дведь догнал рекламщика, повалил его на землю и вцепился зубами в ягодицу. Грянул выстрел. Животное ослабило хватку. Грянул второй.
Картина в вольере и вокруг него была достойна фильма ужасов. Посередине лежал развороченный труп пленного. Один из операторов смог залезть на дерево. Другой в полной прострации стоял посреди лужи блевотины. Трое других, успев выбежать за решетки и скучковаться, издавали односложные матерные реплики, остолбенело глядя то на мертвого уже зверя, то на Робеспьеро, которое на карачках ползло к выходу. Осе сидело на траве с той стороны вольера и пыталось закурить электронную сигару. Солдаты продолжали держать в руках пистолеты. Машо просто лежало ничком на земле, закрыв глаза. Неужели все закончилось?
Букаш «Скорой», вызванный легионерами, приехал минут через десять. Робеспьеро, которое в полубессознательном состоянии успело отползти метров на пятьдесят, положили ничком на циновку и начали обрабатывать рану, обложив ее льдом. Получив укол обезболивающего и немного придя в себя, рекламный босс начал бубнить под нос:
— Достал-таки меня фошыстский Бог… Уй, гадость какая. Что, в госпиталь теперь?
— Конечно, уважаемое. Пес его знает, чем зверюга болела, — ответил бородатый санитар.
— Скотина. Креативные, вы где там? — Робеспьеро попытался повернуть голову и увидеть хоть кого-то, но не смог.
— Здесь, — ответило Машо. — Как ты?
— Сам не понимаю. В общем, увидимся в аду.
— Ничего опасного, — безразлично промолвил санитар, — просто сидеть неделю не сможете.
— Да и лежать по-человечески тоже! — взвизгнул Робеспьеро. — Но, народ, насчет ролика не расслабляйтесь. Машо, Осе, когда монтировать поедете?
— Пусть нам карты с исходником сначала отдадут, — подключилось к разговору Осе.
— Операторы здесь еще? — немедленно отреагировало Робеспьеро.
— Здесь, — ответил один из них. — Но вот вопрос, кто и как нам заплатит. Работа, сами понимаете, была экстремальная. И, похоже, одну из камер мы точно расколотили. Хорошо хоть живы вообще.
— Деньги, деньги, деньги, — ответило Робеспьеро. — Да успокойтесь вы! Десять штук пойнтов каждому участнику кошмара. Машо и Осе — по двадцать, по итогам монтажа. Аванс должны были уже перечислить.
Машо моментально вошло в банковскую программу в правом окне. Вот, есть тысчонка. Ура.
— С зоопарком рассчитаешься? — спросило Осе. — За инвентарь еще отдельно, нам вернуть его надо. Да еще там зверь дохлый и человек не лучше, я туда не пойду.
— Тысячу за инвентарь и за наведение порядка. Проклятье, еще шведам за медведя причитается. Все, — продолжал Робеспьеро, — отдавайте Осе с Машо исходники, а вы, Машо с Осе, пулей в контору. Что получится, шлите мне по очкам. В шесть все должно быть у Ташо. Эх, фошыстский Бог…
Босса рекламщиков бережно положили задницей кверху на носилки и отправили в букаш «Скорой». Машо и Осе, заехав рассчитаться с вахтершей, двинули, каждый на своем транспорте, в офис «Моцарта&Робеспьеро».
Оставив для обзора дороги только правый глаз, Машо кликнуло в окне очков идентификатор Стелло.
— Хрю, гнусный.
— Хрюхрю. Как к войне готовишься, педерастина?
— Я навеоевалось уже. Мы тут такое наснимали, блевать тянет, а монтировать еще. Слушай, водки надо. Много. Немедленно.
— Немедленно — это как? И почему не химозы?
— Водки. Водки.
— Не знаю, влом щас. Я только из шопа, добрал фуда, какой там остался. Вообще скоро жрать будет нечего.
— И че?
— Ну, в восемь могу выползти куда-то. Или ко мне приползай.
