги в сандалеты. Оглянулся на пороге.
— А если я его приведу, мне можно зайти? Или гулять восвояси?
— Сейчас дам по шее!.. Постой! Возьми деньги на автобус!
Он хохотнул и умчался.
Я рассчитала, что при самом удачно варианте Лоська (один или с Пашкой) не вернется раньше, чем через час. Но уже через полчаса сидела у окна и нервничала, как ненормальная. Потом, чтобы успокоиться, пошла на кухню — сжую помидор… И в этот миг забренчал дверной звонок.
Я лихорадочно допрыгала до двери. Лоська стоял на пороге, взъерошенный и с лицом заговорщика.
— Спрячь книги! Он сейчас придет!
— Кто? — глупо сказала я.
— Кто-кто! Он! Мы на велосипеде приехали, Пашка тащит его по лестнице!
— А книги-то зачем прятать?
— Он же не знает, что они уже готовы! Я не сказал. Сделаешь подарок…
— А что ты ему сказал?
— Что-что! Сказал: изувечила ногу, лежит в безнадежном состоянии. Хочет попрощаться.
Он увернулся от тумака, а я… ну просто дитя малое! В самом деле поскакала в комнату и спрятала книги под подушку. Вернулась в прихожую. С лестницы уже слышались тяжкие шаги и побрякиванье. Лоська у двери велел по хозяйски:
— Вкатывай сюда…
И Пашка вкатил велосипед. Поправил перекошенные очки, раскрутил на щиколотке подвернутую штанину. Выпрямился. В светло-серых глазах за стеклами — сплошная серьезность.
— Здравствуй. Лоська сказал, что у тебя что-то с ногой… и какое-то дело. Я — вот…
Пашка стряхнул растоптанные кроссовки (я не успела сказать «да не надо»). Пошел за мной, хромающей, в комнату. Лоська за нами.
Я отбросила на кровати подушку.
— Вот…
— У-у… — Пашка расцвел. Пропала твердость в скулах и серьезность в глазах. Сплошная улыбка. — Как быстро… И будто настоящие книги!
— Даже цветные картинки внутри… Вы тут сидите, смотрите, а я… хотите чаю?
— М-м… — непонятно отозвался вцепившийся в книгу Пашка.
— Я хочу, — сказал Лоська.
На кухне я включила чайник, достала печенье и малиновый джем. Лоська пришел помогать.
— Помой чашки, а то я не успела с утра…
Лоська стал мыть, в таких делах он был безотказен. Я дала ему фартук, чтобы не забрызгал галиот. И… вернулась в комнату.
— Пашка…
Ну, никак иначе не могла я себя заставить называть его. Пашка он и больше никто. И он принимал это как должное, с самого начала… Однако сейчас глянул напряженно. Испугано даже. Стоял с книгой у груди и моргал.
— Я хочу признаться, — сумрачно выговорила я. — Нет у меня никакого срочного дела, только вот, книга. Просто мне… хотелось самой отдать ее тебе, и поскорее. А тут эта нога…
Он кивнул, книгу положил на стул. Взял себя за подбородок.
— Я тоже хочу признаться. Только ты в хорошем, а я наоборот… Я сейчас достал из кармана монету с «Перси Дугласом». Чтобы отдать… А она бряк на пол — и в эту щель… — Он ступней в сером носке провел по щели между половиц. — Теперь никак не достать, да?
— Ну… разве что при капитальном ремонте, — огорчилась я. И сразу встряхнулась: — Да ладно! Не будем унывать!
— Жалко же, — виновато бормотнул он. — Коллекция будет неполная.
— А она и так не полная. И кроме того… — я решилась наконец еще на одно признание. — Все равно я хотела подарить ее тебе. — И, кажется, порозовела, будто красна девица на первом свидании.
Он печально глянул через стекла.
— Да?.. Тогда еще больше жалко.
И тут мы услышали Лоську. Оказывается, он стоял в дверях.
— Женя, ты подари другую монетку. А то ведь обидно…
Будто я сама не догадалась бы!
— Да! — Я вытряхнула денежки-кораблики из футляра (всего-то три теперь), они звякнули на столе. — Пашка, выбирай!
— Да что ты. Не надо…
— Надо … — я посмотрела в упор. «Неужели не понимаешь? Ведь получилось, что мы как одна корабельная команда». Лючка тогда сказала даже более правильные слова: «корабельное братство». Может, случайно обронила, но правильно. «Разве ты не согласен?»
Пашка нагнулся над столом. Глянул через плечо на меня, на Лоську, опять нагнулся.
— Можно бригантину?
— Конечно! Это «Сэнчери», «Столетие». Так ее назвали в честь юбилея судовой компании! — Я говорила, кажется, слишком весело — чтобы Пашка не подумал, будто мне жаль. Мне и правда было не жаль!
Пашка повертел монету, посмотрел с двух сторон. И вдруг:
— А королева на тебя похожа. То есть ты на нее.
Я расхохоталась от души:
— Ох и сказал! Смотри — она королева! А я… никакая.
Он старательно глянул еще раз на монету, на меня.
— Нет ты «какая». Похожа… Да не бойся, ее величество про это не узнает…
И мы стали смеяться уже втроем.
И пошли пить чай.
А потом Пашка заторопился:
— У меня дома все еще кавардак. Хотел сегодня закончить уборку, а сам сюда. Родители придут — будет цирк… Женя…
— Что…
— Я завтра приду! У меня бабка, она всякие лекарства готовит, народные. Только сегодня ее нет, завтра приедет, я у нее возьму мазь для ноги. Сразу все пройдет, испытано… И мы — в библиотеку, книжку отдавать. Ладно?
