В первом семестре я видела Деклана только на матчах или издали. Он учился в выпускном классе, и у нас даже занятия проходили в разных частях здания. При каждой встрече я заново убеждалась в том, что он отлично сложен и обладает безупречной координацией. Деклан был таким всегда и везде, кроме, как я выяснила, одного места. Гончарного класса.
Он выбрал этот предмет в качестве экзаменационного, как один из самых простых, чтобы получить «отлично», которое станет вишенкой на торте его баскетбольных успехов.
Гончарное мастерство было единственным предметом, который изучали не только девятиклассники. Курс длился в течение весеннего семестра, с января по май. В тот день, когда Деклан вошел в гончарный класс, все у меня внутри оборвалось и ухнуло куда-то вниз, а когда миссис Макмэн велела ему сесть напротив меня, пришлось срочно возвращать ухнувшие внутренности на место.
На уроке гончарного мастерства Деклан становился совсем другим, во всяком случае так мне казалось. В обычных штанах и рубашке с закатанными выше локтя рукавами. Увидев его первый, грубо и неумело слепленный горшок, его сильные руки, покрытые глиной, я влюбилась еще сильнее. Он казался таким беззащитным, что хотелось его приласкать, и я почему-то решила, что он такой же, как я. Сидел у всех на виду, и у него ничего не получалось. Его неловкость я приняла за уязвимость и доброту, но узнала о своей ошибке гораздо позже.
Деклан называл меня Цветочком – обычное прозвище, не более того, но я все равно каждый раз краснела, и к апрелю, когда речь зашла о вечеринке, потеряла голову окончательно и бесповоротно. Вообще-то Деклан меня не приглашал, он рассказывал о вечеринке своему приятелю за соседним гончарным кругом. Но он сидел рядом и знал, что я все слышу, это совершенно точно, а договорив, посмотрел на меня и улыбнулся. Как будто укусил за руку – мысль о вечеринке прицепилась ко мне и не уходила.
– Ну не знаю, – сказал Миллер, когда мы, как обычно, возвращались вместе домой. – Как мы туда вообще попадем?
Деклан жил на другом конце города, от нас – десять минут на машине. А мы с Миллером учились в девятом классе, у нас еще даже временного водительского удостоверения не было.
– Поедем на велосипедах, – сказала я.
– В темноте?
Миллер посмотрел на меня, и, как всегда в подобных случаях, возникло чувство, что он спрашивает совсем о другом.
– Миллер, пожалуйста, – я подергала его за локоть. – Разве ты не хочешь познакомиться с кем-нибудь еще? Сколько можно сидеть каждый день за обедом в одиночестве?
– Я не в одиночестве, – ответил он, не глядя на меня. – Я с тобой.
Время изменило Миллера. Он по-прежнему оставался мальчиком, плачущим над мертвой птичкой, но теперь этот мальчик был хорошо скрыт от глаз окружающих. Я наблюдала за его трансформацией все три года средней школы. Миллер сворачивался, складывался, становился все меньше и меньше, так что его становилось все сложнее увидеть.
Когда мы учились в пятом классе, в школе появился хомяк Пончик. Классы ухаживали за ним по очереди; каждый – в течение одной учебной четверти. Когда пришло время нашему классу передавать Пончика дальше, Миллер расплакался. Испуганная учительница спросила, что случилось. «Я буду по нему скучать», – ответил Миллер. В этом был он весь. Что тут непонятного – ему жаль расставаться с хомяком, и поэтому он плачет. Но Эйден Шарп начал смеяться над ним и всего за пару минут сумел так завести класс, что все валялись от хохота: действительно, вот дурак, страдает из-за какой-то крысы.
На перемене я стащила у Эйдена пирожное брауни и раздавила ногой, но было уже поздно. Миллер закрылся от всех, как ракушка, и отныне показывал свои чувства только мне.
Все это я прекрасно знала, но продолжала напирать.
– Мы могли бы обедать еще с кем-нибудь, – сказала я.
Конечно, я рвалась на вечеринку не ради этого. Мощное тело Деклана, его сильные, покрытые глиной руки отшибли мне мозги не хуже вируса. Я ничего не сказала вслух, но в голове занозой сидела мысль: «Это мой последний шанс». Я и сама точно не знала, что за шанс. Но Деклан вот-вот должен был покинуть школу. И что мне тогда делать?
– Я там никого не знаю, – проговорил Миллер.
В пятнадцать лет мы были одного роста, и наши тени шагали в ногу, как одна. Наверное, мне нужно было ответить: «Ты знаешь меня».
– Мы знаем Деклана, – сказала я.
Мы приехали на вечеринку на велосипедах. Папа думал, что я у Марен, а Виллоу слишком доверяла Миллеру, чтобы беспокоиться о том, где он. На Миллере были темные джинсы и черное худи, как будто мы собирались провернуть кражу.
– Мы будем пить? – спросил он, когда мы положили велосипеды на лужайке перед домом Деклана.
Дом был старый, на высоких сваях, окруженный по всему периметру галереей. Во всех окнах горел свет.
Вопрос Миллера был еще одним показателем происходящих в нем изменений – теперь он не всегда делал новый шаг раньше меня.
– Не знаю, – ответила я, растирая руки. Была ранняя весна, десять часов вечера – холодно, как зимой. У Миллера после поездки горело лицо. – Посмотрим по обстоятельствам, наверное?
