ГЛАВА 51ИСТОРИЯ АКВЕДУКА
Неаполитанское королевство, Камповеккьо, вблизи Ноланских ворот
Ждать пришлось долго, но наконец-то это случилось: знаменитый колодезник предстал перед Альфонсо Арагонским. В палатку короля его привела таинственная красавица, околдовавшая сердце дона Рафаэля. Благородный идальго стоял рядом, устремив нетерпеливый взгляд на человека, утверждавшего, что ему известен способ преодолеть крепостную стену Неаполя.
Король не слишком-то верил в успех, но раз уж к нему пришли с новыми сведениями, почему бы их не выслушать? Да и дон Рафаэль горячо убеждал его, что слова черноволосой прелестницы — истинная правда. Как, кстати, ее зовут? И как, черт возьми, ей удается выбираться из города? Возможно, ее перемещения как раз и доказывают существование подземного хода?
Тут Альфонсо стал слушать внимательнее. Он удобно устроился на софе, обтянутой бархатом. От горящего в жаровне огня шло тепло, в то время как снаружи завывал холодный январский ветер, взметая в воздух белые хлопья снега.
В конце концов, просто невыносимо, что город никак не сдастся, особенно теперь, когда началась неожиданно морозная зима — еще один повод разделаться с противником как можно скорее. Альфонсо ужасно надоело ждать. Может, теперь у него наконец получится застать врасплох этого болвана Рене Анжуйского, который явно не ожидает подвоха.
Продолжать затянувшуюся осаду уже не было сил. На текущий момент положение арагонцев казалось более выгодным, но все могло поменяться в любую минуту. Как раз на днях на помощь Рене Анжуйскому прибыли еще четыреста генуэзских арбалетчиков, и теперь они охраняли ворота Святого Януария. Тем временем Филиппо Мария Висконти сделал Альфонсо очередное странное предложение. Он прислал к нему гонца — тот прибыл в лагерь как раз накануне, — чтобы попросить короля Арагона заключить союз с Генуей. Герцог Миланский якобы хотел добиться падения Сардинского королевства, чтобы затем поделить территорию с Альфонсо. Однако последнего уже давно не покидало ощущение, что идеи Филиппо Мария Висконти — просто бред больного, а потому он сразу ответил решительным отказом. Альфонсо также посоветовал правителю Милана не поддаваться на уговоры коварных лигурийцев, которые преследуют лишь одну цель: посеять раздор в сложившихся союзах.
Король Арагона ужасно устал от странностей герцога, да и вообще от всех итальянцев, то и дело меняющих цвет знамен и постоянно ведущих двойную игру.
Так что ему очень хотелось поверить простому колодезнику. Учитывая все, что выпало на долю Альфонсо с тех пор, как он решил завоевать этот неприступный город, идея с тайным ходом была далеко не самой плохой и не самой невозможной. А могла оказаться и крайне полезной!
— Объясните мне все по порядку, — приказал король. — Почему вы думаете, что удастся захватить этот проклятый город изнутри?
— И следите за словами, любезный! — угрожающе предостерег колодезника идальго из Медины. — Если у меня появится хоть малейшее подозрение, что вы лжете, я отрублю вам голову.
— Ничего подобного! — запротестовал Альфонсо, которому совсем не понравился тон его верного помощника. Конечно, дон Рафаэль имел полное право выражать свое мнение, в том числе и в присутствии короля, но нельзя же запугивать ценного информатора! Альфонсо поспешил исправить оплошность идальго и мягко проговорил: — Если вы предоставите нам полезные сведения, друг мой, я обещаю щедро отблагодарить вас. Ваша семья избавится от нужды и лишений. Вам больше ни о чем не нужно будет беспокоиться, предоставьте все заботы королю Арагона! Так что смелее, говорите.
Колодезник, явно напуганный грозным тоном дона Рафаэля, взглянул на Альфонсо с облегчением. Не теряя времени, он начал свой рассказ:
— Ваше величество, меня зовут Аньелло Ферраро. Я работаю каменщиком и колодезником, а примерно два года назад устроился ремонтировать цистерны и трубы в подземных каналах. Там настоящий лабиринт, и в него течет вода из древнего акведука «Делла Болла». Как вы наверняка знаете, это один из двух акведуков Неаполя, второй называется «Клавдий».
В глазах короля сверкнула искра:
— Вот, значит, почему город так долго держится!
Колодезник удивленно посмотрел на Альфонсо.
— Ну конечно! — не унимался правитель Арагона. — Я-то думал, как это неаполитанцы не умирают от жажды, хотя я перекрыл акведук? Да потому что у них есть второй!
— Не только поэтому, ваше величество. Если позволите, я продолжу по порядку. Значит, как я сказал, акведуков у нас два: один построен греками и называется «Делла Болла», а второй — римский «Клавдий». Первый начинается на востоке, в нескольких милях от города, в долине Волла. Оттуда он поначалу тянется как открытый канал, но потом уходит под землю, и вода поступает в район Поджореале, к церкви Святой Екатерины в Формиелло, а потом до виа Медзоканноне, проходя под виа Форчелла. Позже император Константин приказал построить новые подземные каналы, чтобы провести воду до базилики Святой Реституты, в том числе ответвление от церкви Святой Екатерины внутрь крепостных стен. Второй акведук берет свое начало с противоположной стороны, на западе, в долине Сабато, а та часть, что ведет в город и которую перекрыли вы, ваше величество, проходит от ворот Константинополя до церкви Святой Патриции.
— Вот и разгадка тайны! — с восхищением воскликнул Альфонсо Арагонский. — А я все не мог понять, почему город до сих пор не страдает от нехватки воды!
— На самом деле это еще не все. Кроме упомянутых двух акведуков внутри крепостных стен есть несколько источников, о которых ваше величество никак не могли знать…
— Хорошо, все понятно, — перебил король, которому совсем не хотелось провести всю ночь в разговоре о системе водоснабжения Неаполя. — Переходите к делу.
— Конечно, — тут же согласился колодезник, не желая испытывать терпение Альфонсо, раз уж тот пообещал ему благодарность и щедрое вознаграждение. — Как я уже говорил, от акведука «Делла Болла» построили ответвление, которое идет от Святой Екатерины до Святой Реституты, расположенной внутри городских стен. А рядом с воротами Святой Софии, снаружи от стены, есть колодец, в который несложно спуститься. Под ним находится естественный резервуар, из которого можно попасть в туннель, ведущий прямо в город.
Некоторое время король изумленно молчал, но затем воскликнул:
— Не тот ли это путь, которым почти тысячу лет назад прошел Велизарий, сумев захватить город без длительной осады, на которую у него не было ресурсов?
— Именно так, ваше величество.
Альфонсо Арагонский был поражен.
— Вы хотите сказать, что путь Велизария — не легенда?
— Это истинная правда!
— И вы говорите о том же ходе, что был использован почти тысячу лет назад? — по-прежнему недоверчиво переспросил король.
Колодезник кивнул.
— Но если пройти по нему так просто, почему же Рене Анжуйский не перекрыл туннель?
— Да потому что он о нем не знает. Мало кто из жителей города посвящен в эту тайну, и, честно говоря, ваше величество, никто из них не хочет помогать герцогу Анжуйскому. Неаполь ужасно устал, жители измучены до предела. Все страдают от голода и жажды и ждут не дождутся, когда вы наконец возьмете город.
— Вот как! — удивился Альфонсо. — Но если это правда, то почему нам просто не откроют городские ворота? Это было бы намного проще, madre de Dios! — раздраженно воскликнул он.
— К сожалению, горожане боятся.
— Да уж, понимаю, — отозвался Альфонсо. — Значит, вы считаете, это возможно? Могли бы, скажем, сто человек, включая моего лучшего воина дона Рафаэля, присутствующего здесь, а также еще одного верного человека, Диомеде Карафу, пройти вместе с вами по туннелю и попасть в город? Не утонут они по пути, как крысы?
— Нет, ваше величество, не утонут, — заверил Аньелло Ферраро. — По одной простой причине…
— По какой же? — перебил его король.
— Пройти подземным ходом совсем несложно. Он достаточно широк, и воды набирается самое большее по грудь. Да и не такой он длинный: после большого подземного резервуара остается пройти от силы полмили, и канал там тоже такой ширины и глубины, что его преодолеет даже не умеющий плавать. А заканчивается путь колодцем, который расположен во дворе дома портного, маэстро Читиелло.
