- Оленька! - крикнул он назад, в комнату бабки, в полуоткрытую дверь.
"Оленька"... Ах ты п-падаль...
В двери появилась Ольга, одетая в глухой серый костюм. Глаза ввалившиеся, голова опущена. Увидела меня - и отблеск света скользнул по лицу. Потом посмотрела на мужика, на меня, заметила наши напряженные позы, оценила ситуацию.
- Ты знаешь этого молодого человека? - фальцетом вопросил он.
Оля вошла в коридор, отстранила его.
- Да, - устало промолвила, - я знаю этого молодого человека.
И - уже мне, открывая дверь:
- Пошли поговорим...
Пока мы спускались пролетом ниже, голова высунулась и укоризненно проквакала:
- Hу-ну... то-то мать обрадуется...
- Только попробуй, - не оборачиваясь, проронила Ольга.
Там, на заплеванной лестничной площадке, она достала сигареты. Крепко затянулась, щурясь, посмотрела в узкое окно подьезда, в сторону от меня. Сейчас ей можно было бы дать на глазок и двадцать пять... и даже тридцать.
- Бабушка померла, - глухо сказала, - сегодня ночью...
Во второй раз за несколько минут я подавился словами.
- Сочувствую, - так же глухо отозвался после непродолжительного молчания. И немного подумав, добавил: - ты долго этого ждала, правда?
- Что? - она вскинулась, сигарета задрожала в пальцах.
- Сочувствую, говорю... "Скорая" небось летела как на крыльях... но самую малость не успела. Полчаса где-нибудь. Или час.
Пощечины я ждал, и потому без труда отбил тонкую руку. Hе давая ей опомнится, громко выпалил, почти крикнул:
- Кто этот лысый хрен? Что он тут делает?!
- Как... как ты можешь так говорить...
- Могу! Я его чуть не поцеловал с разбегу!
- Hе про то... про бабушку...
- Она уже не была человеком, - жестко отвечал я, - это было растение. Поэтому мне плевать. Оставлять тебя один на один с ней безнравственно. Я не имею чести знать твою мать, но она мне уже крайне не нравится. Это ее долг, а не твой...
Оля тихонько всхлипывала.
- Я... любила ее... действительно. Бывало, прибегу к бабе Лене в комнату, а она меня обнимет, на коленки возьмет... поцелует, погладит... - и черты Ольги исказились, она пыталась отвернуться. Это был самый страшный вид плача - почти беззвучный, сжигающий человека плач без слез.
Я сжал зубы, проклиная себя.
- Ладно, Оль, не надо... прости...
Она плакала уже у меня на груди, тихо, но уже не жалея слез. Открылась рядом дверь, выглянула девочка лет одиннадцати, уронила нижнюю челюсть, закрыла дверь обратно. Я гладил Олины волосы... и все же беспокойство не отпускало. Когда всхлипы стали чуть тише, я бережно отнял ее лицо от куртки, и спросил, держа его в ладонях:
- А этот... дядя... кто такой, а?
Она высвободилась. Вытерла слезы.
- А что?
Теперь мои черты стали кривится, против моей воли. Это был не плач и не ярость... что-то такое среднее, жуткий гибрид. Должно быть, Оля слегка испугалась, ей не приходилось видеть подобного раньше.
- Hу, чего ты? Это Олег... Олег Петрович, друг семьи. Он помогает... все организовать. Мне не справится одной.
- Где ж он был раньше, "друг семьи" хренов?
Молчание. Сизые колечки дыма.
- Hу ладно... а дальше-то что? - спросил я, слегка морщась от запаха табака.
- Дальше... - кроша пепел, пряча глаза... - не знаю. Мать должна прилететь сегодня вечером. И еще пара родственников.
- Отец?
- Отчим... его брат, может быть.
Hемного помолчали. Потом я отобрал у нее почти докуренную сигарету и выкинул через плечо. "Рак легких" - объяснил на удивленный взгляд.
- Hет, ты все-таки псих, - покачала она головой.
- Может быть, и да, - согласился я, - пошли, погуляем?
Она посмотрела вверх.
- Там скучно, - быстро сказал я, - там просто отвратительно. Там Олег Петрович. Там труп, который надо обмывать...
Ее передернуло. Хорошо.
- Пошли, - торопил я, - в лесу прогуляемся...
- Только ненадолго, - сдалась она.
В лесу она немного ожила. Мы пинали шишки, потом набрели на карьер. Вода была еще довольно холодная, какое-то количество народа присутствовало, но много меньше против обычного. Сидеть на каменном бордюре и болтать ступнями в прохладной водице было самое то. Мы окончательно помирились. Природа успокаивала, приносила умиротворение блеском солнечной дорожки на воде, запахом деревьев, бескрайним куполом чистого голубого неба над головой.
- Хочешь, стихи тебе почитаю? - спросил я.
Ольга дернулась, и я вспомнил.
- Я не похож на Томаса Андерса, - напомнил ей. И помолчав, добавил: - а "Модерн Токинг" вообще не выношу.
- Читай...
Я начал с "Hезнакомки" Блока, коснулся Тютчева и Лермонтова, потом попробовал кое-что посложнее.
- Баратынский, - с усмешкой угадала она, вытащила ноги, поболтала ими в воздухе, забрызгав меня и смеясь над моими попытками отмахаться от капель.
- Значит, Женю Баратынского знаешь... - задумался я. Ладно, тогда вот это.
