…und haben fast
Die Sprache in der Fremde verloren.[589]
Это оттеняет Ваше определение местоположения языка как "дома Бытия". Оно часто цитируется, хотя едва ли в смысле бессловесной и безымянной Мнемозины, что одновременно обозначает надежность и потерю.
В самой природе вещей заложено, что Ваш волнующий, подлинно рискованный образ мысли может, скорее, угадываться, нежели пониматься точно. Когда-нибудь он прибавит славы не только нашей стране, но и нашему времени. Он дополняет его, погрязшее в заботах по организации и оснащению.
Меня порадовало, что Ваше суждение о "Рабочем"[590] осталось неизменным. Следовательно, оно не замутилось духом времени, как раньше оно им не форсировалось. Книга осталась по существу незамеченной и прикрытой или завуалированной простым развитием событий, хотя диагноз и прогноз подтверждаются ежедневно. Тем не менее, это лучшая судьба, чем пользоваться всемирным вниманием, тогда как вещи движутся совсем по другому руслу. Так случилось с Марксом — факты противоречат концепции, мысли — действиям. В материальном отношении все закончилось уже с паровым двигателем, тогда как два следующих гигантских шага были совершены электричеством и ядерной техникой. Такой разрыв не замедляет самого хода событий, а вот осознание отчужденности и опустошения, пожалуй, усиливается».
1968
ВИЛЬФЛИНГЕН, 1 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Новогодний вечер. Ветер опять и опять гасил огни на кладбище. Мы лили свинец — Штирляйн розу, я шатер и лодку.
Солнечная погода в день Нового года. Павлиноглазка на окне прихожей, как комнатная птица, начинающая порхать, когда ее касается луч света.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 2 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
К ночи в лесу. Я дважды заблудился, прежде чем добрался до «своего» дерева, которое часто навещал с момента моего первого возвращения с Сардинии в 1954 году.
Систематизировал род Scaurus, продолжил текст «Цейлона».
Стангопея[591]. В этом виде орхидеи становятся слишком непосредственными, такие мог бы придумать Бердслей[592]. К тому же очень въедливый запах. Природа тоже перебарщивает. Пускаешься на такое, и приходится смириться с повышенной температурой.
Из Тулона пришли «Les Formats»[593] Ловернье. Хорошее дополнение к «Les Bagnes»[594] Мориса Алуа (1845), произведению, которое, как мне представляется, оплодотворило Виктора Гюго («Les Miserables»[595],1862 год).
После революции, прежде всего при Луи Филиппе, неприкосновенность собственности стала обеспечиваться таким способом, который ужесточил исполнение приговора и придал ему новый, моральный оттенок. Нужда бедняков усиливала наслаждение обладанием, страдание осужденного повышало уверенность в собственной правоте.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 4 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Фриц сообщает мне о смерти кота Лотоса. Он дожил до преклонного возраста; он давно ослеп и, должно быть, кротко и с достоинством перешел в вечность. Я привез его в Юберлинген шестнадцать лет назад; он был сыном Ли Пинь[596].
Мирча Элиаде[597] посылает мне главу «Наркотиков и опьянения», которую я дал для его юбилейного сборника (je suis dans le secret[598]), во втором переводе, которым я доволен.
Продолжил чтение «Les Formats». Очень хорошо, если принимать френологическую страсть автора не слишком серьезно — опять выведенные типы плотнее типологии.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 11 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Ночью на каком-то базаре; над ним парашюты, на которых висели пилоты, как навес от солнца. Где-то работала мать. Разве предки не помогают нашему освобождению?
Снова годовщина дня, в который пришло известие о смерти Эрнстля.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 13 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Ночью двадцать градусов мороза. […]
ВИЛЬФЛИНГЕН, 14 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Ночью резкая перемена погоды; даже идет дождь.
Чудовищная жадность Аманды, с какой она пристально смотрит на птиц за стеклом, когда они расклевывают корм. Шерсть встает дыбом, хвост торчит, как фитиль, челюсти то открываются, то закрываются. Она опять и опять безуспешно прыгает на стеклянную стену.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 20 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Ночью в «запретном доме». Там «работал над прозой», то есть не над текстом, а над нитью плетения. Потом на Сардинии под цветущей грушей близ Урджулии.
От Жака Бреннэ пришло одно из изданий Mercure de France: мемуары Канлера, ancien chef du service surete[599] Парижа. Такие люди обладают зорким глазом и замечают много особенного. В их сообщениях содержится переплетение анекдотического узора, во всяком случае, так было еще во времена Канлера. Возможно, и преступление скоро тоже падет жертвой шифровки и превратится в арифметическую игру между правонарушителями и полицией.
