«Критика отвлеченных начал» – первая крупная работа Соловьева. «Отвлеченные начала» – это отдельные моменты всеединой истины, отчужденные от нее. Философская работа Соловьева сводится к их возвращению в живое единство.
Девятого февраля 1881 года скончался Достоевский. Месяц спустя царь убит революционерами. Двадцать восьмого марта 1881 года Соловьев прочитал лекцию, в которой призывал императора Александра III, во имя христианского милосердия, помиловать цареубийц Александра II. В результате ему было на некоторое время запрещено чтение публичных лекций. В 1882 году Соловьев оставил преподавательскую деятельность.
Закончился первый период жизни Соловьева – чисто умозрительный и славянофильский (борьба с материализмом и позитивизмом). Начался второй период – церковно-публицистический (борьба с национализмом). Соловьев порвал со славянофилами, сблизился с католичеством и напряженно работал в пользу единства христиан.
Считая любовь организующим началом жизни, Соловьев искал осуществления этой любви через философский синтез и общественную справедливость. Синтез человеческого и божественного, духовного и материального, синтез Востока и Запада, России и Европы, православия и католичества – вот что характерно для Соловьева. Если Достоевский глубокий аналитик, то Соловьев предлагает нам синтез. Выдающийся католический богослов Ганс Урс фон Бальтазар считает, что со времен Фомы Аквинского не существовало религиозного мыслителя, обладающего большей силой синтеза, чем Соловьев[99].
Начиная с 1886 года Соловьев посещает Загреб, Париж, Шотландию, Египет и живет какое-то время в Финляндии.
В 1891 году ему запретили читать лекции на церковные темы, а его работы подвергли цензуре и запрету к изданию. «Россия и вселенская церковь» впервые появилась в Париже на французском.
В 90-е годы Соловьев вернулся к теоретической философии («Красота в природе», «Смысл любви», «Оправдание добра»).
У него, как у многих русских поэтов, было чувство, что Россию ждут катастрофы. В 1894 году в тишине снежной Финляндии в Соловьеве созревает предчувствие мирового катаклизма:
«И голос все тот же звучит в тишине без укора:
Конец уже близок, нежданное сбудется скоро»[100].
Его начали преследовать мрачные видения. Он часто видел дьявола. Летом 1897 года он пишет своему другу Величко:
«Есть бестолковица, Сон уж не тот, Что-то готовится, Кто-то идет».
Тема конца мира и пришествия антихриста волновала Соловьева еще со времен отрочества. Ребенком он предавался аскетическим упражнениям, чтобы подготовить себя к истязаниям, которым антихрист подвергнет верных христиан.
Весной 1899 года он пишет «Три разговора», которые заканчиваются «Краткой повестью об Антихристе». В этой повести Соловьев предсказывает, что XX вeк будет «эпoxoю пocлeдниx вeликиx вoйн, мeждoycoбий и переворотов». Он пророчески рассказывает о «замечательном человеке», который появится в начале XXI века в «европейских соединенных штатах» и выработает план «вселенского мира и благоденствия», который всем понравится и даст ему большую известность и власть. Этот план основан на христианских ценностях, но в нем ни разу не упомянуто о Христе. «Замечательный человек» – это, конечно, Антихрист. Его план – поглощение христианства гуманизмом.
Летом 1900 года он приехал в Москву, чтобы сдать в печать свой перевод Платона. Уже 15 июля, в день своих именин, он почувствовал себя очень плохо. Соловьев переживал полнейшее истощение, сильнейший атеросклероз, цирроз почек и уремию. Ко всему этому примешался, по-видимому, и какой-то острый процесс, послуживший толчком к развитию болезни. Соловьев убежден, что дьявол мстит ему за «Повесть».
Соловьев попросил своего друга Давыдова отвезти его в подмосковное имение Узкое, принадлежавшее тогда князю Петру Николаевичу Трубецкому, в котором жил со своей семьей друг и ученик Владимира Соловьева, известный профессор Московского университета Сергей Трубецкой, единокровный брат владельца имения.
В имение Соловьев приехал уже тяжело больным. Он исповедовался, причастился, а затем обратился к жене своего друга Трубецкого с просьбой: «Мешайте мне засыпать, заставляйте меня молиться за еврейский народ, мне надо за него молиться», и стал громко читать псалмы на еврейском языке.
Тринадцатого августа 1900 года, на 47-м году жизни, после двухнедельной болезни, Владимир Соловьев тихо скончался в Узком, в кабинете Петра Трубецкого. Его последние слова – «Трудна работа Божия». Великий русский философ похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря подле могилы своего отца.
Иосиф Юрий Штроссмайер, хорватский католический епископ, в своем письме от 1886 года к Венскому нунцию Серафино Ванутелли написал: «Соловьев – душа чистая, благочестивая и воистину святая».