— А вы откуда знаете?
— Я же говорил, что работал в этом самом туннеле. Ну и в любом случае, если не верите мне, спросите Мену.
— Это еще кто? — буркнул король, начиная терять терпение.
— Это я.
Все присутствующие обернулись к черноволосой красавице.
— Меня зовут Филомена, а портной Читиелло — мой отец.
— Вот оно что! — взволнованно воскликнул Альфонсо. — Теперь понятно, как вам удается спокойно выбираться в лагерь! Значит, вы тоже считаете, что план может сработать?
— Конечно, но только если у ваших людей хватит мужества, — бросила Мена дерзким тоном, великолепно подходившим к ее необузданной красоте.
Услышав подобную бесцеремонность, дон Рафаэль в ужасе уставился на нее. Благородный идальго уже хорошо знал эту женщину, но все же не предполагал, что она способна разговаривать с королем в таком тоне.
Альфонсо на мгновение остолбенел, но потом разразился заливистым смехом.
— Madre de Dios! — снова воскликнул он. — Ну и характер у вашей дамы, дон Рафаэль! Она вам еще покажет! Конечно, дело того стоит, она настоящая красавица. Но все же, друг мой, что вы на это скажете?
— А вот что: если ваше величество прикажет, я со своими людьми готов последовать за мессером Ферраро в тайный ход и куда угодно. Хоть в преисподнюю, если придется.
— Замечательно, — отозвался король, — именно такого ответа я и ждал.
ГЛАВА 52ДЖИРИФАЛЬКО
Анконская марка, замок Джирифалько в Фермо
Бьянка Мария не могла сдержать слез. Все отвернулись от них, и в первую очередь ее собственный отец, заключивший союз с Венецией, Флоренцией и папой римским. Дочь совсем перестала понимать Филиппо Марию. Чтобы навредить зятю, герцог согласился объединиться даже со своим заклятым врагом — Венецианской республикой.
Неприятные сюрпризы преподнес и Евгений IV: он предал Франческо анафеме и расторгнул его кондотту. Понтифик внезапно решил, что предпочитает нанять Никколо Пиччинино, и тут же внес годовую плату за четыре тысячи рыцарей и тысячу пехотинцев, а также вручил своему новому капитану сто тысяч флоринов жалованья. Сфорце ничего не оставалось, кроме как обратиться к антипапе Феликсу V. И вот они заперты в замке Джирифалько, вся Анконская марка залита кровью, а Франческо из последних сил сражается за свои владения.
Больше всего, однако, Бьянку Марию мучили неудачи в зачатии наследника. Хотя нельзя сказать, что они мало старались: Франческо был большим ценителем плотских наслаждений и проводил немало времени в постели с молодой супругой. Бьянка Мария, однако, подозревала, что он посещает и другие альковы. Конечно, точно она ничего не знала, но не удивилась бы, ведь к моменту женитьбы у него уже было пятеро детей от Джованны д’Акуапенденте. Один из них, Тристано, был даже старше самой Бьянки Марии.
Но ей не хотелось изводить себя мрачными мыслями: лучше уж подумать, как поддержать супруга, разделив с ним все тяготы и заботы. Как же она скучала по счастливым дням в Кремоне! Теперь Бьянка Мария слишком хорошо познала кочевую жизнь военных: и пронизывающий до костей холод в походных лагерях, и не оставляющее ни на минуту беспокойство при виде снующих туда-сюда гонцов во время подготовки наступления.
Несколько месяцев назад в Ези Франческо наделил семнадцатилетнюю жену полномочиями регента. В присутствии своих капитанов Антонио Орделаффи, Сигизмондо Мала-тесты и Пьера Бруноро Сфорца поставил супругу во главе Анконской марки, доверив ей управление городом и судьбу жителей. Франческо заявил, что она наверняка справится с ответственным делом, проявив благоразумие, мудрость, великодушие и милосердие. Он также обратился к жителям Анконской марки с просьбой полагаться на Бьянку Марию в период его отсутствия и исполнять все ее указания.
Этот жест наполнил гордостью юную супругу, и она с величайшим рвением взялась за исполнение новых обязанностей в ожидании возвращения мужа. Вернувшись с новыми солдатами, которых ему предоставил антипапа Феликс V, Сфорца забрал жену с собой и отправился в Джирифалько. Однако Бьянка Мария выбилась из сил, и мысль о том, чтобы провести еще несколько месяцев в гуще военных действий, в постоянном страхе все потерять, приводила ее в ужас. У них не осталось ни гроша; Бьянке даже пришлось продать столовое серебро, чтобы прокормить и так уже немногочисленных слуг. Просить чего-то для себя она даже не пыталась, зная, что все собранные налоги уходят на военные расходы.
Девушка посмотрела на Перпетую — свою верную камеристку, которая ответила госпоже взглядом, полным тепла и нежности.
И вот мы снова ждем очередного сражения, моя дорогая подруга, — сказала Бьянка Мария. — До чего же невыносимо это ожидание! Все настроены против Франческо, и я уже не верю, что он сможет снова выйти победителем.
— Мужайтесь, ваша светлость, еще не все потеряно, я точно знаю, — ответила Перпетуя. — Не сомневаюсь, что ваш супруг сражается не жалея сил. А ведь все называют его лучшим военачальником наших дней! Не сомневайтесь, он скоро одолеет Пиччинино, и вы должны верить в него.
— Вы правы, Перепетуя, но как же тяжело бездействовать и ждать! Клянусь, лучше умереть. А хуже всего, что мое чрево по-прежнему пусто! Я совершенно никчемна.
— Не говорите так, ваша светлость, на свете нет никого добродетельнее и усерднее вас. И ваш супруг отлично это знает.
— Наверное, — согласилась Бьянка Мария, — но я сама не могу с этим смириться. Мне противно быть ущербной; хочу, чтобы муж гордился мной!
— Он и так гордится вами, ваша светлость.
Бьянка Мария внезапно поняла, что речи Перпетуи не успокаивают, а лишь раздражают ее. Нет, вины камеристки тут не было: добрая и милая девушка искренне заботилась о ней, но сейчас супруге Франческо Сфорцы не нужны были утешение и сочувствие. Ей хотелось, чтобы ее подтолкнули к действиям, обжигая словами, будто ударами кнута. Чему ее учила мать? Тому, что в ее жилах кровь Висконти! А также кровь дель Майно. А все представители этих родов могли взяться за меч и сражаться.
Она больше не станет томиться в бездействии, а лучше отправится на поле боя бок о бок с Франческо. Хватит бессмысленного ожидания. Пусть ее ранят в битве, пусть изрубят на куски, раз уж она не может родить сына! Так от нее будет хоть какая-то польза.
— Перпетуя, позовите Лоренцо, — решительно заявила Бьянка Мария. — Я надену доспехи, возьму меч и последую за своим супругом на поле боя! Я не боюсь этого жалкого отродья, что оскверняет земли, которыми мы владеем по нраву. Клянусь Господом, я буду сражаться, и пусть прольется кровь моих врагов или моя.
— Но… ваша светлость…
— Никаких возражений! — отрезала Бьянка Мария. — Пошлите за Лоренцо, вы слышали? — Наследница Висконти выпрямилась во весь рост, и в ее голосе зазвенел металл.
Ошеломленная Перпетуя побежала за оружейником.
ГЛАВА 53ВОРОТА СВЯТОЙ СОФИИ
Неаполитанское королевство, вблизи ворот Святой Софии
Дон Рафаэль оглядел отряд, следующий за ним. Здесь были все лучшие люди арагонского войска. Во-первых, Диомеде Карафа — доверенное лицо короля, его советник и командующий войсками. Больше двадцати лет назад именно отец Карафы Антонио, прозванный Обманщиком за умение ловко плести всевозможные интриги, уговорил Альфонсо Арагонского прийти на помощь Джованне, правительнице Неаполя. Та в благодарность назначила Альфонсо своим наследником, но позже передумала и, подстрекаемая фаворитами, отдала эту привилегию Рене Анжуйскому, развязав тем самым новую войну.
