Полностью осознать фразу ломщика молодая женщина не сумела, однако ключевую мысль поняла и уточнила:
— А каков сейчас возраст добровольного согласия?
— Три года.
— Боже!
— Успокойся! — резанул Палыч. — До января Косте ничего не грозит, люди тут законопослушны.
«С такими-то законами…»
— Поскольку с детдомом не выгорело, мы пошли по следу денег, — продолжил Дохлый, плавно заводя автомобиль в довольно темный переулок. — Я изучил финансовые дела сотрудников клиники, в которой ты рожала, и выяснил, что через два дня после объявления о смерти Кости на счет главной медсестры, госпожи Кулечкиной, поступило двадцать тысяч. И точно такая же сумма поступила ей три недели назад, после того, как в клинике умер еще один малыш.
— Маму того парня тоже сняли с самолета, так что мы явно имеем дело с системой, — вставил свое слово Палыч. — Самым правильным было бы установить слежку и ненавязчиво выяснить круг знакомств этой Кулечкиной, но у нас банально нет времени.
— Вы боитесь, что Костю спрячут так, что мы его не найдем? — с тревогой спросила Анна.
И ошиблась.
— Со дня на день Миграционное бюро обновит коды, и твоя фальшивая виза полетит к чертям собачьим, — угрюмо поведал наемник. — Тебя накроет первый же уличный сканнер.
— Пусть высылают, — отмахнулась женщина. — Главное — найти Костю.
— Анна, поскольку ты в «черном списке», то, попавшись на подделке документов, получишь не меньше семи лет, — объяснил Дохлый. — А те красивые тюрьмы, которые показывают в документальных передачах, предназначены для граждан.
— Ты же иностранка, к тому же — молодая, здоровая баба, и скорее всего свой срок будешь мотать на ферме принудительного суррогатного материнства.
— Есть и такие? — изумилась Анна.
— Говорят, — равнодушно ответил Палыч. И открыл автомобильную дверцу: — Дохлый, ты на шухере.
— Удачи.
— Спасибо, — с чувством произнесла молодая женщина, выходя из машины вслед за наемником. — Спасибо…
Но уже через пять минут поняла, что удача сегодня требовалась не только им, но и полной, еще не старой женщине с грубым, словно сложенным из булыжников лицом.
Однако обстоятельства складывались так, что повезти должно было кому-то одному: или им, или ей.
Щелк!
Выламывать дверь Палыч не стал, давить на кнопку звонка — тоже, воспользовался хитрым приборчиком, который заставил электронный замок квартиры издать громкое — щелк! — вихрем ворвался внутрь, стащил ошарашенную женщину с дивана, придавил коленом к полу и грубо ударил в скулу.
Хрясь!
Приглушенный стон, еще один удар и негромкое:
— Дверь, дура!
Аня послушно вернулась в коридор, закрыла входную дверь, а когда снова оказалась в комнате, главная медсестра уже оказалась связанной и с кляпом во рту.
— Соседи?
— Все тихо.
— Очень хорошо. — Палыч повернулся к перепуганной медсестре и… И неожиданно улыбнулся ей. Широко, дружески и очень-очень обаятельно улыбнулся. Анна и представить не могла, что желчный и грубый наемник способен на такую улыбку. — Мы из налоговой инспекции, госпожа Кулечкина, мы навели справки и с удивлением узнали, что вы частенько получаете крупные суммы денег с анонимного счета. — Пауза, чтобы до связанной хозяйки лучше дошел вопрос. — Но не волнуйтесь: спрашивать за что приходят деньги, мы не станем, мы знаем, что вы — «ангел». Мы хотим выяснить, кто вам платит. Вы скажете?
На мгновение в глазах медсестры появилось сомнение — несмотря на страх и боль в разбитой скуле, она прекрасно понимала, о чем говорит Палыч, — но уже через секунду решение было принято и Кулечкина отрицательно качнула головой.
— Вы ставите меня в неловкое положение, — произнес наемник, демонстрируя медсестре весьма неприятную мимическую игру: широкая дружеская улыбка стала медленно превращаться в очень холодный, жесткий и обещающий сильную боль оскал. — Девушка, которую вы видите рядом со мной и которую, возможно, узнали, — одна из ваших жертв. Я обещал ей помочь в возвращении сына, а вы, госпожа Кулечкина, мешаете мне исполнить взятые обязательства. Я очень прошу вас еще раз взвесить все факты и назвать мне имя.
На этот раз не было даже секундной задержки: медсестра резко качнула головой, ясно давая понять, что неизвестного делового партнера она боится гораздо больше вломившегося в квартиру наемника.
— Жаль, — подвел итог Палыч и хмуро приказал: — Анна, выйди вон.
— В коридор?
— Нет, из квартиры. — Наемник поразмыслил и добавил: — Спустись к Дохлому и не возвращайся.
Она догадалась, чем вызвано требование, но попыталась его оспорить:
— Я хочу знать, что она скажет!
— Я передам в точности.
— Палыч!
— Пошла вон, дура!
Молодая женщина еще не слышала от наемника настолько злого окрика, а потому сочла за благо подчиниться и быстро покинула комнату. Еще через пару секунд хлопнула входная дверь.