Освоив к 23 годам немецкую философию, богословие и блестяще защитив магистерскую диссертацию, Соловьев, конечно, осознавал свою одаренность, однако пытался воспринимать ее смиренно, не впадая в гордыню:
Когда в свою сухую ниву
Я семя истины приял,
Оно взошло – и торопливо
Я жатву первую собрал.
Не я растил, не я лелеял,
Не я поил его дождем,
Не я над ним прохладой веял
Иль ярким согревал лучом.
О нет! Я терном и волчцами
Посев небесный подавлял,
Земных стремлений плевелами
Его теснил и заглушал.
Соловьев был деятельным, не кабинетным философом. Он активно занимался вопросами социальной справедливости, будучи гражданином в самом широком смысле этого слова. Он обо всем писал, всем интересовался, на все обращал внимание, словом, был человеком универсальным. Если справедливость – добродетель цельности и всеобъемлемости, то вслед за поэтом Вячеславом Ивановым можно сказать, что «именно справедливость была основной добродетелью Соловьева-деятеля и Соловьева-мыслителя. Справедливость эта была христианским радостным любованием на все и благоговейным вниманием ко всему»[101].
О крепости его духа можно написать целый трактат. Особенно мужество Соловьева проявилось, когда на защите своей диссертации он выступил против господствовавшего тогда позитивизма. Славянофилы, которые тогда его поддержали, вскоре оставили его, не простив ему ни критики националистического провинциализма, ни стремления ко вселенскому христианству, ни, наконец, попытки философски переосмыслить и по-новому преподать христианское вероучение.
В 1880-е годы Соловьев покинут всеми. «Он, – пишет Сергей Булгаков, – верно и высоко нес свое знамя, хотя это требовало истинного героизма, и отважный крестоносец не находил себе полного сочувствия и понимания ни в одном из двух станов, на которые история расколола русскую жизнь»[102].
Цензура со стороны Российского государства не столько огорчала его, сколько разжигала его воинственный пыл. В 1886 году он пишет сестре Наде: «Должен ходить перед Господом, что, конечно, лучше, чем ходить перед людьми на задних лапах»[103].
Христос был для Соловьева средоточием его учения и его жизни. В «Чтениях о Богочеловечестве» (1877–1881) он пишет: «Оригинальность христианства не в общих взглядах, а в положительных фактах, не в умозрительном содержании его идеи, а в ее личном воплощении (…). Собственное содержание христианства есть Христос, единственно и исключительно Христос. В христианстве как таковом мы находим Христа, и только Христа»[104].
В 1884 году Соловьев выпустил свои «Духовные основы жизни». Эта книга, которая затрагивает такие главные христианские темы, как молитва, жертва, милостыня, пост, таинства, сущность Церкви, государства и общества, – завершается небольшим эссе «Образ Христа как проверка совести». Здесь Соловьев дает своим читателям совет:
«…Перед тем, как решиться на какой-нибудь поступок, имеющий значение для личной или общественной жизни, вызвать в душе своей нравственный образ Христа, сосредоточиться в нем и спросить себя: мог ли бы Он совершить этот поступок, или другими словами – одобрит Он его или нет, благословит меня или нет на его совершение? Предлагаю эту проверку всем – она не обманет. Во всяком сомнительном случае, если осталась только возможность опомниться и подумать, вспомните о Христе, вообразите его себе живым, каким Он и есть, и возложите на него все бремя ваших сомнений».
Через несколько лет после смерти Соловьева значительная часть русской интеллигенции отказалась от марксизма и стала верующей, что послужило толчком к религиозно-философскому ренессансу начала XX века. Поэт Вячеслав Иванов вспоминал, как последняя встреча с Соловьевым стала для него поворотной, стала началом его возвращения в лоно Церкви. «Одному Богу известно, – пишет богослов Михаил Аксенов-Меерсон, – сколько людей в прошлом и настоящем обязано своим обращением Соловьеву, скольких он привел к Церкви своим пером и свидетельством жизни и скольких еще приведет»[105].
Мистический опыт Соловьева заставляет его воспринимать мир не как совокупность сотворенных вещей, а как живой организм. Единство этого организма воплощается в тайном создании, которое Соловьев называет Софией, Мудростью.
В греческой традиции София есть Слово Божие, вторая Ипостась Пресвятой Троицы, несотворенная Мудрость. Однако Книга Притч Соломоновых раскрывает нам другую Софию, сотворенную, посредницей Сотворения:
Господь имел меня началом пути Своего, Прежде созданий Своих, искони; От века я помазана, от начала, прежде бытия земли (…). Когда Он уготовлял небеса, я была там (…). Тогда я была при Нем художницею, И была радостью всякий день, Веселясь пред лицом Его во все время (…)