— Ну и что такого? Про запас, думаешь, не надо? А вот бы электрическое орудие изобрести! Надо математику и физику изучить.
— Слишком много надо изучать. В кино сходить не успеешь.
— Тебе только бы в кино! — рассердился Дима. — Сто раз одну картину смотришь. Без высшей математики и артиллеристом быть нельзя. Что ж, ты, значит, и артиллеристом быть не хочешь и изобретать не хочешь. Кем же ты хочешь быть, объясни мне.
— А разве я говорил, что не интересуюсь математикой? — сразу сдался Русанов. — Вовсе и не говорил. Мне одни капитан рассказывал, как они на дальнобойных орудиях работают. Там, брат, всё на расчётах. Там пропадёшь, если вычислять не умеешь.
Мальчики забыли о Наташе. Наташа сосредоточенно рассматривала дуло орудия, прислушиваясь к разговору. Она никогда не умела изобретать и завидовала мальчишкам, потому что уменье изобретать казалось ей теперь самым необходимым и важным делом. Она постояла и незаметно ушла домой.
Дома была мама. Она сидела за столом, отодвинув стакан с остывшим чаем, и читала. Наташа знала мамину привычку читать урывками — за едой и между делом.
Катя растянулась на диване, с раскрытым учебником, и, внимательно глядя в потолок, шевелила губами. Она готовилась к семинару.
— Была в школе? — спросила мама, откладывая книгу.
Наташа приготовилась к упрёкам.
— Нет, — коротко ответила она.
Она ожидала, что мама огорчится и начнёт подробно рассказывать о воображаемой девочке, которая всё делает, как надо.
Но мама ничего не стала рассказывать и только посмотрела на неё с любопытством.
— А где ты была?
Казалось, маме интересно было узнать, изменилась Наташа или осталась прежней.
— Ездила по Москве, — с хмурым видом сказала Наташа.
— Почему такая сердитая вернулась? — спросила мама.
— Не хочу так просто жить. Хочу помогать фронту. Катя помогает, ты помогаешь. А я?
— А ты учись, — мягко возразила мама. — Учишься хорошо — значит, помогаешь.
Наташа догадалась, что мама считает её по-прежнему маленькой. Она решила доказать, что давно уже выросла, всё понимает и умеет умно и даже тонко рассуждать.
— Значит, «хор» по литературе получила — фронту помогла?
— Ну?
— А если «отлично», так ещё больше помогла?
— Конечно, больше.
Наташа язвительно рассмеялась.
— Ах, оставьте ваши сказочки для глупеньких детей!
Мама так удивилась, что даже встала.
— Что это такое? Ну что это такое? — проговорила она расстроенным голосом.
Наташа смутилась, хотя не поняла, почему её слова так не понравились маме. Когда маме не нравилось что-нибудь, она ходила по комнате и молча хмурилась. Наташа попробовала защититься привычным способом.
— Не хотите объяснить, так и не надо, — проговорила она.
Катя физкультурным прыжком соскочила с дивана.
— Я совсем зазубрилась! — сказала она потягиваясь. — Мамуленька, что делать, науки меня утомляют. Разреши немножко поразвлечься. В госпитале кино.
Она надела берет, сначала набок, потом прямо, потом снова набок, наконец, рассердившись, сдвинула его на затылок и, вполне равнодушная к своему наряду и своей привлекательности, направилась к двери. Она вернулась, опрокинув по дороге стул, поцеловала маму в висок и пригрозила Наташе:
— Ты не буянь, а то мы с мамой устроим спектакль «Укрощение строптивой».
Мама подошла к Наташе и потрепала её кудрявые волосы.
— Хочется, чтобы девочка была настоящим человеком.
— А ты объясни, — уныло промолвила Наташа.
— Нехорошо, когда девочка рассуждает развязным тоном о том, что ей неизвестно, — сказала мама. — Школы существуют, дети учатся. Стране нужны образованные и честные люди.
— Ладно, — согласилась Наташа. — Мамочка, когда ты была такая, как я, ты была очень хорошая?
Мама подумала и ответила:
— Я была обыкновенная, но мне всегда хотелось быть очень хорошей.
— Вот, вот, — обрадовалась Наташа. — Мне ведь тоже всегда хочется быть хорошей, но почему-то не получается.
— Если всё время будешь стараться, получится, — уверенно сказала мама.
К Наташе снова вернулось счастливое расположение духа, и, усадив маму рядом с собой на диване, она предложила:
— Давай вспоминать.
— О чём?
— О том, как ты училась, как дружила, какие у вас были учителя.
— Согласна. Давай вспоминать. Только по очереди — мне ведь тоже хочется узнать про Нечаевку.
III
Школа, в которой Наташа раньше училась, была обнесена дощатым забором. Здесь помещался госпиталь. Теперь до ближайшей женской школы надо было пройти два переулка, а еще через два переулка учились мальчики.
Наташа боялась, что все будут смотреть на нее, когда она войдет в класс. Она постояла в коридоре, пристально изучая картину, нарисованную прямо на стене.
Раздался звонок, и Наташа пошла в класс. Все, действительно, разглядывали ее с веселым любопытством и вслух обменивались впечатлениями:
— Волосы распустила… Директор увидит, заставит заплести… И без книжек пришла…
Наташа изо всех сил старалась сохранить выражение полного безразличия на лице. Ей мешали руки, которые некуда было деть.
