Хаситани происходил из провинции Идзумо и принадлежал к ветви Амако. Тадатоси взял его на службу четырнадцатилетним мальчиком и положил ему жалованье в сто коку. Он состоял при самом господине. В его обязанность входило пробовать, не отравлена ли еда. Когда Тадатоси совсем ослабел от болезни, Хаситани был удостоен чести держать его голову на своих коленях. Хаситани совершил харакири двадцать шестого дня четвертого месяца в храме Сэйгандзи. В тот момент, когда он приготовился умереть, из замка донеслись слабые удары гонга. Обратившись к одному из вассалов, Хаситани попросил:
— Пойди узнай, который час. Вассал вернулся и сказал:
— Слышал последние четыре удара, но сколько их было всего — сказать не могу.
Хаситани и все, кто был рядом, расхохотались.
— Здорово же ты меня рассмешил напоследок, — сказал Хаситани, после чего отдал слуге свое хаори и вспорол себе живот. Помогал ему Ёсимура Дзиндаю.
Ихара получал содержание на троих и имел доход в десять коку. При совершении харакири помощником был Хаяси Сабэй, вассал Абэ Яитиэмона.
Танака — потомок того Окику, что оставил миру «Сказание О кику». Он был близок к Тадатоси еще с той поры, когда оба обучались в монастыре Атагосан. Тадатоси намеревался тогда постричься в монахи, а Танака потихоньку его отговаривал. В дальнейшем он служил у Тадатоси за содержание в двести коку. Он был искусен по части вычислений. Состарившись, Танака получил право сидеть в присутствии господина, не снимая головного убора. Его просьба о разрешении на самоубийство была отклонена. Тогда восемнадцатого числа седьмого месяца он вонзил себе в живот короткий меч и так отправился бить челом, после чего получил дозволение. Помогал ему Като Ясудаю.
156
Хондзё происходил из провинции Танго. Случилось так, что он оказался не у дел и нанялся постельничим к Хондзё Кюэмону, служившему у князя Сансая. После подавления мятежников в Накацу ему было назначено содержание на пятерых и дарован надел в пятнадцать коку. С этого времени он принял фамилию Хондзё. Совершил харакири двадцать шестого числа четвертого месяца.
Ито — самурай, состоявший при кухне. Покончил с собой двадцать шестого числа четвертого месяца. Помогал ему Кавакита Хатискэ.
Уда — бродячий самурай из рода Отомо. У Тадатоси получал сто коку. Совершил харакири двадцать седьмого числа в собственном доме. Возраст — шестьдесят четыре года. Помощником был Табара Камэй, вассал Мацуно Укё.
Нода — сын знатного самурая Ноды Мино из рода Амако, служил за жалованье. Совершил харакири двадцать шестого в храме Гэнкакудзи. Помощником был Эра Ханъэмон.
О Цусаки пойдет речь особо.
Кобаяси получал содержание на двоих и имел доход в десять коку. При совершении харакири ему помогал Такано Канъэмон.
Хаяси — сын крестьянина из деревни Симодамура уезда Нанго. Тадатоси назначил ему содержание на десятерых и определил доход в пятьдесят коку. Служил он в усадьбе Ханабатакэ садовником. Харакири совершил двадцать шестого числа в храме Буцугэндзи. Помощником был Накамицу Ханскэ.
Миянага получал содержание на двоих и имел доход в десять коку. Он самым первым испросил дозволения на самоубийство. Совершил харакири двадцать шестого числа в Дзёсёдзи. Помогал ему Ёсимура Каэмон.
Одних похоронили в тех храмах, к которым они были приписаны; других — в горах, рядом с усыпальницей князя за воротами Кораймон.
Большинство покончивших с собой состояли на жалованье. Среди них примечательна фигура Цусаки Госкэ, его участь
157
заслуживает особого внимания. Госкэ был псарем у Тадатоси, он получал содержание на двоих и жалованье шесть коку. Неизменный спутник Тадатоси на соколиной охоте, он очень полюбился князю. По его настоятельной просьбе князь дал ему позволение на самоубийство. Самураи более высокого ранга роптали:
— Есть люди, получавшие побольше твоего и имевшие заслуги, ты же всего лишь псарь. Тебе оказана великая честь, князь уважил твою просьбу. Разрешение дано, и ты вправе его использовать, но можешь и не умирать, а послужить молодому господину.
Госкэ не стал их слушать. Седьмого дня пятого месяца он взял собаку, с которой никогда не расставался, и направился в храм Кориндзи в Оимаваситахата. Жена проводила его до ворот и сказала:
— Ты мужчина не хуже других, так не осрамись же перед теми, кто выше рангом.
Семья Цусаки была приписана к храму Осэйин, но идти в этот храм высшего разряда он постеснялся. Местом своей смерти он избрал Кориндзи. Когда Госкэ подошел к кладбищу, там его уже ожидал Мацуно Нуиноскэ, которого он просил быть помощником при совершении харакири. Госкэ сбросил с плеч травянистого цвета котомку, достал из нее коробочку и открыл крышку: там лежало два рисовых колобка. Госкэ положил их перед собакой; собака смотрела на него, виляла хвостом, но колобков не трогала. Госкэ обратился к ней, словно к человеку:
— Тебе, животному, возможно, и невдомек, но дело в том, что князь, наш бывший хозяин, скончался. Все знатные самураи, жившие милостью господина, сегодня совершают харакири, чтобы последовать за ним. Я человек маленький, но был обласкан князем и обязан ему не меньше, чем знатные господа. Вот я и решил умереть. После моей смерти ты превратишься в бродячего пса, и думать об этом мне горько. Соколы князя покончили счеты с жизнью в колодце храма Сюунъин. А что будет с тобой? Хочешь, умрем вместе? Если ты предпо-
158
читаешь стать бродячим псом, съешь эти рисовые колобки; если согласен на смерть — не прикасайся.
