Для государства благоприятней, если монарх губит себя сменой фавориток, нежели сменой союзников. Одаренные премьер-министры тоже должны всегда делать выбор осознанно. Вильгельм II, как и большинство Гогенцоллернов, был добродетельным. Исключение составляет Фридрих Вильгельм II, в правление которого Пруссия достигла наибольшего расширения.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 4 ЯНВАРЯ 1966 ГОДА
Со Штирляйн в дубовой роще. На «сплошных французских вырубках» уже стоят довольно высокие ели, плотно, одна к одной. Эти леса вопреки или благодаря своей монотонности имеют то преимущество, что по узким дорогам идешь, как по туннелям. Они одновременно дают свет и защищенность.
Числа, как полагали неопифагорейцы, не могут быть богами. Это было бы фетишизмом на более высоком уровне.
Однако числа есть больше, чем простые сосуды, больше, чем хитроумно выдуманные мерила. Они не только выдуманные, но и открытые величины; это в своих неожиданных разъяснениях как раз и подтверждают физика, химия, кристаллография и ботаника.
Боги не могут быть числами, однако в числах есть божественное. Мы постигаем в них хореографию универсума, след ноги некого танца, но хозяин праздника остается скрытым.
Тот, кто идет по следу, дичь не добудет; но она явится ему, если он начнет мечтать на опушке леса. Тогда она выходит на поляну.
«Herrlicher mein Bild in dir zu finden,
Haucht ich Kräfte dir und Kühnheit ein,
Meines Reichs Gesetze zu ergründen,
Schöpfer meiner Schöpfungen zu sein.
Nur im Schatten wirst du mich erspähen,
Aber liebe, liebe mich, о Sohn!
Drüben wirst du meine Klarheit sehen,
Drüben kosten deiner Liebe Lohn».[286]
Гёльдерлин видит свет в тени, закон и его божественную основу. Это отличает его как от романтиков, среди которых ему ближе всего Новалис, так и от классиков, от взгляда Шиллера на «богов Греции». Вневременное настолько сильно приближается к числу, что ему грозит уничтожение.
С числа начинается ведь еще и обман, отвлечение. Числа — это одежды, снять их — наше последне усилие. Наконец, преодолевается даже «два»; замирает и «Maintenant a nous deux!»[287].
К Отто Клагесу[288]: «Роскошный экземпляр с тремя orthoceras[289] благополучно прибыл и был открыт в рождественский сочельник. Большое спасибо за это новое украшение моего дома, который становится все каменистее. Камни, в которых когда-то была жизнь, доставляют мне особую радость, прежде всего в твердых, пиритных или кристаллизованных проявлениях. В извести, в мраморе жизнь и смерть встречаются на пограничной линии. У меня есть шлифованный аммонит с металлизированными лобельными линиями — кажется, вещь только что отлили из серебра. Коссмат[290] рассказывал мне однажды, что в Осло он шел по мостовой, целиком вымощенной крупными orthoceras.
Аммонитовый ряд отражается в ритме Вселенной; волна поднимается из зеркала, нарастает, захлестывает и снова откатывает. Свертывание из прямых линий до епископских посохов, турбин и спиралей, потом опять их разгибание — праформа через изобилие барочных вариантов возвращается к вторичной простоте. Это находит себя повсюду, в истечениях секунд и миллионов лет, во всех областях и стилевых разновидностях».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 10 ЯНВАРЯ 1966 ГОДА
Ночью присутствовал при обсуждении ситуации на фронтах, генералы обменивались самокритичными замечаниями. Один сказал: «Я всегда недооценивал их уровень».
Как будто я видел это напечатанным — однако я спросил себя: имел ли он в виду уровень своих коллег или противника?
Чтение: «Изида, журнал для всех любителей естествознания», Берлин 1880. Мне кажется, будто скромные печатные органы старых натуралистов проходят сквозь наш бетонный мир, словно угольные жилы; от них всегда исходит немного тепла.
Как курьез отметил объявление одного «оптового торговца заморскими птицами и другими животинами», Дж. Абрахамса из Лондона: «Постоянно ищутся животины монструозного или необыкновенного свойства, а кроме того карлики, великаны и другие экстраординарного вида люди любой национальности».
Такое б и Свифта развеселило.
ШТУТГАРТ, 17 ЯНВАРЯ 1966 ГОДА
Еще по поводу Лесного пути[291]. Идущий лесными тропами должен, намереваясь сделать что-то, учитывать экономию. Если допустить, что он активен в Ариостовом смысле, то есть, например, один на тысячу, то ему следовало бы либо вообще отказаться от активных действий, либо поступать соответствующим его положению образом. Если он хочет создать более комфортный климат, то вариант покушения отпадает с самого начала, поскольку оно пойдет на пользу властителю. Лучше анонимные проявления, которые свидетельствуют о превосходной живости ума и разрастаются по принципу снежного кома.
