10 декабря 1910 года Лоуренс снова отправляется в Бейрут, и, встретившись с Хогартом, они добираются до Каркемиша. Затем к ним присоединяется Кэмпбелл Томпсон в роли заместителя Хогарта, он старше и опытнее, но не столько археолог, сколько специалист по клинописи — ведь ученые втайне надеются найти в этом пограничном городе камни с надписями на двух языках. Сначала раскопки не внушают больших надежд, но затем постепенно выходят на свет залы дворца с барельефами и статуями, плюс мелкая керамика, за которую отвечает Лоуренс (кроме того, он делает зарисовки, слепки, фотографирует, ведет журналы и каталоги). Жизнь полевого археолога ему по душе, он с интересом описывает местных жителей и свои занятия: «Самое приятное время дня — когда подходит час завтрака… люди еще не устали, жара еще не тяжела, они болтают, шутят и прекрасно поют… Каждый, или почти каждый, получает за неделю больше, сообразно ценности найденных им предметов. Это что-то вроде азартной игры, которая бесконечно их привлекает». В свободное время он предпринимает самостоятельные вылазки из лагеря, что иногда рискованно. Однажды, когда они с товарищем забрели далеко от лагеря, их арестовали турки по подозрению в дезертирстве, однако, пробыв ночь в заключении, они смогли подкупить часовых и скрыться.
Стараясь при каждом удобном случае совершенствовать свое знание арабского, Лоуренс вскоре сходится с рабочими. Неприхотливость в привычках, интерес к местным новостям и готовность скорее учиться, чем поучать, помогают ему найти с ними общий язык. Особенно он дружен с двумя из них. Первый — шейх Хамуди, наблюдающий за раскопками; когда Лоуренс заболел дизентерией, и никто не решался принять ответственность за его жизнь, Хамуди взял его к себе и выходил. Значительно позже, когда Лоуренс погибнет, тот скажет: «Я так не горевал бы, даже потеряв сына». Второй, по прозвищу Дахум (имя его было Ахмед, некоторые предполагают, что Салим Ахмед, или что его, всерьез или в шутку, называли шейх Ахмед) был мальчишкой лет четырнадцати, в лагере археологов возил воду и погонял ослов; однако он, почти единственный в округе, выучился кое-как читать и писать, собирался продолжать образование в Алеппо, и был, по словам Лоуренса, «значительно умнее, чем основная масса». Лоуренс учил своего товарища управляться с фотоаппаратом и помогать при изготовлении слепков; Дахум учил его говорить на своем языке и правильно носить арабскую одежду. Оба были очень привязаны друг к другу, что побуждает многих историков усматривать в этом больше, чем дружбу, однако утверждать это с полной уверенностью невозможно.
И вообще, никому еще не удавалось документально доказать, что в жизни Лоуренса была сексуальная связь с какой-либо женщиной или с каким-либо мужчиной. Известно, что в университетские годы он сделал предложение дочери своих соседей и друзей дома, Дженет Лори. Они крепко дружили с самых ранних лет, но девушка даже не подозревала, что для насмешливого Неда, который когда-то делил с юной «мальчишницей» игры и шалости, она может стать прекрасной дамой, обожаемой на расстоянии. Дженет была старше его почти на два года, миссис Лоуренс втайне надеялась, что она выйдет за Боба, а ей самой больше нравился Уилл, который был выше и красивее своего старшего брата, и к тому же посвящал ей стихи. Внезапный вопрос: «Ты выйдешь за меня замуж?», без каких-либо приготовлений, даже без разговоров о любви, стал для нее полной неожиданностью; растерявшись, она смогла ответить только смехом, и вопрос больше не поднимался. Еще известно, что к гомосексуальности в целом Лоуренс относился очень терпимо, не находя в ней ничего морально предосудительного, интересовался вопросом с исторических позиций, и образ мужчины, будь то в искусстве, литературе или просто на оживленной улице, всегда привлекал его взгляд скорее, чем образ женщины. Но, как только заходит речь лично о нем и о каких-то конкретных действиях, сам он, по своему обыкновению, не говорит ничего определенного и однозначного, а большинство его друзей и современников, в том числе и гомосексуальных, тоже ничего не могут не подтвердить, ни опровергнуть. И слишком хорошо известно, что Лоуренс испытывал неприязнь к любому физическому контакту с представителем любого пола, начиная с рукопожатия; и что секс с женщиной в его сознании был практически неотделим от деторождения (что не было сверхъестественным, учитывая тогдашний уровень контрацепции, а также тот факт, что вслед за его рождением в семье последовало еще трое родов и около трех выкидышей). «Мы все виновны в равной мере. Вы не существовали бы, и я не существовал бы без этой похоти. И разве не правда, что вина рождения в чем-то лежит на ребенке? Я думаю, это мы принуждаем наших родителей зачать нас, и это наши нерожденные дети вызывают зуд в нашей плоти…» — писал он в письме через много лет.
