— Нет, разумеется. Использовали для секретных экспериментов.
— Я тут вспомнил, — вдруг сказал Антон, — где-то за полчаса до того, как все случилось, я стоял на галерее вверху и как раз менял кассету. И я услышал, как Женя с кем-то говорила… то есть я не помню, что сказала она, но ее собеседник ответил: «Ты же знаешь, что я люблю тебя». А потом я вставил Shamen и дальше не слушал.
— А с кем она говорила?
— Не знаю, я как-то не вслушивался, не опознал голос. Я же тогда не знал, чем все кончится, — пожал плечами Антон.
— Взорвешь? — спросила Алена, протягивая ему косяк.
Антон чиркнул зажигалкой и затянулся.
— Хорошая трава, — сказал он, передавая косяк Горскому. — А как ты думаешь, кто ее убил?
— Элементарно, Ватсон, — ответил Горский поворачиваясь в профиль и выдыхая дым на манер Холмса.
Все засмеялись. Так, под нервный смех, они и добили косяк до конца.
— Из тебя клевый Холмс получится, — сказала Алена.
— Уж скорее — Ниро Вульф, — ответил Горский, — хотя я для него худощав. Но такой же домосед.
— Я буду твоим Арчи Гудвиным, — засмеялся Антон, — а вместо орхидей тебе надо разводить ганджу.
— Скорее уж кактусы, — заметила Алена, — или цветы какие-нибудь… галлюциногенные.
— Если говорить о цветах, — сказал Горский, — то меня больше всего заинтересовали слова про последний лепесток.
Лепесток первый
— Как ужасно не хочется идти завтра в школу, — сказала Женя.
Они с Лерой Цветковой, поджав ноги, сидели на диване и рассматривали зарубежный журнал мод, принесенный леркиной мамой с работы и утащенный Леркой для визита к подруге. По всем программам телевизора передавали репортаж с XXV съезда КПСС.
— Смотри, — ткнула пальцем в страницу Лерка, — видишь, какую вышивку теперь делают на джинсах… и туфли, посмотри, какие туфли!
Женя мрачно кивала и гнула свое:
— Завтра контрольная по алгебре, а я ничего не знаю…
— Ну, спишешь у меня, — предложила Лера.
— Цветкова! Как я у тебя спишу, когда мы рядом сидим? У нас опять будут разные варианты.
— А я пересяду за тобой.
— Как же! Так Нордман тебя и пустит!
— Пускай он сядет к тебе, а я сяду к Белову.
— Вот уж, — скривилась Женя, — не буду я сидеть с Нордманом. Он мне на прошлой контрольной попытался волосы к стулу привязать. И с Беловым он дружит, а Белов — шпана. Мне Машка говорила, что он ей хвастался, что в первом классе первое сентября прогулял. И вообще Нордман в тебя влюблен, даже на сумке сделал надпись «ЛЕРА».
— Все ты врешь, — сказала Лерка, но без особой уверенности.
— Нет, Цветик, не вру, — Женька немного оживилась, — сама видела.
— Перестань называть меня Цветиком, — огрызнулась Лерка, вставая, — меня так в детском саду дразнили.
— А чего? — сказала Женька. — Хорошее прозвище, чем тебе не нравится? Меня вот Коровой звали.
— А, ладно, — Лера щелкнула переключателем, — давай посмотрим по второй, может, хоть там чего-нибудь другое?
Но по второй тоже был Брежнев и всеобщее голосование поднятием партбилета.
— Звук хотя бы выключи, — сказала Женя, — надоело: всегда одно и то же.
Лерка повернула выключатель и задумчиво прошлась по комнате. Остановившись около «Аккорда», она выудила из стопки пластинок заезженную еще в прошлом году «По волне моей памяти» и торжественно водрузила ее на проигрыватель. Прицелившись, она опустила иголку прямо на третью песню.
— Во, эта самая классная!
На французской стороне
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете, —
пропел певец, и Лерка, став между диваном и телевизором, начала крутить попой, подпевая:
— До чего тоскую я — не сказать словами…
— А чего тоскует? — раздраженно сказала Женька, — между прочим, в Сорбонну едет учиться. Нам, Лерка, туда вовек не попасть.
— Ну, может, когда станем старые… на какой-нибудь конгресс в защиту мира… лет через двадцать.
— Ага! Только нас там и ждут, на конгрессе! — огрызнулась Женька.
— А что, — ответила Лера, — вот Брежнев же все время ездит… даже в Штатах пару лет назад был. Помнишь, тогда еще американское кино по телеку показывали?
Она плюхнулась на диван и кивнула на экран, где Брежнев безмолвно раскрывал рот под завершающуюся тухмановскую песню.
— Тихо плещется вода в стенках унитаза, вспоминайте иногда Колю-водолаза, — пропела Женя.
Лерка прыснула:
— А я не знала…
— Зато ты алгебру знаешь, — снова вспомнила о своем Женя.
— Женька, ты чудовищная зануда, — разозлилась Лера, — ну, не хочешь писать контрольную — заболей!
— Как же! Заболеешь у моей! Это твои тебе всегда верят, а мои заставляют температуру мерить, — ответила Женька.
— Ну, набей градусник.
— С тех пор как я его попыталась нагреть на батарее, и он показал 41,3, мама всегда со мной сидит … какое уж тут набить!
