— Спасибо.
— А теперь, Петухов, покажи, что изобразил ты…
Вопреки ожиданиям детишки в школе оказались славными — с точки зрения преподавателя искусств, разумеется. Нет, попадались и те, кто кисточку от ластика отличить не мог, но все старались, все хотели показаться новенькой, красивой и доброй учительнице, а главное — всем нравилось, как Лера ведёт предмет. Как показывает и объясняет, как возится с отстающими и радуется за тех, у кого получалось.
И получаться стало у всех.
Детишки — они ведь все талантливые, нужно просто помочь им раскрыться.
Но попадались, разумеется, и хулиганы.
Грозой Озёрской школы № 3 — первых двух в городе почему-то не было, а вторая, и последняя, вообще носила номер 6, — заслуженно считался ученик 11-го «Б» Цыпа, рослый и плечистый Боря Цыплаков, сынуля районного зампрокурора. Существо не по годам развитое, наглое и полностью уверенное в своей безнаказанности. Из всех предметов Цыпа спокойно себя вёл только на физике, биологии и физкультуре. Физику вела директорша, на физкультуре возглавлявший школьную футбольную команду Цыпа блистал, а семидесятилетняя биологичка — самая старая учительница Озёрска — когда-то была классной дамой зампрокурора, и папаша так отметелил Борю за первое же невежливое слово в адрес старушки, что теперь Цыпа начинал здороваться с ней за двадцать футов, помогал носить сумки, а на уроках вёл себя так, словно его подменял благовоспитанный брат-близнец.
Что же касается новенькой, то уже на первом уроке Цыпа громко осведомился, какого цвета у Валерии Викторовны трусы. Вызвав пошлой шуткой хихиканье всего класса.
«Хочешь попросить на память?»
«Э-э? — Борис, ожидавший, что молоденькая училка или смутится, или разорётся, слегка растерялся и глупо переспросил: — На память?»
«А что ты ещё можешь попросить? — прохладно осведомилась Лера. — Для всего остального ты ещё не дорос».
Класс заржал, и с этого момента преподаватель Кудрявцева стала смертным врагом главного хулигана средней школы № 3.
Последний на сегодня урок закончился, третьеклассники разбежались, унося в портфелях заслуженные «пятёрки» и «четвёрки», а в класс заглянула дебелая женщина в очках и с «мелким бесом» на голове — замдиректора по УВР Нина Альфонсовна Колосова, — попросила «поприсутствовать на допросе»: мол, пришли из полиции, а все педагоги, как назло, или на уроке, или уже ушли. Валерия покорно кивнула и отправилась в учительскую, где обнаружила молодого, лет тридцати, брюнета в чёрном, наброшенном на модный тонкий свитер пиджаке и узких джинсах, явно не на местной барахолке приобретённых.
Брюнет сидел у окна, а за тем же столом, спиной к выходу, сутулился Цыплаков, при скрипе двери затравленно обернувшийся:
— Ой! Валерия Викторовна… здравствуйте.
— Здравствуй, Цыплаков. Что натворил?
— Я? Я ничего… чес-слово, Валерия Викторовна… Никому — ничего… Вот и господин полицейский подтвердит, ага.
Брюнет поднялся на ноги:
— Ройкин, Дмитрий Олегович, старший лейтенант полиции.
— Валерия Викторовна. — Девушка протянула руку. — Преподаю изобразительное искусство и МХК.
— Э-э… — Ройкин жестом предложил Лере присесть, тоже вернулся на стул и, повертев ручку, не удержался: — А что такое МХК?
— Другое рисование, — пробубнил Цыпа.
— Тихо!
— Мировая художественная культура, — расшифровала девушка.
— Интересный предмет.
— Очень.
— Борис, у тебя по нему «два» небось? — ехидно поинтересовался полицейский.
— Это ещё почему? — нахмурился подросток.
— Откуда в тебе взяться культуре?
— Давайте без оскорблений, — попросила Лера. — В чём обвиняется ребёнок?
— Не надо меня так называть!
— Тихо! — повторил Ройкин и перешёл на официальный тон: — Несовершеннолетний Цыплаков Борис Васильевич допрашивается в качестве свидетеля по уголовному делу о краже из шашлычной Нугзара, что на Тихвинском шоссе.
— Где?
— Вы ведь недавно к нам приехали? — Глаза полицейского сверкнули.
— В августе.
— У Нугзара, кстати, лучший в районе шашлык…
Цыпа закатил глаза…
…Вообще-то брюнет Лере понравился. Симпатичный и весь из себя такой… загадочный, как граф Монте-Кристо. И профессия романтичная — оперативный сотрудник полиции! Лицо загорелое, выбрито начисто… ум-м… приятный парфюм, местные мужчины им в большинстве своём пренебрегали, в лучшем случае пользовались одеколоном… и брови — такие тонкие. Интересно, от природы такие или он их выщипывает? Ну, ведь бывают мужчины, которые за собой следят… нет, на голубого Ройкин не похож — стойку при виде красивой девушки сделал идеальную, не каждый сеттер так на вальдшнепа встанет, — и на Цыпу вообще перестал смотреть — только на неё… а глаза, кстати — серые, стальные… для брюнетов такое сочетание — очень даже ничего! Наверное, сейчас в гости набиваться начнёт… нет! Сначала — проводить напросится. А почему нет? Пускай проводит. Вот только скутер куда? Так здесь, у школы, и оставить — сторожу сказать, что сломался…
И всё произошло именно так: после допроса симпатичный опер вытурил «несовершеннолетнего Бориса Васильевича Цыплакова» из учительской и в самых приятных выражениях предложил подвезти новенькую учительницу до дома, а то, мол, темновато уже — для трёх часов дня заявление вышло удивительное, однако на нестыковочку никто внимания не обратил. Валерия «неожиданно вспомнила», что у неё сломался мопед, и с удовольствием расположилась на переднем сиденье белого «Форда» — новенького, только из салона.