— В восемь, в восемь… А щас сколько?
— Поверни зенками в очках своих тупых. Четыре.
— Ладно, долбану еще. Хрюки.
— Говнюки.
«Восемь, восемь, — подумало Машо. — Хрен тебе, сдохну я до восьми». Машо свернуло к мегамаркету «Розовые мечты».
— Есть чего выпить, пожрать? И девайс один нужен, — обратилось Машо к важного вида существу, стоявшему у шопа.
— Весь фуд смели. Химии тоже нет. Алкоголь имеется. Техника тоже, — отрешенно ответило существо.
— Есть геша новая — HaHaHa25, что ли, называется?
— Очень надо?
— Очень. И водки.
— Что случилось-то?
— Так не скажешь. Хреново мне. Куда идти-то?
— Заходите, — так же отрешенно сказало существо.
Они двинулись мимо пустых продуктовых полок к залу с техникой.
— Вот этот геша. It’s free for you today. Водку тоже возьмите — за углом стоит.
— Откуда альтруизм?
— А все, закрываться будем, наверное. Я хозяин магазина. Больше мне, наверное, здесь делать нечего.
— Что, совсем народ ничего не берет?
— Не берет. И не поставляет. Попробую уехать завтра, пока война не началась.
— Круто. Thanks. Take care там и все такое.
— Счастливо оставаться, — пожало плечами отрешенное существо.
Кинув коробку с гешей и бутылку водки в сумку, Машо открыло вторую и сделало мощный глоток. Плевать на всех. Не ехать, что ли, на монтаж… Приложив остатки воли, Машо село на мобик — до конторы Робеспьеро оставалось ехать пять минут.
Лихо пролетев по бейсменту и еще не сойдя с мобика, Машо опять приложилось к бутылке. Зайдя в лифт, выпило еще грамм сто. В монтажной обнаружились Осе и какой-то расфуфыренный юноша, явно транссексуал, который с детским любопытством уставился на вновь пришедшее существо.
— Хрю, живодеры! — бодро поприветствовало оно коллег. — Как картинки, ниче? Меня, кстати, Машо зовут.
— А я Энгельберто, — протянул руку юноша. — Присаживайся, мы вот отсматриваем, что получилось.
— Я бы вот под водочку посмотрело. — Машо вытащило бутылки, полную и уже почти ополовиненную. — Приколитесь, мне на халяву в шопе дали. Закрываются, говорят, чуть не завтра.
— Да тут, похоже, все скоро закроется, — прикрыв ладонью лоб, ответило Осе. — Водка? Давай. Только ты ж, наверное, лозунги озвучить должна, не перепутаешь ничего?
— Не ссать! — воскликнуло Машо. — Эрмененгильдо, а ты как — наливать?
— Энгельберто, простите. Не употребляю. Я вот химозочки сейчас делической, для вдохновения.
— Ну ла-а-адно, лааадно. Помянем двух мишечек!
Осе и Машо громко, с размаху, чокнулись кофейными чашечками.
Съемки получились на редкость удачные. Окровавленная морда зверя, впившегося в шею пленного, а потом пожиравшего его внутренности, выглядела более чем живописно. Да, такой материал Машо никогда еще не снимало. Куда там режиссерам ХХ века! Иногда камеры плыли и дрожали, но монтажные программы позволяли убирать все изъяны и сводить картинки в качестве UltraHD. Важно только было убрать отовсюду лицо пленного — у врага не может быть лица, у жертвы тоже. Каждый пусть примерит ситуацию на себя. Осе все чаще пропускало тосты, Машо потребляло водку уже практически в одиночку.
— Слышь, ты! Тебе озвучивать, вон микрофон радийный, ты еще можешь в него что-то прохрюкать? — с вызовом спросило Осе.
— Не ссать! — ответило Машо. — Где этот сценарий гребаный, у меня нет его.
— В очках у себя поищи.
— Не помню, где лежало. А кинь в мессаджи.
— Кидаю. Ты разобрать его сможешь?