— Один-то боишься? — поддела я.
— Конечно. Как начнут воспитывать…
— Могут и при мне.
— А ты заступишься.
— Ладно уж…
Они с Лоськой утащили вниз по лестнице бренчащий велосипед. Лоська вернулся, и мы помахали Пашке из окна. А он нам. И укатил с завернутой в газету книжкой на багажнике. И я… вдруг поняла, что нога у мння уже ничуточки не болит. Ступай, как хочешь! Сперва не поверила даже. Потопталась… Ура! Одно обещание мази сработало как лекарство!
— Лоська, пойдем погуляем! У меня все прошло!
Он сказал опасливо:
— Смотри, чтобы хуже не стало.
— Не станет! Мы недалеко, до кафе «Паровоз». У меня десять рублей есть, угостимся мороженым.
Лоська не стал отказываться.
Мы за пластмассовым столиком съели по большой порции земляничного.
— Не капни на паруса.
— Не страшно, капли тоже красные… Женя…
— Что, Лось?
— А Пашка… он хороший. Мы, пока ехали к тебе, поговорили, и сразу… понятно.
— А ты не хотел к нему идти.
— Я не не хотел, а думал…
— Что?
Он вытер запястьем губы, глянул исподлобья.
— Думал… вы станете вдвоем дружить, а я… опять…
— Ох, балда! Все-таки надо дать тебе по загривку.
— Ага, дай, — он согнулся, сунулся ко мне головой. Я пятерней прошлась по его волосам-колючкам. Столик зашатался, на нас оглянулись соседи. Мы встали и поскорее ушли. И побрели куда глаза глядят. По улице Машинистов.
— Женя, я забыл сразу сказать… Мама велела передать спасибо за подарок. За этот… — он потеребил подол с якорями. — Сперва удивилась, когда меня увидела, потом… в общем, говорит: хорошо, что ты с ней подружился. То есть с тобой…
Я не знала, что ответить. Бормотнула что-то вроде «да ладно, о чем разговор…» А он пнул на асфальте сигаретную коробку и признался, глядя под ноги:
— Я сперва не хотел брать. А ты сказала, что он брата… Я и подумал…
— Что? — шепотом спросила я.
— Это… подумал… может, ты поглядишь на меня, и тебе покажется, что я тоже… немного брат…
Я обняла его за плечо, придвинула, и мы пошли совсем рядышком, вплотную. И ничего больше не говорили. Лоська посапывал на ходу и облизывал губы. И шли бы мы так, наверно, до края города, но повстречали еще одного брата, большого.
Илья двигался навстречу не один, а с той самой девицей. Бодро обрадовался.
— О, привет, мучача и мучачо! Далеко собрались?
— Гуляем. Вы тоже? — светски осведомилась я.
— Мы были на оргсобрании в универе… Это Таня. Таня, это моя сестра Евгения.
— Мы знакомы, — сказала она и поулыбалась. Я тоже.
— А это будущий Капабланка Всеволод, я говорил… Дружище Всеволод, я беседовал о тебе с местным шахматным лидером, он просит, чтобы ты записал для него несколько своих партий.
Лоська набычился:
— Я не умею…
— Вот досада, я не учел… Ладно, позже встретимся, поговорим…
Мы распрощались. Лоська проводил меня до дома, выпросил копию «Фрегата „Виолы“» («У тебя же есть пока библиотечная») и отправился постигать корабельную премудрость. А я поморщилась и легла. Нога опять болела, правда слабее, чем утром… Ну и пусть болит! Все равно в душе была сплошная улыбка — широченная такая, во весь рот.
Ввалился Илья с пачкой учебников под мышкой. Уронил их на стол.
— Груз философии, — сказала я.
— Ох, не говори. И это лишь малая часть…
— Слушай, братец, ты можешь хотя бы при своих девицах не называть меня мучачей?
— А что такого?.. Ладно, исправлюсь. Просто я сегодня замотанный и недальновидный. С Лоськой тоже ляп выдал. Не сообразил, что он не знает шахматной теории.
— Он занимался в кружке, да, видно, мало… Иль, а ты не обиделся, что он в твоем костюме?
Илья пальцем поправил очки (очень похоже на Пашку).
— Я и не обратил внимания… То есть, обратил, но подумал, что просто похожий. Мало ли таких продают для пацанят.
— Это твой…
— Ну и ладно. Чего ему лежать без пользы?.. Женька, я помираю от голода!
— Сейчас разогрею суп и макароны… Постой-ка! — Я дотянулась до книги «Алые паруса». — Вчера Лоська надел твой наряд и нашел в кармане таинственную записку. Вот эту…
— Смотри-ка ты… — осторожно заулыбался Илья. Взял бумагу, сел со мной рядом. — Это мы с папой играли в отгадки. Он меня поддразнивал, говорил, что никогда не разгадаю его компьютерный пароль.
— Разгадал?
— Нет. Сразу не смог, потом стало не до того… Папа говорил: в пароле зашифровано имя из трех букв. Оно одинаковое у трех человек — у знаменитого артиста, у какого-то доктора и у морского капитана. Видишь, я сокращенно записал: ар… до… кап.
— Может быть, Кук?
— Если бы так просто… А разве есть известные артисты и врачи с таким именем?
— Не знаю. Надо посмотреть в энциклопедиях…
Илья погладил бумагу.
— Теперь не все ли равно… А листок ты сбереги на память.
— Он всегда в этой книге.