— Знаете, госпожа Кулечкина, Анна — удивительный человек. — Добившись желаемого от клиентки, Палыч вернулся к мягкому, слегка вальяжному тону. — Одно ее присутствие заставляет меня чувствовать себя грязным, но меня это устраивает. Вы, наверное, удивились, госпожа Кулечкина, но меня это действительно устраивает, потому что, чувствуя себя грязным, я понимаю, что мне не все равно. Впервые за много лет мне не все равно. Я воспринимаю заключенный с Анной контракт как глубоко личный и потому очень важный. Он меня задел, госпожа Кулечкина, напомнил, что я все еще человек. Это очень важно… не знаю, поймете ли вы, но когда я осознал, что снова могу чувствовать, я едва не расплакался… Хотя обычно плачут те, кто мешает мне исполнить принятые обязательства. — Проникновенная речь закончилась так же неожиданно, как началась. Палыч извлек из внутреннего кармана куртки кожаный футляр с тонкими, блестящими и очень-очень острыми инструментами, подтянул рукава, взял в правую руку нечто напоминающее скальпель и деловито произнес: — Если крепко стискивать зубы, боль будет чувствоваться не так сильно. Когда же станет совсем плохо — кивните, я вытащу кляп, вы назовете имя и обретете долгожданный покой. — Пауза. — И не думайте, что сможете терпеть до смерти: я — профессионал, и вы не умрете, пока не скажете, кому отдали ребенка.
— Следствием установлено, что Кирилл Раков, вступив в предварительный сговор с гражданкой Шаровой, приобрел у нее ребенка мужского пола, ориентировочно десяти-двенадцати месяцев от роду, неизвестного происхождения. Генетическая экспертиза показала, что ребенок не является родственником гражданки Шаровой. Документы на вывоз ребенка за пределы страны были изготовлены заранее, что свидетельствует о преднамеренности действий господина Ракова…
— Протестую, ваша честь! — взвился Падда. — Обвинение оперирует выводами, а не фактами.
— Протест поддержан.
— Мой клиент сообщил суду, что документы на вывоз ребенка готовила Шарова, — развил успех адвокат.
— Бездоказательно, — отбрил прокурор.
— Как и ваше заявление.
— Все знают, что господин Раков — «ангел»!
— Кто? — не понял судья.
— Так называют торговцев детьми, ваша честь.
— Советник?
— Наглая ложь, — тут же отозвался Падда. — Наглая ложь, призванная опорочить моего клиента в глазах присяжных. Ваша честь, я настаиваю…
— Тихо! — Судья стукнул молотком, после чего осведомился: — У защиты есть доказательства подготовки документов госпожой Шаровой?
— Нет, ваша честь, — сообщил обвинитель.
— Не вас спрашивают, — осадил прокурора Падда, после чего повернулся к судье и с приятной улыбкой сообщил: — Нет, ваша честь.
— Вопрос о происхождении документов более не рассматривается, — постановил судья и кивнул прокурору: — Продолжайте.
— Спасибо, ваша честь. — Обвинитель бросил на Падду уничижительный взгляд и вновь обратился к документам. — Следствием достоверно установлено и доказано, что господин Раков передал госпоже Шаровой деньги в уплату за ребенка, которого он планировал вывезти за пределы страны под видом своего сына.
— Я хотел для него лучшей доли! — не сдержался Кирилл.
— К порядку, — машинально рявкнул пристав.
— Молчи! — Адвокат попытался усадить вскочившего клиента на место.
— Пусть продолжает, — негромко распорядился судья, удобнее устраиваясь в кресле.
— Но ваша честь…
— Свободный человек имеет право жить в свободной стране!
Журналисты торопливо зачирикали в блокнотах. Они поняли, что пришло время очередного громкого выступления, и не хотели пропустить ни слова.
— Вы растите рабов! Догматиков! Послушных исполнителей, не способных самостоятельно мыслить! Ваша система — дремучее средневековье! Ваша церковь — сборище беспощадных фанатиков! Ваша вера — насилие! Вы не знаете, что такое свобода и любовь, и не позволяете этому несчастному ребенку оказаться в счастливом мире! Вы не жалеете меня, так пожалейте ребенка! А я готов отправиться за свои убеждения в Сибирь!
Корреспонденты разразились сдержанными аплодисментами. Падда сокрушенно покачал головой, присяжные принялись шепотом обмениваться впечатлениями, а довольный прокурор что-то приказал помощнику.
— Вы закончили? — осведомился судья.
— Пока — да, — гордо ответил Раков.
Однако вернуться в кресло ему не позволили.
— В таком случае, ответьте, пожалуйста на вопрос: во сколько лет состоялся ваш первый сексуальный контакт?
Зал притих.
— Какое это имеет значение? — неуверенно осведомился Кирилл.
— Я позволил вам выступить, а теперь хочу, чтобы вы ответили на простой вопрос, который вряд ли является постыдным в вашей системе… гм… моральных ценностей. Отказ будет рассмотрен как неуважение к суду, и вы лишитесь слова до конца процесса. — Судья выдержал паузу. — Вам повторить вопрос?
Тишина.
— Сколько вам было лет во время первого сексуального контакта?
— Пять, — едва слышно произнес Кирилл.
И отвернулся.
— Впервые у нас?
— Новичков нетрудно вычислить, — смущенно улыбнулся Палыч.