Как бы то ни было, король ценил преданность и осторожность Карафы, а тот следовал за ним во всех походах и битвах, нередко выполняя деликатные поручения и ведя дипломатические переговоры. Любовь к искусству и общение с некоторыми известными гуманистами помогли ему развить качества, сделавшие его особенно ценным в качестве советника монарха.
Были здесь и Иньиго де Гевара, доблестный воин и талантливый стратег, и Маццео ди Дженнаро — еще один капитан, отличавшийся пылким характером, представитель одного из самых знатных родов Неаполя.
Помимо этих выдающихся людей, дон Рафаэль видел почти две сотни моряков, которых Альфонсо решил включить в отряд на случай, если уровень воды окажется выше ожидаемого. Довершали состав сорок пеших рыцарей в легких доспехах.
Все они собрались возле колодца, расположенного не дальше четверти мили от городских стен Неаполя, вблизи ворот Святой Софии.
Не теряя времени, под покровом сгущавшихся сумерек дон Рафаэль первым последовал за Аньелло Ферраро в черную пасть колодца.
Моряки спустили его при помощи веревки. Вскоре ноги идальго коснулись воды, а затем, погрузившись по пояс, он нащупал дно. Дон Рафаэль невольно вздрогнул от холода: вода была ледяной.
Он поднял над головой руки, сжимая аркебузу, кожаный мешочек с фитильным замком и свинцовыми пулями, а также рожок с порохом. Колодезник тем временем зажег смоляной факел, и подземелье окрасилось кроваво-красным светом. На поясе у дона Рафаэля висели меч и увесистый нож, ноги были обуты в сапоги до колена.
Едва идальго опустился на дно колодца, Аньелло жестом пригласил его следовать за собой.
— А как же остальные? — спросил дон Рафаэль.
— Ваша светлость, я прошу вас лишь сделать несколько шагов, сами увидите! — отозвался проводник и быстро двинулся по туннелю, ведущему куда-то в сторону от колодца.
Решив довериться колодезнику и не желая терять из виду единственный источник света, идальго поспешил за ним. Продвигаясь вперед, дон Рафаэль слышал только плеск воды, а видел лишь спину Аньелло. Тот двигался с невероятной ловкостью, хотя вода и ему доходила до талии.
Через некоторое время колодезник сообщил:
— Вот мы и пришли! — и указал наверх.
Благородный идальго тоже поднял голову и обомлел: думая лишь о том, как бы не отстать от проводника, он и не заметил, как расширился подземный канал. Теперь же в свете факела стало видно, что туннель привел их в огромный резервуар, вырубленный прямо в скале, — своего рода просторный зал, где с легкостью могла бы разместиться и тысяча человек.
— Невероятно, правда? — заметил неаполитанец, будто прочитав мысли дона Рафаэля. — Мы находимся под площадью Карбонариус: обычно там собирают и жгут городские отходы, но при необходимости ее предоставляют для рыцарских турниров и выступлений.
Благородный идальго смотрел на каменные своды над головой, однако краем глаза заметил огни, приближавшиеся со стороны туннеля, по которому он сам прошел всего несколько минут назад: это рыцари и моряки подходили группами по шесть — восемь человек.
Гигантская пещера быстро наполнилась людьми. Многие держали над головой аркебузы, у некоторых в руках были такие же смоляные факелы, как у Аньелло Ферраро. Теперь уже не один, а множество огней освещали пространство вокруг, и дон Рафаэль вновь поразился размерам резервуара, высеченного в скале.
Тем временем холод становился невыносимым; стоять без движения в ледяной воде было все тяжелее. Да и стоило поторопиться, ведь их ждало важное дело.
— Маэстро Аньелло, давайте продолжим путь, — сказал идальго. — Всем сразу лучше не вылезать в саду портного, так что надо разделиться на группы. Я хотел бы быть в числе первых вместе с вами, поскольку я один знаком с Филоменой.
— Мудрое решение, — кивнул колодезник. — Следуйте за мной.
— Вы, — сказал дон Рафаэль, указывая на десяток людей, стоявших рядом с ним, — идите с нами.
— Слушаемся, капитан, — ответил один из рыцарей.
Не теряя времени, идальго поспешил за маэстро Аньелло. Вместе с десятью рыцарями они пересекли пещеру и оказались в новом туннеле, на сей раз узком и тесном.
Пробираться по нему было гораздо сложнее, и дон Рафаэль почувствовал себя крысой, угодившей в ловушку. Все тело ниже пояса одеревенело от холода, идальго еле переставлял окоченевшие ноги. Он по-прежнему держал аркебузу, пороховницу и кожаный мешочек над головой, руки затекли и ужасно болели. Однако дон Рафаэль продолжал идти вперед, а его люди следовали за ним. Вода тем временем поднялась им до груди.
Благородного идальго била дрожь, ноги будто налились свинцом. И вдруг маэстро Аньелло остановился, повернулся к нему и объявил:
— Мы пришли. Сейчас мы как раз под колодцем во дворе портного Читиелло.
— Отлично, — ответил идальго, обрадованный тем, что мучения подходят к концу. Он подошел ближе к колодезнику, подтянулись и остальные солдаты. Как только группа собралась вместе, дон Рафаэль спросил: — Как же мы теперь попадем наверх?
В свете факела показалось, что Аньелло улыбнулся.
— Мы воспользуемся зарубками на камне, которые оставляют колодезники для чистки и ремонта стенок. Конечно, тут нужна некоторая ловкость, но я думаю, кто-нибудь из ваших людей сможет залезть вместе со мной, а потом уже вытащим остальных при помощи троса.
Идальго выбрал из группы одного моряка:
— Вы подниметесь вместе с маэстро Аньелло. А найдется у нас подходящий трос? — спросил он, кивнув на колодец, поднимающийся над головой.
— Вот. — Ему протянули крепкую веревку.
— Какова длина? — спросил дон Рафаэль.
— Двадцать семь локтей.
— Надеюсь, хватит.
Маэстро Аньелло вместе с моряком тем временем полегли вверх, цепляясь га трещины и зарубки на каменных стенах молодца, образующие своего рода лестницу.
В свете факелов они напоминали двух крабов.
Дон Рафаэль надеялся, что на подъем уйдет не слишком много времени. Ему совершенно не нравилось стоять по пояс в ледяной воде и очень хотелось скорее оказаться на земле с мечом и аркебузой в руках.
Губы идальго изогнулись в жестокой ухмылке. «Неаполь скоро падет», — подумал он.
ГЛАВА 54ИСКУССТВО КРАСНОРЕЧИЯ
Анконская марка, долина Ранча, лагерь Никколо Пиччинино
Никколо Пиччинино не поверил своим глазам, когда увидел ее. Бьянка Мария Висконти напоминала амазонку. С гордым и неприступным видом она продвигалась между рядами палаток, сидя в седле великолепного боевого коня — высокого и мускулистого черного жеребца, покрывшегося потом от долгой скачки. Солдаты Пиччинино пораженно уставились на чудесное видение: казалось, сама богиня войны спустилась с небес, чтобы наказать их за чрезмерную дерзость.
На дочери герцога Милана были роскошные доспехи из вороненой лумеццанской стали с золотой инкрустацией и гербом рода Висконти — устрашающим змеем, заглатывающим сарацинского воина. На поясе висел меч с рукояткой, отделанной перламутром. Забрало шлема прекрасной воительницы было поднято, в глазах отражались лучи яркого солнца.
Приблизившись к капитану, Бьянка Мария приветствовала его. Ловким движением она соскочила с коня, а пятьдесят рыцарей из войска Сфорцы выстроились вокруг, готовые броситься на защиту госпожи. В числе последних Пиччинино заметил и легендарного Браччо Спеццато — верного помощника Франческо.
Маленький кровожадный капитан, состоящий на службе у папы Евгения IV и у герцога Миланского, кивнул Бьянке с ехидной ухмылкой:
— Приветствую вас, мадонна. Значит, правду говорят, что вы отважная воительница, а тот, кто встретит вас в бою, обращается в бегство.
— Я из рода Висконти, мессер Пиччинино, и из рода дель Майно. Что же до моей воинской доблести, то я не побоюсь сразиться с любым, кого вы выставите против меня, хотя, как видите, я приехала в ваш лагерь не за этим. Я желаю поговорить с вами и предупредить кое о чем, что произойдет в ближайшее время.
