Ох, чую, в кластере весело будет…
Я беззвучно выругался и с интересом уставился в окно.
Пока жил в обычных интернатах, нас нередко вывозили в город на экскурсии и спортивные мероприятия, но в центре коррекционного обучения правила были куда как строже. За последние годы территорию комплекса довелось покидать лишь трижды, а поскольку всякий раз при этом срывался в бега, возможности поглазеть по сторонам считай что и не было. И теперь я смотрел, смотрел, смотрел на проносившиеся мимо дома, памятники, мосты.
А заодно запоминал дорогу. Так, на всякий случай.
Ехали недолго. Минут через пять вывернули из пробок к виадуку, с него на широченное шоссе и вскоре очутились в застроенном коттеджами пригороде. Там курчавый немного поплутал по чистеньким улочкам, подъехал к двухэтажному особняку и с дистанционного пульта открыл раздвижные ворота. Загнал фургон во двор и ушел в дом, оставив двери салона заблокированными.
Я обернулся к девчонкам, но те на меня даже не взглянули. Разговорить их не успел — вернулся курчавый. Вместе с ним во двор вышли двое моложавых мужчин, по виду братьев, и две женщины. Некрасивая тетка с коротко стриженными обесцвеченными волосами и худым лицом сушеной рыбы и высокая фигуристая дамочка с пышной грудью и кадыком.
Попечитель разблокировал дверь и велел проходить в дом. Остальные не произнесли ни слова, только пялились, будто на зверей в зоопарке.
— За ужином познакомимся, — объявил курчавый, вслед за нами поднявшись на второй этаж. После он указал мне на крайнюю дверь и объявил: — Тебе сюда. Ужинать будешь в комнате; пока не сведем татуировку, за стол я тебя не пущу. — И потребовал: — Планшет.
Я молча передал ему читалку, а только шагнул через порог, за спиной щелкнул замок.
Вот сволочь!
Усевшись на кровать, я пригляделся к обстановке, но та от интернатовской особо ничем не отличалась. Все тот же минимализм: стол, стул, этажерки, шкафчик для одежды. Кровать, вот, еще. И окно.
Вот окно — это интересно.
Я подступил к нему и попытался поднять раму, но та оказалась заблокирована. Достал из рюкзака окопный нож, примерился, но так и не решился ничего предпринять.
С чипом и часа не пробегаю, а потом? В исправительных учреждениях жизнь не сахар. Так, может, лучше здесь до совершеннолетия перекантоваться? Может, обойдется?
И я спрятал заточку под подушку.
На душе было неспокойно. Странно было и тревожно. Как ни крути, впервые за двенадцать лет в нормальном доме очутился! Так, может, действительно обойдется? Пусть не родная семья, пусть кластер. Вроде как эрзац нормальной жизни, но лучше чем ничего.
По крайней мере лучше, чем всё, что было до того…
А татуировка? Плюнуть на нее? Свести и забыть?
Чтобы потом забыть все остальное и стать стандартным обще-человеком?
Ради сытой и спокойной жизни?
Так я и промучился до самого вечера. А когда за окном стемнело, щелкнул замок двери, и в комнату вошла высокая тетка.
— Ужин, — объявила она, выставив на стол поднос с тарелками.
— Спасибо, — поблагодарил я попечительницу, старательно не смотря на ее футболку, ткань которой вызывающе топорщилась двумя бугорками крупных сосков.
Но тетку провести не получилось.
— Взгляни на меня, — попросила она и вдруг стянула футболку через голову.
Я упрямо уставился себе под ноги и глухо выдавил:
— Вы не имеете права!
Кадык, это все клятый кадык!
— Поверь, малыш, — хрипло рассмеялась та, — мы полностью учли рекомендации психолога. И я не сделаю тебе ничего плохого, мы просто поговорим. Это лишь один из этапов сексуального воспитания. Ну, в самом деле, нельзя же быть таким ханжой! Ты уже взрослый мальчик…
Раздался шорох стягиваемых джинсов, и тетка вновь потребовала:
— Посмотри на меня!
— Не надо, — попросил я; сердце колотилось как сумасшедшее, ладони взмокли. — У меня свои принципы…
— Посмотри. Просто посмотри, ты ведь ничего такого в жизни не видел.
Я поднял взгляд, и тогда вслед за джинсами тетка стянула плавки, бесстыже выставляя напоказ двойной комплект причиндалов.
— Подойди, — требовательно произнесла она. Или же — оно?
И я подошел. Подошел и со всего маху врезал в челюсть рукоятью окопного ножа.
Удар импровизированного кастета острой болью отозвался в пальцах, голова попечительницы мотнулась, а в следующий миг сильная мускулистая рука отшвырнула меня прочь. Поднос полетел на пол, я шибанулся спиной о стену и рухнул в углу. И тут уж тетка сама шагнула ко мне.
К счастью, спущенные джинсы сковали ее движения, а когда она избавилась от них, я уже поборол головокружение, двумя руками перехватил окопный нож и ткнул им перед собой. Заостренный штырь распорол бедро, и завопившая дурным голосом попечительница опрометью выскочила из комнаты.