Начав листать, наткнулся на Les piqueurs[600]. Они кололи женщин в зад и своими нападениями вызывали панический ужас. Для защиты придумали специальный коврик, который можно было пристегнуть ремнем, protege-fesses[601]. Так может возникать мода.
Это было в 1820 году. Уже тогда «опять» произошли студенческие беспорядки на площади Согласия, которые стоили жизни одному из демонстрантов.
С такими аднотами[602] уже Бен-Акиба[603] нажил себе врагов. Они посягают на «неповторимость».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 21 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
В полдень Эрнст и Рената Клетт[604]; потом из Юберлингена прибыл Франци фон Штауффенберг. Мы делились воспоминаниями о Килимбо. Еще теплится надежда, что мы раздобудем-таки «Флору Анголы» Гроссвайлера.
Эрнст Клетт: «Сегодня в каждой фразе высказывается противоположное предыдущей». Примета переходного времени. И у нас каждые пять лет — новое поколение.
Вечером я приводил в порядок вид Blaps[605]; скрытно живущие насекомые, найдены под камнями, в подвалах и на развалинах: в Юберлингене, на Сардинии, Корсике, на Балеарских островах, в Сьерре и в Ливане. Одно из наслаждений энтомолога заключается в открытии нового, наполненного жизнью измерения. Как любая мистерия, эта тоже обращена только к тем, кто разделяет тайну; для других все это выглядит абсурдно, даже предосудительно.
В связи со слонами при переписывании «Цейлона» повторяется битва на Гидаспе[606].
ВИЛЬФЛИНГЕН, 23 ЯНВАРЯ 1968 ГОДА
Госпоже Муграби: «Это верно, что я время от времени покупал старинные труды о насекомых. Последняя четверть XVIII столетия создала особенно прекрасные. Но и двухтомный Voet, 1806 года, до сих пор можно встретить; я приобрел его приблизительно три года назад за сто пятьдесят марок.
С подобными покупками я должен держать себя в рамках, ибо вместо того чтобы выложить 4200 марок за труд о бабочках, я съездил или мог бы два раза съездить на Конго или на Амазонку и увидеть там животных в естественной среде.
Впрочем, чрезмерная цена книги снижает для меня наслаждение ею. Так, некоторое время назад я прочитал, что издание драматических переводов Гёльдерлина 1804 года было выставлено на мюнхенском аукционе за 3100 марок. Это произведение стоит среди моих книг — серые, неприметные томики; вид их уже давно не доставляет мне подлинного удовольствия. Цена давит на ценность».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 9 ФЕВРАЛЯ 1968 ГОДА
«Дорогой господин Ровольт, благодарю за "Тихие дни в Клиши" — я с нетерпением жду момента, когда смогу приступить к чтению. Прошло двадцать пять лет с тех пор, как я в первый раз занялся книгами Генри Миллера, тогда и во Франции еще продававшимися из-под полы. Сегодня на набережных разложен Сад, и охотников купить его нет, как я узнал от одного букиниста.
Миллер прав, называя себя открывателем ворот. Правда, его манера смотреть на вещи раздута последователями. Это напоминает прогресс в фотографии: вместе с техникой вперед продвигается пошлость и массовый ассортимент. Ну а это — беда для художника.
Прежде всего, я хотел бы отблагодарить Вас указанием на "Memoires de Canler, Ancien Chef du Service de SuretЈ". Вышло в "Mercure de France" B 1968 году.
Перевод, вероятно, с некоторыми сокращениями, стоило бы сделать. Все повторяется, в преступлении тоже: похищение детей с целью вымогательства, возмущение смертью студента, во время скопления толпы на площади Согласия при Луи-Филиппе застреленного полицейским. Канлер, наследник Видока, является одновременно зорким и умным наблюдателем. Вообще вся серия, в которой появилась эта книга, заслуживает Вашего внимания: "Le Temps Retrouve/ Documents"».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 10 ФЕВРАЛЯ 1968 ГОДА
Доктору Франсуа Байле: «С той же почтой я отослал Вам обратно книгу Ловернье. Примите мою сердечную благодарность за те усилия, которые Вы предприняли для этого.
Здесь тоже, рассматривая узников, я следовал за спокойным, ясным течением мысли этого просвещенного наблюдателя с тем же внутренним согласием, которое сопровождало меня уже во время чтения его труда "Последние часы и смерть".