Сентиментальное путешествие на пиратском бриге
Глава 1
В наш просвещёный век малокто уже путешествует на лошадях. Ни подрессоренные кареты, ни земские дрожки,ни тряские крестьянские арбы не вызывают восторга у изнеженного плодами наукиобывателя. И поэтому, посоветовавшись с нашим семейным доктором, я решилаотправиться в путешествие в Святые горы на корабле.
Ранее мне неоднократно приходилось плыть поматушке-Волге на шикарном пароходе, доверху наполненном чистой публикой,вышколенными матросами и сытыми ливрейными лакеями, улавливающими флюиды любогожелания пассажира, и потому услужливо подплывающими воздушной походкой с вечным"чегоизволитес" и серебряным подносом ссеребряной чаркой, наполненной ледяной водкой.
Приятные сии воспоминания утвердили меня в решениинепременно отправиться в путешествие именно речным путём. Но привычка косторожности и немалое знание подводных камней, подстерегающих российскогопутешественника в его тернистом пути, сподвигли меняна просьбу к моему доктору найти знатока, совершавшего подобное путешествие непо раздольной купеческой Волге, а по малохоженному исовсем ещё недавно такому дикому Дону.
Доктор мой, хоть из латинян и по слухам в молодостииспытавший множество невзгод и опасных приключений, вплоть до службы напиратском бриге, был человеком честным и предприимчивым. Мешая в речи русские,немецкие и бог весть какого языка слова, он рассказал, что в Калаче, где мыостановились на короткий отдых и в ожидании поступления денег от моегоуправляющего, проживает бывший его соратник по пиратским приключениям, немец,но человек приличный. Хотя и не без странностей.
Так тому и быть. Послушаем немца. Хоть и врут они ожизни своей в России складно, но питаю себя надеждой, что односумусвоему (по-ихнему буршу) врать сильно не станет.
Проживавший в пансионе майорской вдовы Кагальницкой немец явился по первому зову, долго обнимал даощупывал моего доктора, потом передо мной раскланялся, как-то мелко засучилногами и представился запросто Евгеном. Мол, у них вСаксонии отеческое имя не поминают, а фамилия его в Европе настолько известна, чтолучше мне её не слышать, ибо упоминание о знакомстве с ним способно навлечь наменя неисчислимые беды.
Выпив подряд два лафитника анисовойи с аппетитом закусив простыми дарами гостиничного трактира, отдав должное ижареному гусю, и нежнейшему с прослойками салу, и гордости местных садоводов -ранним огурчикам, не говоря уже об икре, осетрине, пирогах с вязигой и дрожащем от предвкушения студне из осетровыхголов, доктор Евген почувствовал готовность к нашемупросвещению.
Выслушав наши жадные и полные любопытства вопросы, онсыто рыгнул, что у немцев является признакомблаговоспитанности, перекинул обтянутые штанами со штрипками ноги друг за другаи приступил к повествованию, исполненному ужасных подробностей.
Начал он с того, что приличные пароходы по Дону неходят. Бывое на Дону пароходное товарищество "Фрост, сын и компания" разорилось два года тому, итеперь подряд на доставку пассажиров выкупил капитан когда-то пиратского брига,на котором он, доктор Евген, учил азам и задаммедицины моего доктора, почтенного Пруденса.
Доктор мой на слова сии напыжился, побурел и сталщупать себе правое бедро, то ли при воспоминаниях о годах учёбы, то ли впоисках холодного оружия. Я успокаивающе коснулась его руки и попросила доктораЕвгена продолжать.
Тот, опрокинув прямо в гордо чарку аквавиты,выставленной моим доктором в память о пиратском прошлом, продолжил свойрассказ, повествующий о том, что бриг, не приспособленный к перевозкепассажиров, представляет собой ужасное зрелище. Всюду грязь, духота, крысы.Матросы и лакеи оборваны и голодны.
Бриг, не рождённый для плавания по речным водам, частосадится на мели.И тогдакапитан грубым голосом, исполненным ярости берсерка,приказывает пассажирам первого и второго классов сойти на берег, где те должныдожидаться возвращения брига на фарватер, сидя на чахлой травке и вкушая, чтобыскоротать время, что Бог послал, то есть довольно-таки чёрствые пироги иместную водку из виноградных выжимок.
Пассажирам же третьего класса приказывалось прыгать вводу и выталкивать корабль с мели, что иногда занимало несколько томительныхчасов.
Потом же, по возвращении на палубу, им подносили почарке водки с неизменными вечными пирогами и отправляли в трюм до следующеймели. Ежели же кто-то из третьего класса осмеливался перечить, то боцман,звероподобный детина, гнал такого в воду ужаснойплёткой, купленной им у местных ногайцев. Вопли несчастного развлекали пирата,напоминая о годах юности и битв...
Таким образом, два дня путешествия из Калача в Ростовпревращались в пять-шесть бесконечных, исполненных скуки и неудовольствия дней.Потому Евген настоятельно рекомендовал на бриг неявляться, а отправиться в Святые Горы поездом, по железной (совсем ещё недавно- чугунной) дороге, акционером коей он является ивысокое качество обслуживания он гарантирует всей своей честью (тут доктор мой Пруденс неясно замычал) и своим авторитетом калачеевского доктора (на этом месте Пруденс,дабы не умереть от удушья, налил в чарки аквавиты ивоскликнул "Прозт", по привычке глотая гласную).