Но относится ли вообще улучшение климата к его задачам? Для него проще поменять климат или в пределах бессмысленного окружающего мира создать микроклимат, келью, в которой еще можно дышать.
Идущий лесными тропами хочет сохранить свою свободу, это его самый потаенный и прирожденный порыв. Он не может ему не следовать, говорит ли он или молчит, действует ли он или не действует.
Напротив, абсурдно мнение, будто его задача — защищать демократию. У одного на тысячу иные заботы, все равно, как называется конституция. Чего люди не знают да и не хотят знать: то, что они довольны состоянием несвободы. В наше время кроме демократии святее всего разве что армейский сапог.
Поэтому победители во Второй мировой войне, чтобы придать своим вымогательствам полную моральную силу, вынуждены исходить из двух противоречащих друг другу фикций:
1. Немцы полностью ответственны за действия и преступления своего правительства; они единодушно стояли за ним.
2. Это правительство было чисто тираническим; оно узаконило свои акты насилия махинацией с голосами и осуществляло их против воли народа.
В зависимости от того, нужно ли обдурить кого-то во внутренней политике или во внешней, используется та, либо иная версия. Когда во время корейского кризиса потребовалось увеличение наших вооружений, Эйзенхауэр принес немецким солдатам публичное извинение. Ханс Шпайдель[292]потребовал этого. Спрашивается, а не лучше ли нам было б остаться с дурной репутацией.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 20 ЯНВАРЯ 1966 ГОДА
Со славой дело обстоит, как с кристаллами, которые нужно почуять в обломках породы. В большинстве случаев слава растрачивается раньше времени.
Ночью на постановке «Сказок Гофмана». У меня наверху было только стоячее место; здание было переполнено. Внизу перед суфлерской будкой, скорее, даже в центре партера, стоял большой гроб из слоновой кости. Крышка медленно приоткрылась в ногах, и покойник начал спектакль арией.
Во второй половине дня классификация рода Amphicoma[293], прежде всего, красивых видов, которые в марте 1961 года я собрал на Мёртвом море. У животных двойной волосяной покров, на это указывает название. Цветовая палитра от блекло-желтого до пурпурно-коричневого и темно-фиолетового. Угасшие было солнца при виде их вспыхивают опять.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 27 ФЕВРАЛЯ 1966 ГОДА
Теплый февральский день. В лесу волчье лыко[294] в полном цвету. В саду весенник зимний[295] желтыми кругами расстилается на солнце, ранний крокус, подснежники, голубые зимовники[296]. Прогулка по лесу с Хайнцем Людвигом Арнольдом. Он заметил первую ящерицу. (В прошлом году на Шатцбурге только 30 марта.)
ВИЛЬФЛИНГЕН, 8 МАРТА 1966 ГОДА
Весенники «растягиваются» под полуденным солнцем. Во второй половине дня посидели с профессором Кальманом. Беседа об «особо важных персонах» его клиентуры, в том числе о папе. Вечером сажал репчатый лук и бобы. Несмотря на прекрасную погоду, земля была еще ледяной.
К Ханне Нагель: «То, что змея означает для Вас нечто исключительно страшное, пожалуй, понятно; она самый наглядный символ Земли и ее неразобщенной силы: жизни и смерти. Так объясняли ее народы и культы, акцентируя то одну, то другую сторону. Впрочем, на Вашей картине господствует, кажется, не только ужас, но и любопытство, ожидание, согласие.
Вы пишете: „Мраморные утесы я, к сожалению, не могу понять“. То же самое происходило со мной: представьте себе, непосредственно перед Второй мировой войной я увидел предстоящее, как зарево от пожара, и со всеми подробностями доверил увиденное бумаге. Я не мог его объяснить; только события дали мне ключ. Я думаю, Вы тоже найдете его, и верю даже, что Вы станете признанным иллюстратором книги». (Так и случилось. 30 декабря 1979 года.)
«Это мнение разделяет и профессор Кальман, в данный момент находящийся здесь в доме и заканчивающий хороший портрет. Он считает Вас нашим лучшим графиком. Итак, я займусь Вашим произведением, друг Дрексель тоже уже попросил более детальных разъяснений по этому поводу».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 29 МАРТА 1966 ГОДА
Лицо спящего, грезящего, забывшегося в воспоминаниях. Иногда он улыбается; затем по челу его пробегают тени.