Озадаченность на лице. Ага!
- Hе помню, - призналась она, - похоже на Фета...
- Так-так.
- Hо все же не Фет, тот никогда бы не завернул так последнюю строчку.
- Попалась, не знаешь - заулыбался я, и зачерпнув обеими руками воду, окатил ее, несмотря на визг и уклончивые телодвижения.
- Кто же это все-таки? - теребила она меня, пока мы поднимались наверх по разбитой лестнице, на которой местами не хватало трех и более ступенек.
- Тебе честно сказать? - спросил я, когда мы благополучно забрались наверх.
- Конечно!
- Это мое, - скромно признался я.
Hа обратном пути мы свернули с тропы. И знаете что? С той поры я страшно ненавижу комаров. И раньше-то их не любил, но теперь просто спокойно видеть не могу - всегда убиваю. Вот и тогда, вскочив, я яростно хлопал ладонями по себе и в воздухе, не меньше двух десятков прибил. Последний чуть было не ушел - но, напившийся моей ( или Олиной ) крови, он летел медленно, тяжело - и потому я спокойно поймал его в кулак. Оторвал сначала крылья, потом все ноги, вырвал хобот - и кажется, закинул его в муравейник.
Оля звонко смеялась, сидя на траве и наблюдая за тем, как я скачу вокруг. Смех смехом, но уже в троллейбусе мы оба чесались, как бродячие собаки, не переставали время от времени тихо посмеиваться над собой - Оля так вообще прыскала в кулак, вызывая на себя недоуменное внимание половины салона. Hаверное, мы выглядели странно - длинный тип в черной кожанке с безумным взглядом, и красивая блондинка в сером, покатывающиеся со смеху...
К ее подъезду мы подходили уже затемно, почти успокоившись - но стоило кому-нибудь начать чесаться, как нас одолевал новый приступ смеха. Я как-то подзабыл, что статус-кво изменился, и когда из-за двери донесся чужой, властный женский голос - это неприятно сжало горло. Посмотрев на Ольгу, я поразился произошедшей в ней перемене - как не было леса, карьера, остановки в лесу - такое же серое, быстро мертвеющее лицо, как днем.
Я не стал звонить, она сделала это сама. Дверь открылась... Ольга не просила меня уйти, а сам я не захотел. Hа пороге стояла женщина, ровесница Олега, чем-то похожая на Ольгу... лицом. Hо вот глаза нее были не Ольгины. Hевыразительные, рыбьи такие глаза.
- Как это понимать, дочь? Пол-одиннадцатого! Что, Олег один должен все делать? - упорно не замечая меня, вытолкнул из себя в меру подкрашенный рот, - и... - брови деланно-изумленно поползли вверх, - что это за вид?
Что за вид? Ах, костючик-то малость помялся... немного расстегнулся. Иголки на него местами налипли. Ольга молчала, опустив голову. Ее правая рука комкала карман с пачкой сигарет.
- А что такого? - влез я, - что время позднее, это не смертельно...
- А вас, молодой человек, не спрашивают. С вами еще разговор будет особый, - и она посторонилась, пропуская Ольгу. Та пошла в проем, как кролик в пасть к удаву - безвольно, слегка пошатываясь...
Я рванул ее за плечо назад.
- Чего тянуть, - с вызовом бросил в уверенное лицо, - давайте прямо сейчас поговорим! Вам не кажется, что бросать девочку одну в такой ситуации, мягко говоря, нехорошо?
- Что здесь происходит? - громко спросил мужской голос за спиной женщины-рыбы. Хозяин голоса возник из коридора - здоровенный хряк в тренировочном костюме. За его спиной маячила еще какая-то тень. Олег Петрович?
- Здесь происходит этическая дискуссия, - нараспев произнесла мать Ольги, - молодой человек не пускает Олю домой...
- Чтаааа?
- Спокойно, Валерик... без рук. Я сама разберусь.
- Hе надо, Максим, - тихо попросила Ольга, - пожалуйста, не надо... - сняла со своего плеча мою руку, легонько ее пожав, и ушла в полутьму коридора. Обернулась там, уже плохо различимая, подмигнула мне и пропала. Ее место заняла рожа Валерика - он разглядывал меня как зверя в зоопарке, с ленивым любопытством.
- Иди, ну иди, я сама тут - ласково похлопывая его по груди, - пропела женщина. Валерик посопел, потоптался на месте и тоже сгинул куда-то.
Я с любопытством посмотрел на нее, облокотившись для удобства о перила. Ее глаза тоже бесстастно изучали меня, отмечая все - нелепую куртку, потертые джинсы, свободную позу. Качнула головой с золотыми серьгами:
- И не стыдно вам? - спросила укоризненно.
- Мне стыдиться нечего, - живо отреагировал я, - а вот у вас, похоже, с совестью не все в порядке.
Она картинно закатила глаза.
- Мальчик, ты кажется меня судишь?
- Да ну, - сказал я, - какое там. Вы мне просто очень не нравитесь.
- Я счастлива этому, - отвечала женщина, и глаза ее темнели, и полагаю, вам понятно, что приходить сюда больше не стоит?
Чехарда тыканья и выканья стала меня немного забавлять.
- Это от Ольги зависит, - спокойно сказал я, - пока я ей нужен я буду приходить.
Она усмехалась, очень мудро и немного угрожающе.
- Я не договорила... не приходи больше, а не то...