Вдруг раздался спасительный возглас:
— Тихонова! В один класс попали! Садись ко мне.
Наташа увидела Тасю Добросклонову и улыбнулась ей с таким искренним расположением, какого никогда не испытывала к Тасе в интернате. Она села на Тасину парту и с удовольствием отметила, что до учительского стола приличное расстояние, а слева из окна вид в переулок. Она не успела сказать что-нибудь приятное Тасе, потому что вошла учительница. Наташа в изумлении толкнула Тасю локтем: вошла Зинаида Рафаиловна, чудеснейшая Зинаида Рафаиловна, «Белый медведь». Она была прежняя, вся известная наизусть, со своим большим носом, с густыми белыми, без блеска волосами и такими же белыми бровями. До войны у Зинаиды Рафаиловны учились Наташа и Катя и все ребята со всех ближайших переулков.
Однажды Зинаида Рафаиловна рассказала, как встретила в лесу медведя, перепугалась… но медведь ее не тронул. Дима Добросклонов, который был тогда одноклассником Наташи, высказал глубокомысленное предположение:
— Должно быть, он вас принял тоже за медведя. Только за белого.
Зинаиду Рафаиловну не обидела Димина шутка. Никому из ребят не приходило в голову обидеть учительницу географии, но прозвище «Белый медведь» за ней осталось. Зинаида Рафаиловна рассказывала удивительные истории. Слушая ее, ребята забывали, что идет урок. Она ни разу не сказала классу «тише!». «А знаете, — говорила Зинаида Рафаиловна, — вот в Индии…» Она брала указку и свободно путешествовала по земному шару.
Ребята любили Зинаиду Рафаиловну. Им казалось, что учительница географии не могла быть никакой другой.
Наташа приподнялась на парте, хлопнула крышкой, села на кончик скамьи и вытянулась к учительскому столу, все это — чтоб попасться на глаза учительнице, но Зинаида Рафаиловна не узнала ее. Зато высокая девочка впереди обернулась и сердито нахмурила брови:
— Не скрипи, а то запишу за плохую дисциплину.
У девочки были недобрые зеленые глаза.
— Валька Кесарева, — объяснила шепотом Тася. — Отличница да еще и староста вдобавок.
Наташа независимо усмехнулась. Она была рада, что встретилась с Тасей, — все-таки не все незнакомые, — а неожиданное появление Белого медведя делало школу по-старому привычной. И в классе все было, как до войны: потертая черная доска, белая пыль на полу у доски, слева от доски табель успеваемости — большой разлинованный лист с разноцветными треугольниками, справа — карта Советского Союза, на ней жирные извилины рек.
«Все-таки хорошо!» — подумала Наташа.
В перемену Тася с увлечением сообщила разнообразные сведения об одноклассницах, хотя сама узнала их только на день раньше Наташи.
— Если будем вместе сидеть, — предложила Тася, — за математику не бойся. Димка всегда выручит. А математик злой. Он у мальчишек преподает. Мальчишек любит, а к нам придирается. Только к Вале Кесаревой не придирается.
Математик заметно хромал на правую ногу. На груди у него была медаль «За оборону Сталинграда». Математик разрешил сесть, и девочки мигом опустились на парты, не двигаясь и не сводя с учителя глаз. Математик удовлетворенно погладил рукой бритый крутой подбородок и углубился в журнал. Пока он изучал в журнале фамилии, девочки не шевелились, поспешно пробегая глазами доказательства теорем.
— Кесарева! — вызвал учитель.
Кесарева прошла к доске, уверенно стуча каблуками. Она взяла мел и с веселой готовностью приступила к объяснению теоремы. Иногда она оборачивалась к учителю, и ее зеленые глаза возбужденно блестели.
— Хорошо, — сказал учитель. — У вас математический ум. Великолепно. Садитесь.
С задней парты встала смуглая большеротая девочка с тугими черными косичками над ушами. Она спросила заикаясь:
— Ра-азве бывает математический ум и нематематический ум?
— Рассуждать, обобщать, создавать, — не задумываясь объяснил учитель. — Вот что такое математический ум. Представьте себе… — Он провел на доске прямую и опустил на нее перпендикуляр.
Девочки с удовольствием приготовились представлять особенности математического ума, изображенные в виде геометрических линий, но это оказалось всего только новой теоремой.
— Интересно у него получается. Как его зовут? — спросила Наташа.
Тася не шевельнулась. Она вперила в учителя неподвижные выпуклые глаза, изображая всей своей позой чрезвычайное внимание. Наташа увидела, что Тася шарит под партой ногой, вылавливая туфлю, которая каким-то образом уехала в передний ряд. Она охотно принялась ловить туфлю, не спуская, как Тася, напряженного взгляда с доски. Вдруг математик взглянул в их сторону.
— Вы поняли?
Тася испуганно закивала. Наташа обнаружила наконец туфлю и подтолкнула ее ногой к Тасе.
Тася покорно вышла к доске.
— Ну, ну, — подгонял учитель.
— Берем прямую линию и опускаем на нее перпендикуляр. Образуем квадрат, — каменным голосом произнесла Тася.