— Не ссать! Нее сссать!
Машо направилось к компьютеру с микрофоном. Вот теперь надо включить весь прирожденный актерский талант и все голосовые данные. Машо представило себе пленного, медведя, его кровавую морду…
— Это случится с тобой. Это случится завтра. Это зверь. Он сожрет тебя. Он жаждет крови.
Пусть слушают, пусть видят. Пацики гребаные.
— Убей зверя! Убей его вместе с нами! Смерть быдлу! Смерть медведям! Размозжи эту зверскую морду! Вперед! — Машо орало так, что Осе и Энгельберто замерли от изумления.
— Браво! — закричал Осе, когда вдохновенные крики стихли. — Брависсимо!
Осе, а за ним и Энгельберто начали бурно аплодировать.
— Заслужило полный бокал! — Осе наливало водку. — Венская опера.
— Ага, давай сюда. А вы чего, проти-и-ивненькие-креати-и-ивненькие? — после столь бурных похвал Машо совершенно не хотелось пить в одиночку.
— Ну давай, — Осе подняло чашку и, чокнувшись с Машо, буквально лизнуло водку.
— Хватит дурить, выпей по-человечески, — обиженно фыркнуло Машо.
— Нам теперь твои вопли на ролик накладывать еще, между прочим, — ответил креативщик. — Хочешь, можешь домой ехать.
— А, вот так? Козлы вы оба, вот что, — Машо явно не могло оставить обиду просто так. — Давай по рюмке.
— Ну, давай, — Осе налило в свою чашку, похоже, ровно один грамм, а в чашку Машо — все сто. — За победу над быдлом!
— Ур-р-р-ра-а-а-а-а! — закричало Машо и, влегкую чокнувшись с Осе, залпом выпило.
— Слушай, а может, уракнуть еще раз? — неожиданно спросило Энгельберто. — Хорошо же получилось, в ролике шикарно прокатит.
— Не вопрос! Наливай!
Осе с готовностью наполнило чашку.
Машо, уже забыв об условностях в виде чоканий, подошло к компьютеру с микрофоном и заорало так, что срезонировали, казалось, даже мягкие кресла:
— У-у-ур-р-р-р-р-р-р-р-ра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! — и немедленно выпило.
— Ур-р-р-ра-а-а-а-а-а! — закричали Осе и Энгельберто. Первый налил Машо еще раз.
— За лучший голос Москвы!
— За меня! — радостно откликнулось Машо и выпило снова.
— Ну а теперь мы этот голос вставим в клип века, — радостно сообщило Осе. — Не будешь нас дергать минут тридцать?
— Вы что, такие сволочи? — обиженно крикнуло Машо. — Ну и сидите здесь, я пошло.
— Ну, хрю-хрю.
— И вам хрюки-говнюки.
Машо, бросив в сумку оставшиеся полбутылки водки, решительно двинулось к выходу из монтажной. В лифте оно глотнуло еще. Мобики в бейсменте троились в глазах. Какой из них принадлежит Машо, оно уже не понимало. Так, надо дойти до метро. Не ждать же Осе, пока оно отвезет! И не Стелло же звонить, гнойному предателю! Машо выбралось из здания и побрело в сторону «Курской». По дороге удалось поболтать с какими-то подростками, допив оставшуюся водку, а потом купить еще бутылку. Выйдя на поверхность на «Лефортово» Третьего кольца, Машо отхлебнуло из горла и целеустремленно пошагало к своему блоку. С трудом найдя в очках идентификационный диалог-бокс, Машо отсканировало роговицу. Открылась дверь. С идентификацией в лифте было попроще, но пройти ее удалось только со второй попытки. Идиоты, сказало себе Машо. Будто не знают, что я — это я. Любая ищейка из Amnesty в любой точке свободного мира меня автоматом опознает, а подъезд и лифт родного блока — нет. Вот перед боксовой дверью уже ничего проходить было не надо: замок узнавал код Машо, который транслировали очки, и открывался сам.