Шуршал под резиной асфальт, тихо играла музыка, проносились с обеих сторон ещё не включившиеся фонари.
— Ты уже изучила город? — спросил Ройкин, лихо обгоняя чёрную приземистую «Тойоту». — Озёрск у нас небольшой, но очень красивый… Ой! Ничего, что на «ты»?
— Ничего, — улыбнулась Лера. — Даже удобней.
— Так изучила город?
— Не полностью. Сначала ремонт пришлось делать, потом учебный год начался…
— Сама делала ремонт? — удивился полицейский.
— Руководила в основном, — снова улыбнулась девушка. — Но что-то пришлось делать самой.
— А муж?
— Не замужем.
— А парень?
— Пока не обзавелась.
— То есть я успел, — рассмеялся Дима. — Что делаешь вечером?
— Ты обещал показать город.
— Не обещал, но покажу…
Об Озёрске старший лейтенант знал, казалось, всё — и это Валерии очень понравилось, она вообще любила таких вот людей — увлечённых.
— Эта улица, имени Парижской Коммуны, до революции — Спесивая, тут одни купцы селились.
— Так и называлась? — удивилась девушка.
— Нет, конечно, так её местные звали. — Ройкин хихикнул, довольный тем, что сумел ввести в заблуждение собеседницу. — А называлась она Псковской…
А вот это… а то… а там… Казалось, старший лейтенант знает историю каждого дома, каждого камня Озёрска, и поездка, на которую девушка согласилась, только чтобы не прерывать едва начавшееся знакомство, превратилась в увлекательную экскурсию, закончившуюся на главной площади города, у белокаменной церкви с золочёным куполом, стройненькой, словно юная дева, и притягательно красивой в своей лаконичной строгости.
— Церковь Архистратига Михаила, — негромко пояснил Ройкин. — Самая наша любимая.
— И, наверное, главная архитектурная достопримечательность?
— Нет. — Полицейский подъехал к летней, ещё работающей по причине тёплой погоды кафешке, и разговор они продолжили за столиком. — Честно говоря, самое красивое здание находится не в городе, а милях в четырёх от него — это усадьба графов Озёрских.
— Действительно красивая?
— Очень, — серьёзно подтвердил Дима. Он закурил и продолжил: — У меня там бабушка недалеко жила, и мы с ребятами летом играли на территории… Усадьба заброшенная была, но всё равно красивая.
— А теперь?
— Теперь её Чикильдеевы купили. — Полицейский поморщился. — Будут курорт делать.
— Отреставрируют?
— Ага… Но что у них получится? — Судя по всему, Ройкину не нравились ни сами Чикильдеевы, ни их замысел. — Правда, архитектора они именитого нашли, из Москвы. Может, и правда он там всё хорошо устроит…
Помолчали, дождались салатов, которые оказались хоть и несложными, но вкусными, и полицейский, почувствовав, что девушка заинтересовалась усадьбой, продолжил:
— По слухам, графы Озёрские знались с нечистой силой — во всяком случае, так говорили о последней графине — Юлии. Она не местная была, из Москвы, а граф считался завидным женихом, вот, наверное, неудачники и запустили тот слух.
— Что она колдунья?
— Ага. — Ройкин заметил, что Лера с трудом терпит запах табачного дыма, и больше не курил. И даже пепельницу отставил на соседний столик. — После революции граф Александр подался к Врангелю, да там и погиб. Юлию же убили большевики во время штурма усадьбы — там скрывалась белая банда. — Дима выдержал короткую паузу. — Графиню убили, а её дочь, красавицу семнадцати лет, изнасиловали и бросили в лесу умирать.
— Жуть какая! — поёжилась Лера.
— А после смерти графини пошли слухи о том, что где-то в усадьбе спрятаны несметные сокровища, и их искали все, кому не лень.
— И вы с друзьями?
— А как же, — подбоченился Ройкин. И тут же осведомился: — Решили насчёт вечера?
— Это вообще что?
— Что «что»? — не понял водитель автобуса.
— Вот это… — Газон неуверенно повёл рукой в сторону грязного окна, словно намереваясь то ли благословить, то ли посолить окружающее пространство. — Что?
— Озёрск, — коротко ответил шофёр.
— А сидел я где?
— Здесь и сидел, в первом ряду.
— Я не про колымагу твою, — отмахнулся Газон. — Я в целом. Сидел я где?
— Здесь, — не стал тратиться на новое слово шофёр.
— Прямо здесь? — удивился Шапка. Огляделся, но ничего привычного не приметил: ни камеры на шестерых, ни столовки, ни мастерской. — А не врёшь?
— В двадцати милях к северу.
— Почему?
— Там воздух чище.
— А-а… — протянул дикарь. — То-то у меня голова болит.