Я пыталась держаться уверенно, но, судя по взгляду Миллера, получалось так себе.
– Угу. – Он посмотрел на дом, сглотнул, и у него на горле дернулся кадык. – Посмотрим по обстоятельствам.
Внутри уже надышали, было душно и шумно. Музыка громыхала так, что я через подошвы ощущала акустическую волну. Мы протиснулись в гостиную, и у меня сжалось сердце – Миллер был прав, мы практически никого здесь не знали. Я узнавала некоторые лица, могла бы, наверное, назвать по именам человек десять, не больше. Деклана нигде не было видно. Миллер смотрел на меня спокойно, хотя я этого не заслуживала.
– Давай возьмем выпить, – сказала я, лишь бы что-нибудь сказать.
Он молча последовал за мной кухню, прошел по липкому полу и взял протянутую ему банку пива комнатной температуры. Я открыла свою банку, сделала большой глоток. Пиво было отвратительным, с легким хлебным привкусом, и слегка обжигало горло. Но я все равно глотнула еще раз. Миллер свое не открыл, просто держал в опущенной руке, как камень или учебник, который может пригодиться позже. Мы вернулись в гостиную, ну хотя бы потому, что там было чуть прохладнее благодаря высокому потолку. Миллер принялся рассматривать книжные полки над камином. Пива в моей банке почти не осталось, и я, чувствуя себя потерянной и униженной, уже совсем было пала духом, но тут раздался голос Деклана:
– Цветочек.
Я обернулась.
Он стоял прямо передо мной, раскрасневшийся, с кривой ухмылкой на безупречно красивых губах. И, как всегда, даже в собственном доме с ним была его стая – четверо парней из баскетбольной команды.
– Ты все-таки пришла, – проговорил Деклан, и я приняла его слова как боевой трофей. Значит, он меня ждал! – Можно угостить тебя пивом?
Деклан говорил не очень разборчиво и врастяжку. Расслабленно, подумала я.
Вскрыв банку, он вручил ее мне, и тонкая струйка пива стекла на мою ладонь.
– Ро, – окликнул Миллер.
Я оглянулась и увидела, что он улыбается, – подобная демонстрация чувств была теперь большой редкостью для Миллера, ставшего скрытным и молчаливым. Отставив куда-то пиво, он держал книгу – потрепанную, с отрывающейся обложкой, на которой был изображен мужчина на крылатом коне, целящийся из лука в чернильно-черное небо. Может, это был Геракл – ну, Миллер точно знал, кто это.
– «Мифология», – сказал он. – Первое издание. – Он открыл книгу и показал на тонкую, сделанную черными чернилами надпись. – Да еще и с автографом!
Его лицо сияло, и взгляд был такой открытый и доверчивый. Больше всего мне запомнилось именно то, как он на меня смотрел, словно был уверен, что я его понимаю, что мне можно полностью доверять. Это был последний раз, когда он на меня так смотрел.
– Кла-асс, – сказал Деклан, с издевкой растягивая звуки.
Его друзья рассмеялись, а Деклан выставил свою длинную руку и так же легко, как отбивал мяч, брошенный соперником в корзину, выбил из рук Миллера книгу. Она полетела на пол. Миллер неловко рванулся, пытаясь ее поймать, но упустил.
Выпрямившись с книгой в руках, он посмотрел на меня. Его щеки пылали. Я могла бы столько всего ему сказать, но произнесла лишь:
– Не сейчас.
Он растерянно заморгал, и мне пришлось отвернуться.
– В кабинете наверху целая библиотека, – сказал Деклан, и его руки легли мне на талию. – Можешь ни в чем себе не отказывать.
Я посмотрела на его пальцы, лежащие по нижней линии моих ребер, на голой полоске кожи между футболкой и юбкой. Я представила эти пальцы, перемазанные глиной, какими они были на уроках миссис Макмэн. Сейчас, на моем теле, они казались гораздо больше. Мысли стали сбивчивыми и замедленными. Подняв голову, я увидела, что Миллер переводит взгляд с рук Деклана на мое лицо.
– Ты в порядке?
Он спросил меня при всех, напрямую. Будь мой друг похитрее, он замаскировал бы этот вопрос чем-то вроде: «Может быть, ты хочешь пить? Не хочешь подышать свежим воздухом?» Но Миллер не был хитрым, он был Миллером – честным, наивным и, в тот момент, неуверенным в себе. Я и сама не знала, в порядке я или нет, но понимала, что не смогу ответить ему откровенно. Пальцы Деклана скользнули под пояс моей юбки.
– Миллер, остынь, – сказала я, ненатурально рассмеявшись. Мой голос звучал слишком высоко и пронзительно. Это был не столько мой голос, сколько голос того момента и места, где я находилась. – Мне не нужна твоя опека.
Деклан издал звук, похожий на свист ветра в оконной щели, и прижал меня к себе. Это ужасно, но в тот момент я подумала, что подобрала правильные слова. Друзья Деклана заржали.
– Мы больше не дети, ясно? – Это было излишне резко, но все вокруг смеялись, а Миллер смотрел прямо на меня, и я уже не могла остановиться. – Оставь нас в покое.
Деклан провел большим пальцем по моему бедру.
– Бери свои сказки и иди, чувак.