Самочувствие за ночь улучшилось, зато появилась хрипота. Эти внезапные простуды похожи на лотерею, по которой выпадают более или менее благоприятные жребии. Если совсем ничего не делать, может случиться то, что древние называли «запущенным течением», от которого потом страдаешь лет десять. Когда я вспоминаю своих старых педагогов, мне начинает казаться, что они почти все пали жертвой таких недугов — покашливающее, чихающее, как яда боящееся сквозняка поколение. Девятнадцатый век кишел ими. Помню, однажды я потерял шапку и потому пробирался в школу окольной дорогой.
К чаю у семьи Герике. Разговор об истории Виллы Массимо и о ее основателе, тайном советнике Арнхольде, отце фрау Герике. Потом о судьбе его коллекции живописи, которая большей частью была разграблена. О Бёклине, упадке его виллы во Флоренции. Бёклин еще был художником, который следил за подбором своего инструмента, сам растирал краски и разводил различными средствами, покрывал гипсом доски, которые затем полировал. В качестве примера господин Герике показал нам «Анадиомену» Бёклина, которая висела в комнате между полотном Ленбаха и полотном Тома. Богиня поднимается из моря на каком-то сказочном звере.
Прощаясь, я к своему огорчению узнал от господина Герике то, что он от меня до этой минуты скрывал: сегодняшние газеты сообщили о смерти Эрнста Вильгельма Ная[669].
РИМ, 9 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
Спал беспокойно. Здесь мне снятся архитектурные сны — и не столько возведенные строения, сколько дробленые массы, которые еще вздымаются, несмотря на то, что они уже наполовину выветрены.
Осиплость сохраняется. Такие недомогания помогают нам увидеть тревоги, которые обычно от нас далеко: тревоги натуженных певцов и ораторов, вроде императора Вильгельма III, о своих голосовых связках, всей этой клиентуры в приемных ларингологов — их легион, они живут среди нас, и чувства и чаяния их вертятся вокруг органа, который другим известен лишь понаслышке, поскольку у них он не привлекает к себе внимания. И как много таких органов есть у тела — к каждому могут прицепиться болезни, названия которых ты даже не знаешь. Здоровый человек похож на лунатика на дороге, теряющейся в злых лабиринтах.
Во второй половине дня опять во дворах, в которых время меняется медленнее всего — на этот раз в окрестностях Пантеона, потом в самом Пантеоне. Хотя на площади перед ним туристические автобусы стояли впритирку, пространства в огромной арене было достаточно. Ни одно сооружение, в котором я когда-нибудь стоял, не казалось мне таким совершенным. Все большие человеческие постройки делят пространство особым образом, втягивают его в себя, более или менее удачно им управляют. Здесь же происходит иное и большее. Создается не модификация пространства, а подобие самого пространства. Нас охватывает не одна из его бесчисленных форм, а непосредственно его космическая мощь и вместе с тем удовлетворение. Мы дышим пространством, как дышим воздухом. Очень светло; сквозь открытый купол проникает не один луч или пучок лучей, а поток света.
На могиле Рафаэля лежала свежая роза.
Двинувшись от Пантеона, мы, полюбовавшись несущими обелиски слонами Бернини, вошли в Santa Maria sopra Minerva[670], точно в темную, давящую пещеру. Массы мрамора напомнили мне склеп Медичи. Там это великолепие породили князья, здесь нищенствующие монахи, разумеется, при княжеском содействии. Мощная крипта содержит саркофаги пап и кардиналов, а также могилы ученых, принадлежавших к доминиканцам, среди них, например, могила схоластика Дурандуса, историографа Пьетро Бембо и многих других.
Величайший из них, Аквинат, изображается в капелле Караффа на фресках Филиппино Липпи[671].
В капелле святой Катерины Сиенской отделку составляли массы цветов, но и могила Фра Анджелико была украшена букетом полевых цветов.
Слева перед алтарем «Христос с крестом», статуя Микеланджело. Крест для него не мотив. Здесь он выглядит так, будто изготовлен у столяра и несет его скорее какой-то герой, а не человек, приговоренный к распятию. Но есть в этой церкви и произведения, которые гораздо ближе мастеру по тематике — например, схватка Геракла с Немейским львом, аттический мраморный рельеф убедительной силы. Он вставлен в саркофаг Джованнино Арберино († 1490). Голова героя, а также голова льва лаконичны и полновесны, как на монетах того времени. Датируется V веком до Рождества Христова. Разве такое возможно? Ведь должно было пройти еще сто лет, прежде чем появился Александр.
Здесь ниже могильных плит в среднем нефе есть также ряд черепов из пестрого мрамора, по цвету и пластике столь удачных, что забываешь мотив. Гладкие, как зеркало, темно - желтые лысины буквально тянет погладить.