Больше я не колебался ни мгновенья. Схватил валявшиеся на полу джинсы, подскочил к окну и, просунув в щель сплющенный конец прутка, одним резким движением взломал раму. Выбрался на крышу, с нее перелез на гараж, там повис и спрыгнул во двор. Дохромал до невысокой ограды, перевалился на другую сторону и поспешил прочь. Свернул раз, второй и забился перевести дух в узенький закуток между двумя живыми изгородями.
Бежать — бесполезно. Вживленный чип с модулем единой системы спутниковой навигации GPS-GLONASS не оставлял мне ни единого шанса. В последний раз социальная служба отыскала меньше чем за час, полиция должна сработать и того оперативней.
Единственный выход — избавиться от чипа, но не заточкой же его из себя выковыривать!
И я начал лихорадочно обшаривать трофейные джинсы.
Первой под руку попалась фляжка в заднем кармане; скрутил с нее крышку и поморщился от резкого запаха алкоголя. Потом выудил пластиковую карточку удостоверения, упаковку презервативов, ключи, визитницу с банковскими картами и с раздражением отбросил весь этот хлам в сторону.
Не то! Все не то!
«То» обнаружилось в маленьком карманчике под поясом. Обычный перочинный ножик, стандартный «Викторинокс» нового выпуска с ромбом вместо креста на эмблеме-щите.
Но на эмблему плевать, главное, заточен на совесть!
Свернув джинсы, я закусил зубами штанину и, выбрав подходящий клинок, приставил его к бугорку на ключице.
Руки враз обмякли, накатил страх.
Пугала боль.
Но когда тебе ломают нос — это тоже больно, а ломали мне его не раз и не два. И я надавил.
«Русские не сдаются!» — билась в голове единственная мысль, пока я расширял разрез и подцеплял острием горошину чипа. В том, что ты щуплый и худой, все же есть свои преимущества…
Окровавленный комочек упал на землю, и немедленно опустился рядом и я. Ноги обмякли, в голове звенело, и сознание медленно-медленно ускользало, сменяясь серой хмарью забытья.
Свернув непослушными пальцами колпачок фляжки, я щедро полил рану спиртным, и новый взрыв боли враз разметал беспамятство.
Скрутило — мама не горюй!
Ах-ха! Слезы из глаз так и хлынули!
Кое-как очухавшись, я отрезал от джинсов длинную полосу, смочил ее остатками алкоголя и, кое-как перебинтовав рану, натянул сверху рубашку. Подождал, пока утихнет головокружение, поднялся на ноги и зашагал по улице.
Порез горел огнем, шатало из стороны в сторону, но я не сдавался и заставлял себя переставлять ноги.
Шаг, шаг и еще один — меня будто что-то в спину подталкивало.
И не страх, вовсе нет. Свобода.
К центру коррекционного обучения я вернулся уже ночью. Без особого труда миновав камеры наружного наблюдения, прокрался на служебную парковку, благо на территорию въезд машинам сотрудников был категорически запрещен, и проткнул заднее правое колесо спортивного электромобиля. Оценил дело рук своих и поспешил убраться восвояси.
Но отошел недалеко — затаился в тени деревьев на соседнем перекрестке.
Всякий раз, когда мимо проезжали автомобили, душа уходила в пятки, жутко саднило рану, при малейшем движении в порезанное плечо огненным сверлом вворачивалась боль, во рту так и стоял привкус крови, а минуты ожидания тянулись мучительно медленно, но я не двигался с места и терпеливо ждал.
И дождался.
Спортивный электромобиль вывернул с парковки, начал плавно набирать скорость, потом вильнул к обочине и остановился, не доехав до перекрестка какой-то полусотни метров.
Вернется?
Но нет, возвращаться на спущенном колесе к парковке директор не стал; вызывать эвакуатор — тоже. Он спокойно осмотрел спущенное колесо, открыл багажник и принялся возиться с запаской.
Я какое-то время следил за ним со стороны, затем спокойно подошел, распахнул пассажирскую дверцу и, открыв бардачок, нашарил там обрезиненную рукоять компактного револьвера — курносого короткоствольного уродца с зализанными формами.
Моего билета в будущее. Моего пропуска в прошлое.
— Что такое? — обошел электромобиль встревоженный директор, наткнулся взглядом на уставившееся ему в лицо дуло и быстро выставил перед собой руки. — Не стреляй!
— В машину, быстро! — скомандовал я.
— Постой!
— Считаю до трех!
— Но…
— Раз!
— Не надо!
— Два!
— Я не закрепил колесо! — выпалил директор.
Не приближаясь к нему, я по широкой дуге обошел электромобиль и приказал:
— Продолжай!
— Убери пистолет!
— Мне сказать «три»? — Нетяжелый револьвер все сильнее оттягивал руку, она начинала мелко подрагивать, но выказывать собственную слабость я не собирался. — Быстро!
— Просто направь его в сторону!
Я перехватил револьвер двумя руками и с усилием взвел большим пальцем курок. Сухой щелчок подействовал куда лучше слов, и директор принялся затягивать болты запасного колеса.
— Брось! — скомандовал я, когда он распрямился с баллонным ключом в руке.
Железяка лязгнула об асфальт, директор без напоминания спустил домкрат, но потом вновь замешкался.
— Еще не поздно сдаться, — уверил он меня. — Просто отдай пистолет, и я сделаю все, чтобы тебя не судили как взрослого. Ты даже в колонию не попадешь! Большее, что тебе грозит, — это реабилитационный центр…