Произнося эту речь, Госкэ не сводил глаз с собаки. Та смотрела ему в глаза и колобков по-прежнему не трогала.
— Значит, ты выбираешь смерть, — заключил Госкэ. Собака тявкнула, вильнула хвостом. — Тогда умри! — С этими словами Госкэ приподнял ее и зарубил единым взмахом меча.
Тело собаки Госкэ положил возле себя. Затем достал из-за пазухи исписанный листок бумаги, расправил его на земле и придавил сверху камнем. Однажды на поэтическом турнире в чьей-то усадьбе Госкэ видел нечто подобное и теперь на сложенном вдвое листке заготовил стихи собственного сочинения: «Знатные воины мне говорили: ты можешь остаться. Но Госкэ таков, что его не заставишь остаться!» Подписываться он не стал, в стихах уже сказано «Госкэ», зачем же второй раз писать имя? Все сделано по обычаям старины, кажется, никаких упущений. После этого Госкэ принял, как полагается, сидячую позу, обнажил живот и сказал:
— Мацуно-сан, прошу!
Госкэ приставил к животу короткий меч, обагренный кровью собаки, и громко произнес:
— Где-то сейчас сокольничие? Не отстанет же от них и псарь! — Рассмеялся и крест-накрест вспорол живот. Стоявший за спиной Мацуно отрубил ему голову.
Невысокого звания был Госкэ, но умер, вслед за господином, и поэтому семье полагалось пособие. Его единственный сын с малых лет находился в монастыре. Новый дом, участок, содержание на пять душ — все получила вдова, которая прожила до тридцать третьих поминок Тадатоси. Племянник Госкэ, тоже по имени Госкэ, продолжил его дело; более поздние потомки также служили в свите.
Кроме восемнадцати человек, получивших разрешение Тадатоси на самоубийство, был еще некто по имени Абэ Яитиэмон Митинобу. Принадлежал он к роду Акаси, в детстве прозывался Иноскэ. При особе Тадатоси служил давно и
159
дослужился до высокого ранга, его доход составлял уже более тысячи ста коку. Из пятерых сыновей Яитиэмона трое имели по собственному наделу и двести коку каждый — за воинскую доблесть, проявленную при Симабаре.
Яитиэмон считал своим долгом умереть вслед за господином. Каждый раз, как выпадала его очередь дежурить у Тадатоси, он просил:
— Разрешите умереть!
Тадатоси же согласия не давал. Просьба повторялась, но ответ оставался неизменным:
— Намерение твое благородно, но лучше живи и служи Мицухисе.
Тадатоси никогда не соглашался с Яитиэмоном, даже когда того еще звали Иноскэ и использовали для мелких поручений. Бывало, Иноскэ скажет: «Сейчас подам вам обед», а он тотчас же отвечает: «Пока не проголодался» и тут же говорит кому-нибудь другому: «Ладно, подавай». Что-то в Яитиэмоне раздражало Тадатоси. Он чувствовал это постоянно, но что именно — понять не мог.
Усердие этого вассала было выше всяких похвал. Он выполнял свои обязанности безупречно, неудовольствия же господина словно бы и не замечал.
Со временем Тадатоси понял, что Яитиэмон слишком высокомерен, и неприязнь к нему возросла еще более. Но как человек рассудительный, Тадатоси все же старался отдать себе отчет в причинах этой неприязни и пришел к выводу, что сам развивал высокомерие в своем вассале. Он старался преодолевать недоброе чувство к Яитиэмону, но шли годы, а оно не проходило,
И у высоких особ бывают свои симпатии и антипатии. Но не всегда удается доискаться причин, почему тот или иной человек неприятен. Бесспорно, и в самом Яитиэмоне было нечто отталкивающее. Товарищи его чурались. В нем уважали храброго воина, но сойтись с ним поближе особенно не стремились. Если у кого и возникало к нему дружеское расположение, то ненадолго и вскоре сменялось отчуж-
160
дением. Еще в ту пору когда он прозывался Иноскэ и носил челку, бывало, старшие обратятся к нему с просьбой что-нибудь сделать, и он сделает, но не преминет заметить:
— Времени для себя совсем не остается.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что Тадатоси так и не смог побороть в себе неприязнь к Яитиэмону и не дал ему разрешения на самоубийство.
Незадолго перед тем, как Тадатоси умереть, Яитиэмон сказал ему, глядя в глаза:
— Никогда ни о чем я не просил, это моя единственная просьба за всю жизнь.
Тадатоси ответил, столь же прямо глядя ему в глаза:
— Нет. Послужи, пожалуйста, Мицухисе.
Яитиэмон мучительно выбирал решение. В его положении не последовать за господином значило окончательно пасть в глазах сородичей. Оставалось два входа: либо совершить бесславное харакири, либо покинуть пределы Кумамото и вести бродяжническую жизнь... «Ладно. Надо оставаться самим собой. Самурай не наложница. Не пришелся по вкусу господину — должен сам определить свою дальнейшую судьбу». Разные мысли обуревали его, но служба шла своим чер