Глава 2
На рассвете мы были на пристани, центральномсооружении речного вокзала, стоящего на берегу широкого плёса.
Доктор мой, оплачивавший в кассе заказанные намибилеты, сообщил, что ужасные россказни калачеевскогообывателя в чём-то видимо правдивы, так как билетыоказались в два раза дороже, чем в волжских пароходствах. Обшарпанныйбок брига, плавно возносящийся и опускающийся над нашими головами, также невнушал оптимизма: видно было, что команда давно уже сдалась в неравной борьбесо стихией, слизавшей краску с деревянных бортов и замутнившей когда-то яркосиявшие медные части, не видевшие мозолистой руки матроса, в прошлом драившегомедяшки до солнечного сияния.
Поднявшись на борт по штормтрапу, мы получили из руквахтенного матроса наши чемоданы и кофры, шляпные коробки и чехлы с платьем,однако на наши призывы лакеи и не появились, и мы, пыхтя и потея, повлекливорох необходимых нам вещей в каюты.
Точнее, как оказалось, одну каюту:капитан, увидев поднимавшихся на борт даму со спутником, решил, что явносупружеской паре ни к чему спать в разных помещениях, возбуждая любопытство ижелания его безудержной команды.
Делить ложе с доктором я отказалась наотрез, и емупришлось выложить себе подобие орлиного гнезда на каютном рундуке, привязав кнему под ноги колченогий табурет.
Обрадовало нас лишь то, что половина россказнейдоктора Евгена оказались пустыми выдумками: впродолжение всего путешествия никого не заставляли прыгать за борт и стаскиватьбриг с мелей, да и лакеи приносили самовар строго по склянкам, а не после ритуальногомордобития. Даже сапоги, оставленные за дверью каютыдоктором Пруденсом по европейской привычке, были неукрадены и не использованы в качестве ночной вазы, а тщательно вычищены ваксойдо зеркального блеска, в голенище же одного из них был вставлен букетбессмертников...
Запыхтела и забулькала паровая машина - дань прогрессувека двадцатого, ухнул ревун, звякнул корабельный колокол, с мостика раздаласькоманда, утверждённая глухой боцманской божбой, и бриг двинулся по глади Дона,плавно разворачиваясь и выходя на стрежень. Мимо стрельчатогоокна каюты проплыло здание вокзала, уехала назад пристань с платочками,тальянкой, пляшущими купчиками без гильдии, девками в сарафанах и парнями всмазных сапогах и красных рубахах, остались позади уже знакомые и привычные жлобы (жлоб - коренной жительворонежской губернии), впереди были донские казаки и казачки, прославленныесинематографом, графом Львом Николаевичем и моими предками, не разнапоминавшими мне о корнях, из коих произрастает наша многочисленнаяфамилия.
Правда, рождённая вовсе не в казачьих землях, а вместах не столь отдалённых, где по указу Его Императорского Величества Леонида Первого нёс службу государеву мой батюшка, я о донскихказаках знала лишь в теории, а вспоминала лишь тогда, когда меня, расшалившуюсяи не желающую признавать над собой никакой власти, ставили в угол коленками нагорох.
Тогда я громко вопила осатрапах, кои лучше пусть сабелькой вострой мне голову с плеч снесут, но неунизят честь казацкую!
Батюшка, впадавший в пароксизм хохота, тут же вынималрастрёпанное и зарёванное чадо из угла, и, шлёпнув для порядку, давал мнедобрый кус шоколада, после чего передавал меня бонне,швейцарке мадемуазель Годо...
В дверь, низко согнувшись, вошёл бедно одетый бледныйслуга со следами явного и постоянного недоедания на измождённом лице и темпрервал мои сладостные детские воспоминания, заставившие уронить на батистовыйплаточек с фамильным вензелем сладкую чистую слезинку. Поставив на столикпышущий жаром самовар и сняв с левой руки снизку большихи свежих калачеевских баранок, онмолча замер у двери с вечным "чегоизволитес"на лице в ожидании момента, когда мой спутник, добрейший доктор Пруденс, отвернувшись от его взгляда, нащупает в поясе парумелких монеток "на чай". Получив с доктора, он, чуяв Пруденсе иностранца, представился на заграничныйманер, склонив голову с покрытым перхотью пробором: "Vitalik-ssss". И растворился в воздухе...
Путешествие началось. Мы с доктором прихлёбывалиароматный индийский чай чаеразвесочной фабрики купца первой гильдии Бронштейнас эмансипированным названием "Работница", жевали баранки, а доктор, вперерывах между шумными глотками, читал вслух месячной давности газету социалистов-межрабпомовцев "РусскаяПравда", сообщавшую о мерах партийного свойства по внедрению в средурабочих ткацких мануфактур трезвого образа мысли и повседневной жизни. Читалон, как обычно, с ужасным акцентом, и под мерное покачивание брига и мерноепокачивание же докторских речевых периодов, я заснула, даже не сняв ботинки ине расстегнув крючки лифа.
Оттого мне снились мускулистые рыбы в папахах ибурках, грозно разевающие беззубые рты и пучащие синие-синие глаза, взглядамиже указующие на кумачовый транспарант с надписью: "Пьянству - бой! Бог - с