— Предупредить меня? В самом деле? По-вашему, я не в курсе того, что произойдет в ближайшее время? — Несколько человек сделали шаг в сторону капитана, готовые вступить в бой, но тот остановил их, подняв руку. — Хорошо, мадонна, я буду счастлив побеседовать с вами в моей палатке, но только с вами одной!
— Об этом я и прошу, — кивнула отважная Висконти и решительно прошла в шатер через полог, который придержал для нее Пиччинино.
— Прошу прощения, место не слишком подходит для приема благородной дамы. У меня тут только стол, пара стульев, таз для умывания да фляга с вином, — извинился Никколо, указывая на скромную обстановку.
— Оставьте ненужные любезности, капитан, и давайте перейдем к делу. Если бы я искала удобств, то не проделала бы весь этот путь, — отрезала Бьянка Мария.
— Верно, — согласился ее собеседник. — Так чем я обязан вашему визиту?
— Сейчас все объясню. Я приехала предостеречь вас.
— В самом деле, мадонна? И от какой же напасти? — с искренним удивлением спросил кондотьер.
— От моего отца.
— От герцога?
— Кто еще, по-вашему, может быть моим отцом?
— Простите, я не имел в виду… Но не понимаю, чем вызвано ваше… не знаю, как сказать… посольство?..
Бьянка Мария нетерпеливо вздохнула:
— Хорошо, начну по порядку. Я приехала сюда, потому что, как нам обоим известно, битва между вами и моим мужем в долине Ранча неизбежна. Замечу, что Франческо не знает о моем визите сюда, но в любом случае полностью доверяет мне. Привела меня к вам, капитан, вот какая причина… Первым делом хочу напомнить, как примерно шестнадцать лет назад, когда Карманьола разбил ваше войско в Маклодио, мой супруг спас вам жизнь. Кроме того, теперь уже совсем недавно, несколько недель назад, Франческо одержал победу в Амандоле, нанеся вашему войску серьезный урон. Он мог бы продолжить наступление и окончательно разгромить вас, но не сделал этого.
— Благодаря вмешательству Бернардо де Медичи, флорентийского комиссара.
— Безусловно, и я как раз встретилась с ним сегодня утром в Мачерате.
Пиччинино вытаращил глаза:
— Святые угодники, а вы не теряете времени, мадонна!
— Вот именно. Итак, что у нас получается: один раз мой супруг спас вам жизнь, а во второй — не стал добивать, когда мог это сделать. Думаю, пришло время отдать ему долг чести.
— Однако, мадонна, тут проще сказать, чем сделать, — отозвался капитан с сожалением, которое выглядело искренним. — Вы же знаете, что ваш отец твердо намерен избавиться от Сфорцы.
— О нем я и хотела с вами поговорить.
— О Филиппо Марии Висконти?
— Да.
— Хорошо, слушаю вас.
— Согласитесь, мало кто знает герцога лучше собственной дочери. И как уже было сказано, я хочу предостеречь вас. Помните, как отец облагодетельствовал Карманьолу, осыпав его титулами, почетом и богатствами, а потом отвернулся от него без всякой видимой причины?
— Конечно, как о таком забудешь!
— Вы также, безусловно, заметили, что сначала герцог всячески поддерживал моего супруга, начиная с того, что отдал ему мою руку, а потом повернулся к нему спиной.
— Это тоже не вызывает сомнений, — согласился Никколо.
— Хорошо. Значит, вы уже поняли, что отец склонен отрекаться от тех, кто, по его мнению, получает слишком большую власть. Он поступил так с Карманьолой, когда тот был синьором Генуи, а потом повел себя таким же образом, едва Франческо Сфорца получил владения в Лукании, Калабрии и Анконской марке.
— Которые он теперь потерял — частично из-за Альфонсо Пятого Арагонского…
— А частично из-за вас, — продолжила за него Бьянка Мария.
— Это верно.
— А теперь я хочу спросить: положа руку на сердце, вы и правда надеетесь, что с вами не произойдет то же самое? Вы ведь долго служили под началом моего мужа, верно?
— Не стану спорить.
— И после всех событий, перечисленных мной, вы рассчитываете спокойно копить земли и титулы? Не думаете, что станете следующим, кто попадет в опалу, причем совсем скоро? — решительно спросила капитана дочь герцога Висконти.
— И что же я должен делать, по-вашему?
— Соблюдать разумную осторожность.
— То есть?
— Отступить.
Пиччинино расхохотался:
— Вот так вы видите решение всех проблем? Да ваш отец голову мне оторвет, если я не воспользуюсь благоприятной ситуацией. После стольких лет он смог заключить союз с Евгением Четвертым, Козимо де Медичи и даже с Венецией, не говоря уже об Альфонсо Пятом Арагонском, а я должен перечеркнуть все его достижения?
— Я знаю, что это звучит странно, но подумайте сами, капитан. Вне всяких сомнений, вы придумаете достойное оправдание; отец разозлится, но потом успокоится, зато он точно не испугается того, что вы стали слишком сильны. Поверьте, герцог никогда не совладает ни с жаждой власти, ни с завистью по отношению к собственным капитанам. Если помните, именно командующий войском когда-то навязал ему первую жену.
— Вы говорите о Фачино Кане? Конечно, помню.
— И вы правда верите, что мой отец искренне радуется за вас, учитывая все ваши многочисленные завоевания за последнее время? Не он ли отказался назначить вас правителем Пьяченцы, хотя вы того заслуживали? А потом приказал приостановить военные действия на целый год?
— Да, верно, — признал Пиччинино. С каждой секундой он становился все мрачнее.
— Спустя некоторое время он передумал и наделил вас владениями в Солиньяно, Сант-Андреа-Миано, Билцоле, Костамеццане, Боргетто и других землях, которые вы отвоевали у рода Паллавичини. Не кажется ли вам, что вы слишком высоко взлетели? Не боитесь, что рано или поздно отец повернется к вам спиной и решит поддержать моего мужа, который, хоть и впал у герцога в немилость, все же женат на его дочери?
— Хватит! — неожиданно закричал капитан, который больше не мог слушать про лицемерные игры, невыполненные обещания и бесконечные интриги правителя Милана.
— Хорошо, я не стану испытывать ваше терпение, — отозвалась Бьянка Мария. — Я поделилась с вами тем, что у меня на душе, а выбор остается за вами. С вашего позволения, я покину лагерь. — Она сделала реверанс и, не дожидаясь ответа, направилась прочь, оставив Никколо Пиччинино размышлять в одиночестве. Выходя из палатки, Бьянка Мария бросила последний взгляд на капитана: глаза у него налились кровью.
ГЛАВА 55БЕЗЖАЛОСТНЫЕ
Неаполитанское королевство, вблизи ворот Святой Софии
Отряд двинулся в сторону крепостной башни над воротами Святой Софии. Дон Рафаэль Коссин Рубио, идальго из Медины, пообещал себе, что сегодня окажется достоин славы одного из Безжалостных.
Когда он вылез из колодца во дворе маэстро Читиелло, хозяин дома и его жена вытаращили глаза от изумления. Арагонские солдаты сразу поняли, что семья портного давно голодает: об этом красноречиво говорили исхудавшие лица с заострившимися скулами. Аньелло Ферраро принялся успокаивать мужа и жену, а Филомена стояла в стороне, глядя на идальго с гордостью и вызовом, будто говоря: «А теперь? На что ты готов пойти?» Было ясно, что девушка и ее родители терпят крайнюю нужду. Дон Рафаэль вскоре убедился, что в доме у них пусто, словно в подземной пещере, откуда только что выбрались солдаты. Ему стало стыдно, что он воспользовался Филоменой. Конечно, все произошло по взаимному согласию: девушка получила хлеб и защиту, которые, по всей видимости, были ей жизненно необходимы. Однако от ее горящего взгляда у идальго слова застревали в горле.
Теперь дону Рафаэлю хотелось только одного: чтобы все это поскорее закончилось. Пусть король наконец захватит Неаполь, сделает его столицей своих владений и вернет городу прежнее великолепие.