— Плохо твое дело, — вздохнула Лерка. Она снова подошла к полке с пластинками и теперь перебирала конверты, — а у тебя ничего нет послушать кроме этого?
— Неа, — сказала Женька, — у родителей пленки есть… но там только всякий Высоцкий и Визбор, по-моему.
— Ага, черное надежное золото, — скривилась Лерка, — мои это тоже любят. Тоска, — Она подняла иголку и перевернула пластинку, — значит, будем дальше слушать.
— Я в прошлом году болела, — сказала Женя, — так ее только что купили — я прямо обслушалась. До сих пор все наизусть помню.
— А чем ты болела? — спросила Лерка.
— Гриппом, — ответила Женя, — и потом меня еще таблетками траванули.
— Как траванули?
— Ну, у меня аллергия на эти… на антибиотики… на пенициллин. А меня оставили с бабушкой, и она об этом забыла. И когда врач пришел и выписал рецепт, то она тут же сбегала в аптеку, купила таблеток и меня ими накормила. Я чуть не померла.
— А чего было? — заинтересовалась Лерка.
— Температура — ого-го! И вся опухла, просто как хрюшка была.
— Так это же классно!
— Это тебе классно в хрюшку превратиться, — огрызнулась Женька.
На хрюшку Лерке нечего было обижаться — она была самой худой в классе. Пропустив женькины слова мимо ушей, она продолжила:
— Смотри, что я придумала: ты сейчас принимаешь таблетку этого пенициллина, у тебя подскакивает температура, тебя укладывают в постель — и контрольную можно не писать!
— Классно! — Женька даже подпрыгнула на диване и тут же приуныла: — А где мы возьмем таблетки? Мама все выкинула.
— Наверняка у меня есть, — Лерка уже бежала в коридор, — я сейчас принесу.
— Только быстро, — прокричала ей вслед Женя, — а то мама скоро придет.
— Не переживай, — проорала Лерка из прихожей, — когда мама придет, ты уже будешь горячая, как солнце!
Они жили в одном доме, и Лерке было недалеко бежать. Женька видела в окно, как подруга выскочила из подъезда и стрелой полетела в соседний. Через пять минут она снова появилась на улице, победно помахав рукой. Женька побежала открывать дверь.
Лерка, сбросив пальто, влетела за ней в комнату.
— Принесла, принесла! — пританцовывала она.
— Ах ты мой Цветик-семицветик, — кинулась к ней Женя.
— Какой я тебе цветик-семицветик? — Лера вынула из кармана пачку таблеток и положила на стол. — Те самые?
— Те самые! Давай только полтаблетки, — предложила Женя, — а то от целой мне слишком плохо было… даже неотложку вызывали.
— Ну, ладно, пусть будет семицветик. Только ты больше не дразнись, а повторяй за мной, — Лера надломила таблетку пополам и встав на цыпочки подняла полтаблетки над головой:
Лети, лети лепесток
Через запад на восток,
Через север, через юг
Возвращайся, сделав круг.
Лишь коснешься ты земли,
Быть по-моему вели.
— Вели, чтобы я завтра не пошла в школу! — крикнула Женька и Лера опустила ей таблетку на язык.
— Теперь рассосать — и все в ажуре, — сказала она.
— Ты таблетки спрячь, — только и успела сказать Женя, чувствуя, как волна поднимающегося откуда-то изнутри жара заливает ее солнечным теплом…
«Жигули» Олега заглохли за два квартала до дома Горского. «Жители деревни умеют по цвету облаков на закате или мычанию скотины определять погоду на завтра и виды на урожай, — думал Олег, запирая машину. — По-настоящему продвинутый городской житель должен по шуму глохнущего мотора машины определять курс доллара будущей осенью».
Конечно, никакой травы он купить не успел. Слезы милиных родителей, допрос в милиции — какая уж тут трава. Теперь он собирался рассказать обо всем Горскому — и в особенности о молодом человеке, которого он встретил на лестничной площадке. Сам не зная почему, он умолчал о нем на допросе в милиции — частично потому, что терпеть не мог ментов, частично потому, что разозлился на то, что его — свидетеля — заставили пройти обычную процедуру снятия отпечатков пальцев и подробного допроса: когда вы познакомились с покойной, что вас связывало и так далее. Да ничего не связывало, да всю жизнь был знаком, у нас дачи рядом и родители вместе работали. Зато отпечатки пальцев теперь есть у ментов, тоже мне радость.
Олег позвонил в домофон, неестественно веселый голос Горского спросил «Кто?», потом взвизгнул замок, и дверь открылась. Уже в прихожей чувствовался запах травы, и Олег перестал переживать, что не заехал к дилеру. Похоже было, что и без того сегодня хватит на всех.
Горский сидел в своем кресле, а незнакомый Олегу молодой человек вдувал паровоз миниатюрной брюнетке, сидевшей к Олегу спиной. Девушка щелкнула пальцами, и парень вынул косяк изо рта.
— Присоединяйся, — сказал он Олегу.
Брюнетка повернулась, и Олег узнал Алену. Она смеялась, дымок от травы выходил у нее изо рта. На секунду Олегу стало жалко обламывать ее, но любопытство было сильнее.
— Привет, Алена, — кивнул он, — ты знаешь Милу Аксаланц?
— Да, мы учились вместе, — сказала она и улыбка сбежала с ее лица, — но мы уже год не виделись. А что?