Однако на раскопках эта проблема не стоит вообще — ни о каких женщинах не может быть и речи. Томпсону даже молодую жену не разрешили взять с собой (после чего на второй сезон он не поехал, его сменил Леонард Вулли). Поэтому развлечения археологов носят сугубо интеллектуальный характер — они читают, пробуют ваять горгулий для крыши дома, практикуются в стрельбе из пистолета и пускаются на лодке по Евфрату. Единственное, что в этой жизни вызывает у Лоуренса досаду — из-за раскопок ему не удается, как он давно задумывал, основать вместе с университетским товарищем, Вивианом Ричардсом, свою типографию, где выпускались бы издания штучной работы, оформленные с такой же тщательностью, как это было в Средние века. Он даже пишет: «Я не собираюсь вкладывать всю свою энергию в такой вздор, как написание истории, или становиться археологом. Я скорее написал бы роман, или сделался корреспондентом в газете…» Прохладное отношение к историкам (исключая древних греков и Гиббона) останется у него до конца жизни: «Историк приучается неразумно переоценивать значение документов. Документы — лгуны. Ни один человек никогда не пытался записать полную правду о действиях, в которые был вовлечен». Но как археолог, особенно пройдя краткую практику в Египте под руководством Флиндерса Петри, он становится хорошим специалистом (им вместе с Томпсоном удается произвести впечатление на саму Гертруду Белл, авторитетного востоковеда, археолога и писателя, которая посетила место их раскопок). Его привлекает мысль соединить археологию с путешествиями и писательским трудом, подобно Доути, и он набрасывает заметки о случаях, произошедших во время раскопок. Тогда же он замышляет книгу, «симфонию нравов» о семи городах Востока (это Константинополь, Каир, Смирна, Алеппо, Иерусалим, Урфа и Дамаск; возможно, место одного из них занял бы Багдад), решив дать ей звучное название «Семь столпов мудрости», взяв эту фразу из Притч Соломоновых; но книга эта была еще до завершения уничтожена автором как «юношеская нескромность».
Между тем у британского министерства иностранных дел назревала необходимость более пристального взгляда на Восток. Одной из причин беспокойства было то, что между западной Палестиной и Египтом оставался кусок земли, не отраженный на военных картах. В соответствии с этим была сформирована экспедиция, официально — для исторического изучения библейских мест, но в действительности — для разведки местности и составления точной карты. За последнюю часть дела отвечал капитан Стюарт Ньюкомб вместе с партией инженеров, а в качестве археологического прикрытия решили использовать ученых из Каркемиша — Лоуренса и Вулли.
Экспедиция должна была пройти по средиземноморскому побережью, к заливу Акаба, и до южного края Мертвого моря, по Синайской пустыне (а возвращался Лоуренс через вади Итм, посетив по дороге Петру, добрался до станции Маан и по железной дороге доехал до Дамаска). Научная часть обернулась разочарованием — следов сорокалетнего пребывания евреев они там не нашли; однако, наблюдая за методами Ньюкомба, Лоуренс получил немало полезного опыта в составлении карт и разведке на местности. Несколько позже, возвращаясь после очередного сезона, они с Вулли по просьбе Ньюкомба отправятся через горы Таурус, чтобы выяснить как можно больше о железной дороге, которую строят там немцы. Вернувшись в Оксфорд летом 1914 года, исследователи засели за отчет под названием «Синайская пустыня», рассчитывая завершить его и в следующем году начать новый сезон раскопок. Однако все планы перечеркнула война.
Лоуренс, вероятно, пытался поступить добровольцем в армию, но был забракован по росту; обратившись к Ньюкомбу и к Хогарту за содействием, он получает место в географическом отделе Генерального штаба, где заканчивает карты Синайского полуострова. Ему присваивают звание временного второго лейтенанта-переводчика (что-то вроде младшего лейтенанта). После вступления в войну Турции было решено усилить разведывательную службу в Каире, и Лоуренса направили туда (уже капитаном) вместе с Вулли, Джорджем Ллойдом, Обри Гербертом и Ньюкомбом. Сначала он там, по его собственным словам, «точит карандаши и моет бутылки, а также иногда пишет географические заметки». Но вскоре его востоковедческий опыт оказывается как нельзя кстати — Лоуренс составляет сводки о боевом расположении неприятеля, опрашивает пленных, собирает сведения о повстанческом движении, работает над картами, изучает данные аэрофотосъемки.
«Нас встретил светловолосый офицер с большой головой и маленьким телом, вытянутым лицом и горящими голубыми глазами, постоянно в движении. Он едва касался земли, когда шел… Мы отметили скрытность в его взгляде и недомолвки в разговоре, но сам разговор был глубоким, строгим и точным, обнаруживающим тонкий ум и тщательное владение предметом», — описывает его в то время один из посетителей. Другой, впрочем, отзывается о нем иначе: «Слишком рано избалован успехом и слишком высоко себя ценит. Прочитал мне лекцию о еврейских колониях, о духе народа, о чувствах арабов… Он из породы миссионеров».
За усердную работу в каирском штабе Лоуренс удостаивается ордена Почетного легиона; за внешний вид — неофициального звания «самого неряшливого офицера британской армии». Он удивляет друзей, по деталям одежды и по выговору определяя, откуда родом допрашиваемый им собеседник, и раздражает старших по званию, открыто поправляя их промахи и проявляя чрезмерный энтузиазм к начавшемуся восстанию арабов. Его посылают в Афины для связи с левантинской ветвью британской разведки, а позже в Кут-эль-Амара, чтобы предложить туркам взятку за снятие осады с гарнизо