Идальго бесшумно двинулся в сторону башни, будто ворон, жаждущий битвы и крови. В одной руке он сжимал тяжелую аркебузу: дон Рафаэль зарядил ее, но рассчитывал использовать только в самом крайнем случае, чтобы избежать шума и застать противника врасплох. Второй рукой идальго выхватил меч и, увидев анжуйца, стоящего к нему спиной, подбежал и воткнул лезвие ему между лопаток. Солдат с глухим стуком рухнул на разбитую брусчатку. Дон Рафаэль перешагнул через него, даже не взглянув, а мгновение спустя снова рубанул мечом, избавляясь от второго противника, который упал лицом вниз, схватившись руками за горло, а под ним уже разливалась лужа крови, казавшаяся черной в слабом свете факелов.
Ночную тишину прорезал крик:
— Тревога, на нас напали!
Группа анжуйских солдат тут же собралась у подножия башни. Огни факелов слабо освещали пространство вокруг. Не теряя времени, дон Рафаэль вскинул аркебузу, быстро прицелился и выстрелил. Темноту осветила яркая вспышка, и снаряд попал прямо в голову одного из анжуйцев: ноги у него подкосились, и солдат рухнул на землю.
Остальных тоже ждал печальный удел: подоспели другие арагонцы, раздались новые выстрелы. Стволы аркебуз вспыхивали зловещим огнем, и свист свинцовых пуль нес смерть анжуйским солдатам. Около двадцати человек повалились на землю бездыханными. Остальные пали от клинков: охваченные горячкой боя, арагонцы безжалостно истребляли противника.
Едва последний из анжуйцев повалился на брусчатку, дон Рафаэль стал подниматься по каменной лестнице, ведущей на вершину башни. Добравшись до верхней площадки, он наткнулся на двух уцелевших стражников. Не медля ни секунды, идальго выхватил нож, который носил на поясе. Подбежав к первому анжуйцу, он отвлек его ложным выпадом и дважды ударил ножом в бок. Противник захрипел от боли и рухнул на нападающего. Дон Рафаэль подхватил солдата и, словно щитом, закрылся им от удара второго анжуйца, который в неразберихе попал в своего товарища. Затем идальго изо всех сил толкнул одного солдата на другого, и оба повалились на пол. Дон Рафаэль тут же настиг их и ловким движением пригвоздил мечом руку противника, закричавшего от боли.
Через мгновение идальго вытащил меч и ударил раненого ногой, тот перевернулся на живот. Тогда дон Рафаэль поднял его голову левой рукой, а правой перерезал ему горло. Затем он схватил второго анжуйца, еще живого, и сбросил его со стены. Падая, враг издал нечеловеческий вопль.
Идальго понял, что ему удалось захватить башню.
— Поднимите флаг Арагона! — из всех сил закричал он своим товарищам, оставшимся внизу. — И откройте ворота!
В ответ раздался довольный гул.
Когда король Арагона увидел, что флаг с четырьмя красными полосами на золотом фоне развевается над воротами Святой Софии, он торжествующе вскрикнул. Альфонсо сидел в седле, возвышаясь над морем своих солдат. Тяжелые решетчатые ворота открылись перед арагонцами, и король первым ринулся в город с воинственным кличем. Поток солдат в железе и коже последовал за предводителем.
Оказавшись внутри крепостных стен, Альфонсо увидел, что город не только захвачен его людьми, но и, похоже, не располагает особенной защитой, по крайней мере с этой стороны. На мгновение картина происходящего отпечаталась у него перед глазами: арагонцы, налетевшие смертоносной волной, внезапно обнаружили, что сражаться им не с кем.
Однако в этот момент со стороны замка Кастель-Нуово раздался глухой звук, похожий на раскат грома: то стучали по брусчатке копыта. Шум быстро приближался и вскоре стал оглушительным. Альфонсо едва успел развернуть коня, когда увидел Рене Анжуйского и его лучших рыцарей, несущихся к ним плотными рядами. Французы налетели неожиданно и с такой скоростью, что их войско, словно железный клин, пронзило толпу арагонцев, наводнивших площадь Карбонариус. Удар был настолько силен, что анжуйская кавалерия легко прорвала ряды испанской пехоты. На миг показалось, что люди Рене могут одержать победу, но едва арагонцы оправились от первой атаки, захватившей их врасплох, ответный удар не заставил себя ждать.
Альфонсо громовым голосом отдал приказ использовать пики, чтобы выбивать всадников из седел. Прорвав ряды арагонцев, французы оказались в окружении целого моря плоти и железа, которое постепенно поглощало их одного за другим.
Рене Анжуйский понял, что совершил непростительную ошибку. Он мчался во главе своих рыцарей, надеясь удержать ворота Святой Софии, но это ему не удалось, и теперь пехота противника грозила разгромить войско французов. Герцог Анжуйский призвал всадников следовать за ним и до крови ударил шпорами коня, заставляя его прорваться через вооруженную толпу. Наконец ему удалось выбраться из окружения, открыв проход в сторону ворот Святого Януария. Оттуда он надеялся свернуть к площади Иисуса, чтобы потом укрыться за стенами замка Кастель-Нуово.
Рене мчался как ветер, и его лучшие рыцари неслись за ним. Однако на подъезде к воротам герцог с ужасом понял, что арагонцы успели добраться и сюда. Точнее говоря, он увидел множество солдат, бегущих со стороны Сомма-Пьяцца, поднимающихся по переулку Дель-Кортетоне, огибая монастырь Санта-Мария-Доннареджина. Больше всего Рене поразило, что четыреста генуэзских арбалетчиков, которым было поручено охранять ворота, исчезли без следа, а монахини по мере сил помогали врагам проникать в город, скидывая со стены веревки.
Несколько арагонских солдат уже выглядывали из-за зубцов крепостной стены. Организовывать защиту города было некогда. Единственный путь к спасению состоял в том, чтобы добраться до Кастель-Нуово, а потому Рене, цедя сквозь зубы ругательства, повернул к площади Иисуса.
Тем временем арагонцы, ослепленные яростью при виде ненавистного врага, открыли огонь. Раздались выстрелы не меньше чем из дюжины аркебуз. Град свинцовых пуль вонзился в стену, поднимая фонтаны каменной крошки, но пара снарядов попала в убегающих, и воздух прорезали нечеловеческие вопли. Голубоватый дым от аркебуз облачками парил в ночном воздухе, отчетливо виднеясь даже в слабом свете факелов. Один из анжуйских рыцарей упал с коня. Второй согнулся, изо всех сил цепляясь за поводья, чтобы удержаться в седле. Несколько арагонцев бросились вслед за беглецами, но быстро поняли, что догнать всадников, несущихся к единственному спасительному укрытию, совершенно невозможно.
ГЛАВА 56ПЕЧАЛЬНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ
Миланское герцогство, замок Порта-Джовиа
Филиппо Мария смотрел на Аньезе. Шли годы, а она по-прежнему оставалась красавицей, в то время как сам герцог чувствовал себя старой развалиной.
Порой ему удавалось ненадолго забыть о своем уродстве, погрузившись в очарование карт Таро или выстраивая очередные хитроумные интриги, но от правды не убежишь. Висконти даже приказал убрать из комнат замка все зеркала и любые полированные поверхности: он не хотел видеть свое отражение.
Порой герцог рыдал от злости, закрывшись в своих покоях: мысль о том, каким неуклюжим и отвратительным стало его тело, мучила его. Ходить Филиппо Мария практически не мог, он кое-как перетаскивал себя с места на место, но день ото дня слабел. Все чаще приходилось прибегать к помощи слуг, переносивших его по замку на носилках. Вот почему герцог так ненавидел Франческо Сфорцу и остальных бравых вояк. Его раздражал даже Никколо Пиччинино: тот не отличался красотой и в силу маленького роста казался гномом, но все же был во много раз более сильным и ловким, чем герцог Милана.
Филиппо Мария чувствовал себя старым и обессиленным. Единственным человеком, который оставался рядом с ним, невзирая на его тяжелый характер и врожденное уродство, была Аньезе. Поэтому он любил ее больше всех на свете.
Вот и сейчас она смотрела на него с такой искренней заботой, с таким блеском в глазах, что сердце герцога наполнилось теплом.
— Аньезе, почему вы до сих пор любите меня? — спросил Филиппо Мария. — Что вы находите в этом огромном уродливом теле, в этом лице, похожем на полную луну, которую поджарили на сковородке? — Горькие, жестокие слова ядом лились из его уст.
