Слово искренней молитвы всюду он поймет».
И с Шидой, премудрым зодчим, спорить шах не стал,
Неким новым вожделеньем дух его пылал.
То, что в росписях Симнара прежде видел он,
Где он был семью земными пери окружен,
То свершилось; он исполнил данный им обет,
Семь красавиц взял он в жены, словно семь планет.
Он слова Шиды глубоко в сердце заключил,
Ибо тот в деяньях мира тайных сведущ был.
Он с ответом торопиться в этот день не стал,
Ничего Шиде на это он не отвечал.
Но, душою покорившись звездам и судьбе,
Зодчего через неделю вызвал он к себе.
Чертежи семи строений сам он рассмотрел,
Все, что нужно для постройки, дать он повелел.
Выдал деньги для постройки, отрядил людей
И велел Шиде постройку начинать скорей.
Выбор для закладки зданья все же был не прост,
Выждал зодчий сочетанья благосклонных звезд.
Гороскоп сперва составив, зодчий-звездочет
Выбрал наконец счастливый первый день работ.
Вознеся сперва молитву пред лицом творца,
Заложил Шида основу первого дворца.
Семь чертогов он два целых года возводил,
Ежедневно на рассвете на леса всходил.
Да! Поистине — ты скажешь — зодчий был велик!
Семь невиданно прекрасных он дворцов воздвиг.
Был у каждого свой тайный гороскоп, свой цвет.
С честью выполнил строитель данный им обет.
Шах Бахрам, придя, увидел средь своих садов
Семь дворцов, как семь небесных светлых куполов.
Знал он, что достигли слухи отдаленных стран,
Как безжалостно с Симнаром поступил Нуман.
Был Нуман за то сурово всюду осужден,
Что премудрого Симнара смерти предал он.
Чтоб Шида был им доволен, счастлив был весь век,
Шах ему богатый город подарил — Бабек.
Он сказал: «Нуман ошибку тяжкую свершил,
Я судить его не волен, — знал он, что творил».
Не по скупости Нуманом был Симнар убит,
Не по щедрости так щедро и Бахрам дарит.
Таково предначертанье в жизни сей земной, —
Здесь всегда один в убытке, с прибылью — другой,
Этот жаждою томится, гибнет тот в воде,
И награду за Симнара воздают Шиде.
Мудрый ведает: грядущий день от нас закрыт.
Поражен своей судьбою — человек молчит.
Описание семи дворцов
В дни, когда — в венце Кубада — шах после войны
Фарр сияния хосрова поднял до луны,
Под усильями упорных мастерских резцов,
Семь — подобных Бисутунам — поднялось дворцов.
Встало семь дворцов — до неба — в пышных куполах,
Каждый купол был воздвигнут на семи столбах.
Окружил дворцы стеною зодчий. И Бахрам
Поднялся на эту стену, словно к небесам.
Семь дворцов Бахрам увидел, словно семь планет.
В соответствии планетам у дворцов был цвет.
И во всем Шида премудрый дал отличья им
В соответствии великим поясам земным.
Первый купол, что Кейвану зодчий посвятил,
Камнем черным, словно мускус, облицован был.
Тот, который был отмечен знаком Муштари,
Весь сандаловым снаружи был и изнутри.
А дворец, что был Бахрамом красным озарен,
Розовел порфиром, красен был в основе он.
Тот, в котором зодчий знаки солнца усмотрел,
Ярко-желтым был, как солнце, золотом горел.
Ну, а купол, чьим уделом был венец Зухры,
Мрамором лучился белым, как венец Зухры.
Тот же, чьею был защитой в небе Утарид,
Бирюзой горел, как в небе Утарид горит.
А построенный под знаком молодой Луны,
Зелен был, как счастье шаха, как наряд весны.
Так воздвиг Шида для шаха славных семь дворцов,
Семь цветных, как семь планетных в мире поясов.
Цвет свой семь пределов мира шаху принесли.
Как хозяйки семь царевен в семь дворцов вошли.