Теряешься, словно на громадном, нагруженном сокровищами и диковинками корабле. Трюмы наполнены гробами мертвых, обладавших духовной, умственной и светской властью. Папы и князья, кардиналы и епископы, художники и святые. Там это ведет в бесконечное, а здесь — в нескончаемое. Детали приобретают типичный характер. Я давно считаю, что в таких местах на частном примере можно составить себе представление о целом. Так, на примере Santa Maria sopra Minerva можно догадаться, что представляет собой один из великих орденов в светском и духовном плане, физически и метафизически, и в какой мере его излучение зримо и незримо пронизывает не только историю Запада, но и историю всей планеты.
Мы еще раз остановились на piazza della Minerva перед белым слоном, в которого я влюбился еще ребенком, увидев его в книжке с картинками. Так дело наверняка обстояло со многими, ибо он объединяет в себе то, что нравится детям: необыкновенное и привлекательное. Вид поражает и настраивает тотчас на веселый лад, приглашая, по крайней мере, в мыслях, к игре. За ней могут последовать идеи. Урбан VIII, велевший установить слона по модели Бернини: «Чтобы нести мудрость, требуется сила».
Таким произведениям самое место на общественных площадях — и всякий, кто, занятый теми или иными делами, проходил мимо за последние три столетия, ловил здесь луч веселья. Действует даже тогда, когда почти не осознается.
То же веселье исходит от трех фонтанов на piazza Navona, которая сегодня больше заслуживает название piazza del Popolo, чем площадь на Pincio, из-за движения транспорта уподобившаяся шабашу ведьм.
Перейти от слона к этим фонтанам опять же означает перейти от Бернини к Бернини. Там он вдохновил одного художника, здесь — целую школу. Здесь тоже дает о себе знать шутливая повествующая радость, какую находишь в мире фигурок вокруг рождественских яслей — вода только усиливает впечатление. Свежая зелень пробивается из трещин и стыков; кажется, будто боги реки только что приходили и отдыхали здесь, сидя на мягких подушках.
РИМ, 11 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
Хрипота несколько смягчилась. В первой половине дня работал на террасе. После обеда я со Штирляйн отправился было к термам Каракаллы, однако опять свернул к Колизею. Отвращение к автомобилям стало слишком сильным; что даст общение с красивыми вещами, если для этого нужно прежде преодолеть шумовой ад? Я думал отдохнуть на Форуме, но обнаружил у входа многоязычную очередь, стремящуюся внутрь.
В различных местах телевизионные группы установили свои машины и прожекторы, поскольку сегодня вечером папа совершает via crucis[672]. Мир постепенно превращается наполовину в inferno[673], наполовину в развлекательное шоу. Новый Данте нашел бы здесь свой сюжет. Tertium comparationis[674] представляет титанизм. Техника преподносит неизвестные доселе мучения.
Возвращаясь домой, я заглянул еще в церковь Сан - Марко из-за того впечатления, которое произвела на меня надгробная плита Кановы для юноши Леона Песаро. Она и в самом деле обворожительна-я вспомнил «amourgout»[675]Стендаля. Прекрасна даже рамка овала, похожего на большую камею: гирлянда из кипарисовых веток, поддерживаемая двумя львиными головами. Тут — все, что только может создать хороший вкус. Более сильную субстанцию, правда, обнаруживает расположенный прямо над ней надгробный памятник другого юноши, по имени Эриджо, работы мастера Франческо Моратти, который на сто лет старше.
РИМ,12 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
Страстная пятница. Шел дождь. Я провел день на вилле, чтобы наверстать записи. Написал письма, среди прочих — госпоже Най. Перерыв пойдет мне на пользу, потому что при моем гриппозном состоянии я двигался достаточно легкомысленно, особенно в церквях с их еще зимним воздухом. А кроме того, кажется, что именно Рим в этом отношении требует пошлины.
РИМ, 13 АПРЕЛЯ 1968 ГОДА
К полудню я завершил воспоминания о поездке по Пиренеям: «Carabus rutilans»[676]. Потом погода прояснилась. Мы поехали в Трастевере до вокзала Сан-Пьетро и немного побродили там на Монте дель Галло, после того как открыли подземный подход к via Lago Torrione. Глицинии на южных склонах уже завяли, а на северных розы Форсайт все еще цвели.
Оттуда к Gianicolo[677], вдоль бесконечной кирпичной стены Урбана VIII, в которую то там, то здесь вставлен мраморный медальон. В высшей точке одна из бесчисленных статуй Гарибальди, который в 1849 году оборонял холм от Удино[678]. Вокруг него, как шампиньоны из газона, торчали стелы с бюстами его верных соратников.
В личности Гарибальди мне становится особенно ясно мое противоречивое отношение к немецкой истории XIX века. Только такая фигура смогла бы силой добиться решения великогерманской задачи, после того как князья и Паульскирхе