Аньезе в ответ внимательно посмотрела в глаза Филиппо Марии.
— Зачем вы мучаете себя, ваша светлость? Почему же я не должна любить вас? На вашу долю выпала нелегкая судьба, но вы всегда, с самого первого дня, осознавали свой долг перед герцогством. Природа обошлась с вами неласково, это правда, но я всегда восхищалась вами. Вы были так добры и щедры ко мне, вы любили нашу дочь, хотя обязательства заставляли вас жениться на других женщинах. Вы всегда были рядом со мной и Бьянкой Марией. Все эти годы вы были верны мне, осыпали меня подарками и выражали свою благодарность. Какой другой правитель вел бы себя так на вашем месте? Вот почему я бесконечно восхищаюсь вами, ваша светлость.
— Аньезе, послушать вас, так я чудесный человек…
— И это правда, возлюбленный мой. Многие погрязли бы в жалобах, в печали, но не вы! Вы не побоялись сразиться с врагами, превосходящими вас по силе, — с Венецией, с Флоренцией, с самим папой римским — и в конце концов склонили их всех на свою сторону. И сегодня вы — главное связующее звено этого союза. Вашу физическую слабость вы стократ возместили ясным умом и умением одерживать верх благодаря расчету и дипломатии. Кому еще удалось бы столько сделать? Вы отдали нашу дочь в жены Франческо Сфорце, обеспечив ей наилучшую партию и право продолжать династию.
— Сфорца… — с сожалением пробормотал Филиппо Мария. — А теперь я сражаюсь с ним.
— И у меня сердце обливается кровью при мысли об этом…
— Хотя я и безумно люблю Бьянку.
— Именно поэтому я надеюсь, что на самом деле вы не намерены уничтожить Сфорцу. Я знаю, вы вовсе не столь жестоки, как хотите казаться. Все вокруг думают, что вы любите лишь себя и заботитесь исключительно о собственной власти, но они не понимают, что вы стараетесь ради спасения Милана от коварных замыслов Венеции, хотите защитить город от жадности герцога Савойского, уберечь от императора, желавшего превратить Милан в очередную провинцию своих владений! Филиппо, я знаю, сколько тягот вы пережили за эти годы! Знаю, как вы не жалели себя, как не боялись испачкать руки и участвовали в грязных играх политиков, чтобы сохранить Милан за родом Висконти. Ваши подданные этого не понимают, неблагодарные выродки! Они не знают, что вы как лев среди волков, что другие герцогства, республики, Папская область все время строят козни против вас! И что играть по правилам невозможно, когда противники постоянно их нарушают. Никто не задумывается, от чего вам пришлось отказаться ради спасения других, но именно так и должен поступать правитель, герцог, мужчина! Вот почему я остаюсь и навсегда останусь рядом с вами. Франческо Сфорца боится вас, папа на вашей стороне, но беспокоится о прочности этого союза, равно как и дож, как и Козимо де Медичи. И благодаря страху, который вы умеете внушать, сегодня и мы с вами, и все жители Милана могут свободно жить под защитой городских стен!
Филиппо Мария Висконти поразился, насколько проникновенными и полными благодарности были слова возлюбленной. Ее речь растрогала герцога и в очередной раз подтвердила, что Аньезе — единственная и неповторимая женщина в его жизни, ведь она знала и понимала его, как никто другой.
Некоторое время Филиппо Мария размышлял над ее словами и над тем, как ему приятно даже просто слышать голос любимой. Аньезе дарила герцогу абсолютное спокойствие, и на мгновение он отдался этому чувству со всей благодарностью, на какую был способен.
— Спасибо вам, возлюбленная моя, — сказал он.
Аньезе мягко обхватила ладонями его лицо и поцеловала со страстью, ничуть не померкнувшей с годами.
— Что же мне делать? — спросил у нее герцог, в этот момент чувствовавший необходимость делить с ней каждый свой шаг.
Аньезе не ошибалась: в глубине души Висконти совершенно не хотел, чтобы его вражда со Сфорцей повредила дочери. И как раз по этой причине Филиппо Мария, хоть и вступил в союз противников Сфорцы, на самом деле не желал гибели капитана.
Герцог испытывал к нему то же странное чувство, как и когда-то к Карманьоле, — гремучую смесь восхищения, зависти, любви, ревности, ненависти, которую и сам не мог понять до конца.
Таким образом, желая сохранить жизнь человека, который когда-то был его надежнейшим воином, Висконти сдерживал свои минутные порывы и капризы. Так, когда прошлым утром гонец принес ему весть о том, что Пиччинино решил не нападать на замок Джирифалько, Филиппо Мария не разозлился, а, напротив, вздохнул с облегчением.
Герцог знал, что его дни сочтены и что мучительные взрывы ярости — лишь следствие неспособности принять приближающийся конец. Смириться со старостью, не противиться слабости, час за часом все больше подчиняющей себе его исстрадавшееся тело… Не так-то просто это сделать.
Вот почему Висконти твердил себе, что нельзя сдаваться, что он нужен Милану, а также своей жене и дочери.
Этот сладкий самообман помогал герцогу идти вперед. И не признавать собственного бессилия.
ГЛАВА 57ПЕРПЕТУЯ
Анконская марка, замок Джирифалько
— Значит, это правда! Проклятье! Вы беременны от него! От моего мужа! — негодовала Бьянка Мария.
Ее лицо побагровело от ярости. Перпетуя приподнялась с пола, испуганно глядя на госпожу. Бьянка Мария возвышалась над ней, все еще держа на весу ладонь, которой только что изо всех сил отвесила камеристке пощечину.
— Как вы могли?! — Голос дрогнул, руки непроизвольно сжались в кулаки. Как бы ей хотелось забить неблагодарную Перпетую до смерти! — Вы хоть понимаете, что наделали?
Как Франческо мог так поступить со своей женой? Почему он променял ее любовь на ласки этой женщины? Бьянка Мария знала о необузданном сладострастии супруга, придворные дамы вечно твердили ей об этом, а одна из них недавно открыла страшную правду о личной камеристке. Перпетуя была очень красива, но Бьянка Мария не ожидала подобного предательства. Подумать только, ведь она была ее любимицей! Бьянка Мария поначалу даже защищала ее! Она решила, что другие женщины сплетничают о ней из зависти; такое случалось и раньше. Но потом супруга Франческо Сфорцы обнаружила, что живот у Перпетуи растет: потаскуха больше не могла скрывать беременность. И едва Бьянка Мария надавила на нее, та во всем призналась.
Конечно, дочь герцога Висконти понимала, что к своим сорока годам Франческо имел множество женщин и что, возможно, эта страсть никогда не угаснет в нем. Однако она надеялась, что измены хотя бы не начнутся сразу после свадьбы!
А ведь именно молодая супруга спасла замок Джирифалмв от нападения Никколо Пиччинино. Как же так? Она бьется за него, отводит опасность, отказывает себе во всем, а он платит ей подобным образом?
Нет уж, если он думает, что Бьянка Мария все стерпит, не сказав ни слова, то он не знает, на ком женился.
В ее жилах кровь Висконти! Она привыкла бороться за свое счастье и даже не подумает отдать мужа какой-то девке, которая ниже ее по происхождению, крови и титулу, по учености и по красоте!
В глазах Бьянки Марии сверкали молнии.
Перпетуя не знала, что сказать. Опустив глаза, она пробормотала:
— Госпожа…
— Тихо! — крикнула Бьянка. — Клянусь вам, я этого так не оставлю!
Не говоря больше ни слова, она выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.
Франческо Сфорца беседовал с Браччо Спеццато в оружейной.
— Значит, это правда? — спрашивал последний.
— Что именно?
— Что герцог Миланский совсем плох?
— Похоже на то.
— И что вы намерены делать?
— Друг мой, я давно привык к уверткам и лицемерию Филиппо Марии Висконти, — отозвался Сфорца.
— Так вы думаете, это все обман? Очередная хитрость?
— Не знаю, но от Висконти всего можно ожидать.
— Что же, тут я совершенно с вами согласен, ваша светлость.
— Лучше бы… — начал Франческо и осекся на полуслове: в оружейную комнату, словно фурия, ворвалась Бьянка и уставилась на него горящим от ярости взглядом.
— Мессер Браччо, — твердо сказал она, — прошу вас немедленно оставить меня наедине с мужем.