Каждая царевна замок выбрала себе
По ее происхожденью, цвету и судьбе.
Внутреннее все убранство в каждом из дворцов
Свойственных ему оттенков было и цветов,
В те дворцы по дням недели шах Бахрам входил
И с одною из красавиц время проводил.
Он в субботу, в день Кейвана, в черный шел дворец,
Как ему по гороскопу предсказал мудрец.
В воскресенье — желтый замок посещал Бахрам,
И по очереди в каждом пировал Бахрам.
И в каком дворце за чашей ни садился он,
В цвет дворца и цвет планеты был он облачен.
И полна очарованья, блеска и ума,
Госпожа дворца садилась близ него сама.
Каждая хотела сердце шахское пленить,
Привязать его, халвою шаха накормить.
И они ему, за пиром тайным без гостей,
Рассказали семь волшебных старых повестей.
Хоть воздвиг Бахрам когда-то дивных семь дворцов,
Но не спасся все ж от смерти он в конце концов.
Низами! От сада жизни отведи свой взгляд!
В нем шипами стали розы, и шипы язвят.
Вспомни: в ад поверг Бахрама рай его страстей
В этом царстве двух обманных, мимолетных дней.
Индийская царевна Повесть первая
Суббота
Образы семи красавиц сердцем возлюби,
Шах Бахрам в неволю страсти отдал сам себя.
В башню черную, как мускус, в день субботний он
Устремил стопы к индийской пери на поклон.
И в покое благовонном до ночной поры
Предавался он утехам сладостной игры.
А когда на лучезарный белый шелк дневной
Ночь разбрызгала по-царски мускус черный свой,
Шах у той весны Кашмира сказки попросил —
Ароматной, словно ветер/, что им приносил
Пыль росы и сладкий запах от ночных садов, —
Попросил связать преданье из цветущих слов,
Из чудесных приключений, что уста слюной
Наполняют, приклоняют к ложу головой.
Вот на мускусном мешочке узел распустила
Та газель с глазами серны и заговорила:
«Пусть литавры шаха будут в небесах слышны
Выше четырех подпорок золотой луны!
И пока сияет небо, пусть мой шах живет.
Пусть к его ногам покорно каждый припадет.
Пусть не будет праздно счастье шахское сидеть,
Пусть он все возьмет, чем хочет в мире овладеть!»
Восхваленье кончив, пери — роз кашмирских куст –
Начала бальзам алоэ источать из уст.
Рассказала, взор потупя в землю от стыда,
То, о чем никто не слышал в мире никогда.
Сказка
«Мне поведал это родич царственный один,
Величавый старец, в снежной белизне седин:
«Некогда сияла в сонме райского дворца
Гурия с печальным складом нежного лица.
Каждый месяц приходила в замок наш она,
И была ее одежда каждый раз черна.
Мы ее расспрашивали: «Почему, скажи,
В черном ты всегда приходишь? Молвим: удружи
И открой, о чем горюешь, слиток серебра?
Черноту твоей печали выбелить пора!
Ты ведь к нам благоволеньем истинным полна;
Молви, почему ты в черном? Почему грустна?»
От расспросов наших долгих получился толк.
Вот что гостья рассказала: «Этот черный шелк
Смысл таит, имеет повесть чудную свою,
Вы узнать ее хотите? Что ж, не утаю,
А от вас расспросов многих я сама ждала..,
Я невольницею царской некогда была.
Этот царь был многовластен, справедлив, умен;
В памяти моей живет он — хоть и умер он.
Скорби многие при жизни он преодолел
И одежду в знак печали черную надел.
«Падишах в одежде черной» — в жизни наречен,
Волей вечных звезд на горе был он обречен.
Весел в юности — печальным стал он под конец.
Смолоду он наряжался в золото, в багрец;
И за ласку и радушье всюду восхвален,
Людям утреннею розой улыбался он.
Замок царский подымался до Плеяд челом.
Это был гостеприимный, всем открытый дом.
Стол всегда готов для пира — постланы ковры.