Браччо Спеццато с удивлением взглянул на нее, но не решился возражать, так как просьба больше походила на приказ.
— Мадонна… — только и произнес он, согнувшись в поклоне, а затем быстро покинул оружейную.
— Бьянка, — сказал Франческо, подходя к супруге.
— Не прикасайтесь ко мне! — вскричала та.
Капитан растерянно остановился:
— Что случилось, любимая?
— Вы еще спрашиваете? У вас даже не хватает духу признать правду?
— Я не понимаю, о чем вы говорите… — Его слова звучали искренне.
— Вы что, не могли подождать хотя бы год? Кто знает, как давно это продолжается! Я до сих пор не смогла подарить вам сына, и вы наказываете меня за это? Ну же, Франческо, признайтесь!
— Да о чем речь? — раздраженно переспросил капитан, начинавший уставать от потока загадочных намеков.
— Сейчас я все вам объясню. Слушайте, Франческо, и слушайте внимательно, — ледяным тоном произнесла Бьянка Мария. — Я хорошо знаю, что у вас было много женщин. Знаю я и то, что вы не будете всегда верны мне; я хоть и молода, но не настолько наивна. Но если вы полагаете, что я стерплю измену меньше чем через год после венчания, то придется вас разочаровывать: вы совсем меня не знаете!
— Бьянка…
Я не закончила. Мне все известно! Перпетуя ждет вашего ребенка! Вы что же, надеялись скрыть это от меня? Или думали, что я молча стерплю оскорбление? Говорю же, вы совсем меня не знаете! Предупреждаю: я никогда не соглашусь оставить в нашем доме ни ее ребенка, ни ее саму. Найдите ей мужа, кого хотите, это не мое дело, но если завтра Перпетуя еще будет здесь, я за себя не отвечаю!
Франческо Сфорца остолбенел от неожиданности.
— Бьянка… Я понимаю вас, но прошу, поверьте, я люблю вас одну…
— Мессер, вы даже не представляете, как лживо звучат ваши слова. Понимаю, наверное, мне надо смириться со случившимся, и я обещаю постараться. Возможно, время залечит рану, которую вы сегодня нанесли мне, но, как я уже сказала, я ни дня не намерена выносить присутствие Перпетуи и впредь не потерплю подобных слабостей с вашей стороны. Найдите ей мужа. Сегодня же! И когда родится ребенок, он не сможет претендовать ни на какие права. Вы не будете видеться с ним и не позволите ему видеться с вами. Для вас он умрет!
— Бьянка, ваши жестокие слова ранят меня, как ножом.
— На сегодня мне больше нечего вам сказать.
С этими словами дочь герцога Висконти покинула оружейную.
Капитан оперся ладонями о деревянный стол. Да, у его супруги твердый характер, не стоило забывать об этом. Франческо понял, что Перпетуе действительно лучше покинуть замок Джирифалько. Надо поручить Браччо Спеццато отвезти ее в безопасное место. А позднее герцог позаботится о том, чтобы выдать любовницу замуж.
ГЛАВА 58НЕАПОЛЬ
Неаполитанское королевство, замок Кастель-Нуово
Весь в крови, в помятых доспехах, с порезом на щеке, Альфонсо V, король Арагона, поднялся на самый верх главной башни замка Кастель-Нуово. До нынешнего дня эту крепость обычно называли Маскьо-Анжуино — Анжуйской башней, — но теперь она принадлежала ему. После того как Альфонсо и его войско преодолели ворота, захватить город оказалось совсем несложно. Рене Анжуйский правильно сделал, что сбежал, учитывая, какой оборот приняли события. Над Неаполем вставало солнце, и его сверкающие лучи знаменовали рождение нового королевства. Альфонсо окончательно решил, что сделает этот город своей столицей.
Флаг Арагона у него над головой торжественно развевался при каждом порыве ветра. Король твердо запретил грабежи и насилие в городе. Увидев следы от свинцовых снарядов бомбард на каменных стенах Кастель-Нуово, Альфонсо понял, как важно, чтобы город, которым он намеревается править, остался поверженным, но не разрушенным; побежденным, но не униженным. Конечно, поначалу, в разгаре битвы, заботиться об этом было некогда. Но потом король увидел небольшую процессию, которую возглавлял монах с повязкой на глазу, тащивший за собой крест. Монах шел по улицам Неаполя, залитым кровью павших в бою. За ним следовала группа мужчин и женщин, распевавших церковные гимны. Зрелище настолько глубоко тронуло Альфонсо, что он тут же дал четкий приказ: любые грабежи и насилие по отношению к горожанам должны немедленно прекратиться.
Теперь же, пока Рене Анжуйский спасался морем, король вызвал Диомеде Карафу и приказал ему подготовить официальный указ в подтверждение своих слов: нарушителям грозит смертная казнь.
Когда советник удалился и Альфонсо снова остался один на вершине крепостной башни, он обвел взглядом город, распростертый у его ног.
Перед ним тянулась Страда-делль-Ольмо, которая переходила в виа деи-Ланчиери и соединяла Кастель-Нуово с портом. Вдоль этой величественной улицы располагались лавки купцов; ближе всего шел французский ряд, который заканчивался на площади Франчезе чуть дальше к востоку, совсем недалеко от оплота королевской власти. Далее тянулись ряды домов генуэзских, венецианских, фламандских, сицилийских, пизанских, флорентийских, каталонских купцов: склады и рынки перемежались небольшими площадями, где обычно выгружали товары.
Выстроившись в решетку, заданную кардо и декуманусом[18], улицы шли параллельно друг другу, пересекая город с севера на юг и с востока на запад. Вдалеке, за причалами и лодками, Альфонсо разглядел маяк — ровно посередине между портами Вульпуло и Арчина.
Переведя взгляд на западную крепостную стену, король увидел новую часть города, из которой анжуйцы хотели сделать естественное продолжение королевского двора. В свете взошедшего солнца за садами и фонтанами, окружавшими Кастель-Нуово, можно было рассмотреть огромную полукруглую арену на Ларго-делле-Корредже. Над ней возвышалось здание Королевского суда. Хотя дым сражения еще не рассеялся до конца, красота арены была очевидна и вызывала неудержимое желание превратить ее, как уже частично сделал Рене Анжуйский, в великолепный амфитеатр для рыцарских турниров, выступлений и парадов. Эта новая площадка должна была наконец заменить Карбонариус — место, где по праздникам проводили пышные состязания, но в обычные дни сжигали мусор. Вдалеке виднелись ворота Святой Софии, подарившие Альфонсо победу. Чуть в стороне от Ларго-дел-ле-Корредже можно было разглядеть церковь Санта-Мария-Ла-Нова — изящное легкое здание с тремя нефами. Скользнув взглядом по виа Медзаканноне, Альфонсо добрался до ворот Вентоза.
Он вдохнул теплый воздух и почувствовал соленый аромат моря, который постепенно вытеснял кисло-горький запах железа, свинца и крови, разлившийся повсюду за ночь отчаянной битвы.
Предстоит много работы, подумалось королю Арагона, но Неаполь обязательно восстанет, великолепный и полный жизни. Надо лишь вернуть ему защитные стены, которые сегодня серьезно пострадали от ударов артиллерии.
Альфонсо улыбнулся. Он завоевал этот город и никому его не отдаст.
За спиной короля раздались шаги: он ждал того, с кем сможет обсудить будущее этого необыкновенного места. Повернувшись, Альфонсо увидел верного Диомеде Карафу, который привел с собой главного человека Неаполя — архиепископа.
Гаспаре ди Диано был немолод, однако все в его облике говорило о железном характере. Худой, костлявый, но крепкий, несмотря на свои пятьдесят с лишним, облаченный в роскошные одежды, он держался уверенно, хоть и явно устал, преодолевая множество ступеней, ведущих на башню. Альфонсо подошел к Гаспаре, встал на колено и поцеловал перстень у него на руке. Архиепископ Неаполя взглянул на завоевателя с любопытством. В его глазах не было и тени страха, он смотрел на короля Арагона удивленно и выжидательно.
Альфонсо поднялся и заговорил, надеясь заложить основу для будущего мира:
— Ваше преосвященство, с сегодняшнего дня Неаполь принадлежит Арагону, и знайте: я буду любить этот город так, как никто не любил его до меня. Я принес боль и страдания и прошу у вас за это прощения, но планы у меня грандиозные: Неаполь станет столицей и главной жемчужиной моей короны. По этой причине я запретил грабить город. Никто из моих людей в дальнейшем и пальцем не тронет неаполитанцев.
Архиепископ издал вздох облегчения.
— Ваше величество, я очень рад услышать о принятых вами мерах и благодарю вас именем Господа. Однако должен вам признаться, что город совершенно истощен. Долгая осада измучила неаполитанцев, и понадобится нечто гораздо большее, чтобы завоевать их доверие. Вам придется приложить немало сил, чтобы вернуть все то, что вы отняли. — В глазах архиепископа блеснули слезы.
— Ваше преосвященство, вы совершенно правы, — ответил король. — Я не ищу оправданий, да их и не существует. Вы верно сказали: доверие неаполитанцев необходимо завоевать. Но у меня есть средства, владения, деньги. Я не какой-нибудь безродный выскочка, а король Арагона. И ради Неаполя не пожалею ничего, вплоть до собственной жизни.
— Ваше величество, мне кажется, вы говорите искренне, и это делает вам честь. Но отнюдь не деньги нужны для завоевания уважения неаполитанцев. Вы должны научиться понимать их, слышать их сердца, и только тогда сумеете действительно сделать что-то для горожан. Что сейчас по-настоящему необходимо жителям — я говорю «сейчас», но на самом деле всегда, — это мир, гармония, спокойствие после такой долгой бури. Если вы будете стремиться к этому, то знайте, что можете рассчитывать на мою поддержку. Теперь все в ваших руках.
Король Арагона кивнул. Ему и самому хотелось просто жить — без войн, без битв, без вражды. Только солнце, улыбки, лазурные воды залива. Однако ему нужно было кое-что от архиепископа.
— Ваше преосвященство, простите мне эту просьбу, но она совершенно необходима. Я понял ваши слова и клянусь прислушаться к ним. Однако, чтобы действовать в указанном вами направлении, мне необходимо признание законности моей власти со стороны папы римского. Только вы можете помочь мне в этом.
Выражение лица Гаспаре ди Диано оставалось бесстрастным.
— Я сделаю, что смогу, но не просите меня о большем.
Альфонсо поцеловал руку архиепископа, и тот удалился.
ГЛАВА 59ВЕРНОСТЬ
Анконская марка, замок Джирифалько
Этого человека прислала ее мать. Сейчас он ожидал в приемной — небольшой комнате, которую Бьянка Мария использовала для личных встреч. Здесь стояли красивый дубовый стол, стеллаж с книгами и рукописями, которые она приказала привезти из Милана, изящные резные деревянные стулья. Стены украшали фрески кисти местного художника.
Франческо вместе со своими солдатами стоял лагерем в Монтеджорджио. Он решил немного побыть один, после того как избавился от Перпетуи. Капитан мог бы периодически возвращаться в замок Джирифалько, но в последние дни ему этого совершенно не хотелось.
Бьянка Мария чувствовала себя обманутой: с одной стороны, Перпетуя да Варезе воспользовалась доверием госпожи, чтобы отобрать у нее мужа, а с другой — собственное чрево Бьянки Марии оставалось пустым, и мысль о неспособности родить ребенка мучила молодую жену. Ко всему этому примешивалась горькая обида, которая неумолимо росла в груди Бьянки, словно сугроб в лютую метель. Дочь герцога Висконти много дней провела в мечтах о сладкой мести. Нужно дождаться подходящего момента, но рано или поздно она осуществит свой коварный план. Пока же можно не торопясь продумать все детали. Однажды Франческо поймет, что она ни о чем не забывает и проявить к ней столь вопиющее неуважение было непростительной ошибкой. Бьянка Мария не думала о том, что случится дальше, она хотела лишь собрать всю свою боль и превратить ее в мощное оружие.
С этой мыслью она решилась войти в приемную и увидела огромного широкоплечего мужчину в кожаных доспехах. У него были длинные светлые волосы и голубые глаза — холодные, как у волка. Борода не меньше пяди в длину делала его похожим на варвара, а улыбка из-за длинных зубов казалась хищным оскалом.
Незнакомец опустился на одно колено и поклонился, отдавая честь Бьянке Марии, которая смотрела на него с искренним любопытством. Так вот он какой, легендарный воин с Востока! Мать говорила, что этот человек с честью служил герцогу Миланскому, а затем присоединился к войску Франческо Сфорцы, явив себя смелым и безжалостным солдатом.
— Как вас зовут? — спросила Бьянка Мария.
— Габор Силадьи, — ответил он.
— Откуда вы родом?
— Из Эгера.
— Это в Венгрии?
Мужчина молча кивнул.
— Вот как! Вы сражались под знаменами Яноша Хуньяди!
— Да, ваша светлость. А позже служил вашему отцу, герцогу Милана.
— Вы происходите из рода отважных воителей.
Венгр опять промолчал.
— Если не ошибаюсь, ваша семья знатна и богата. Что же заставило вас оставить родной край и отправиться сражаться в далекие земли?
— Я люблю жизнь и кровь.
— Неужели в Венгрии мало жестокости и насилия?
— Здесь больше, — коротко ответил Габор.
— Моя мать говорит, что вы человек чести, мессер, и у меня нет причин сомневаться в этом. Однако моя просьба потребует не столько мужества, сколько верности. Верности золоту, само собой, но только тому золоту, что дам вам я. Вы готовы взять на себя подобное обязательство?
Силадьи взглянул на нее, его губы изогнулись в улыбке.
— Мои слова кажутся вам смешными?
— Ваша светлость, как я уже сказал, я люблю жизнь и кровь, — ответил венгр. — И я вижу и то и другое в ваших глазах. Или я ошибаюсь?
Услышав эти слова, Бьянка Мария на мгновение почувствовала себя перед ним совершенно обнаженной. Как странно ведет себя этот человек: никаких покровов из сомнений или намеков; каждое его слово раскрывает самую суть страстей и переживаний. Конечно, он привык воевать, что многое объясняет, но все же никто прежде не говорил с Бьянкой подобным образом, и ей безумно понравилась эта прямая, даже жесткая манера выражаться.
— Думаете, можете прочитать мои мысли?
— Что я думаю, не так уж важно. Я просто говорю вам, что увидел. А улыбаюсь потому, что чувствую, как вы жаждете жизни и крови.
— Посмотрим, окажетесь ли вы правы. Пока я прошу вас лишь продолжать служить в войске моего мужа, но при этом выполнять мои приказы. Чтобы быть уверенной в вашей преданности, я дам вам эти триста золотых флоринов. Это все, что у меня осталось, так что прошу не тратить деньги попусту. — Бьянка Мария вложила кожаный кошелек с позвякивающими в нем монетами в огромную ладонь венгерского воина.
— Ваша светлость, я не возьму ваши деньги, — покачал головой Габор Силадьи. — Пока я ничем их не заслужил. Вы нравитесь мне, я вижу нашу схожесть, а потому предлагаю заплатить, когда я действительно выполню ваши поручения. До тех пор будьте спокойны: мое сердце и моя рука принадлежат вам.
— Вы уверены? Я могу положиться на вас? — спросила молодая женщина, удивленная, что этот человек отказался от ее щедрого предложения.
— Решайте сами. Я не могу дать вам никакой иной гарантии, кроме своего слова.
И опять его речи попали в цель. Венгр ответил ей без должного почтения, но совершенно искренне, и Бьянка Мария была согласна принять его таким, какой он есть. В конце концов, сколько любезностей ей расточала Перпетуя, а потом первая же и предала ее. Значит, можно будет доверить этому человеку самые сокровенные тайны?
— Хорошо, Габор, я ценю вашу прямоту и честность, — сказала Бьянка Мария. — Когда я позову вас, вы тут же поспешите ко мне, понятно? Где бы вы ни оказались в тот момент. Как я сказала, вы продолжите сражаться под знаменами моего мужа, но подчиняться будете мне.
— Все будет так, ваша светлость.
— Хороню, пока вы можете идти.
Венгр поднялся. До этого он так и разговаривал с Бьянкой Марией опустившись на одно колено, и она не попросила его встать. Теперь, с ее позволения, он наконец выпрямился и направился к двери.