тобой!"
Глава 3
Проснулась я от звука корабельного колокола.Заботливый спутник мой приготовил необходимое для утренних процедур: таз схолодной водой и патентованную мятную палочку для освежения зубов и дёсен (как написано было славянской вязью на целлулоидной её упаковке).
Умывание, немного массажа, и вот уже я, какгоголевская красотка, улыбаюсь себе в зеркало свыражением: "Ну разве я не хороша?"Поддразнив себя высунутым языком, напускаю на лицо солидность и лень, чтобыпристойно выйти на палубу, где под тентом накрыт завтрак.
Доктор, не дожидаясь меня, уже приступил к трапезе, итеперь уже промокал губы батистовым платочком после немалого глотка желудочногобальзама, постоянно при нём находившегося, дабы приступить ко второй перемене.
Аппетит мой в сей ещё ранний час дремал, и потому,отщипнув от пышного калачеевского калача малуюкрошку, я рассеянным взглядом окинула корабль и его окрестности.
Дон в этом месте больше напоминал не мощную русскуюреку, а волжскую протоку, по краям поросшую камышом с орущими к дождю толстымилягушками.
По берегам росли виноградники, яркая весенняя зеленькоторых вызывала желание, вертя хвостом, протявкать: "Виноград-тозелен!". И потому взор свой я перевела на палубу, на которой заметиланесколько прелюбопытнейших персонажей, достойных кистиСурикова или Репина.
Центром этой группы был, несомненноневысокий еврей неопределённого возраста с лотком офени на широком брезентовомремне, несколько утягивающем его горбатую спину. Лицо этого персонажа неуловимонапоминало мне ослика, которого о прошлом годе пытался подарить мне наНижегородской ярмарке татарский мурза с плоским лицом Чингис-хана, кривоватыми зубами и натёртыми поводьямидо мозолей грубыми руками.
Мурза этот, господин изрядно начитанный, вёл атаку намою невинность, используя стихи, которые выдавал за собственные сочинения. Непомню подробностей, но несколько строк его врезались мне в память:
На закате ходит парень
Возле дома твоего!
Поморгает он глазами,
Да не скажет ничего!
И кто его знает,
Чего он моргает?
Чего он моргает?
На что намекает?
При чтении он самодовольно отставлял ногу идирижировал правой рукой, левую же засунув за отворот английского сукнасюртука. Глазами же он усиленно моргал, то прикрывая, ототкрывая данные ему природой щёлочки, напоминая приэтом атакующий бронеход, осыпаемый градом пуль измитральезы.
Ослика он представлял как британского мула, каковой веде неприхотлив, вынослив и верен хозяевам. Ну откуда ему было знать, что сбританскими мулами мне пришлось тесно пообщаться в сирийской пустыне, где онидействительно заслужили самых высоких рекомендаций...
Так вот: еврей на палубе напоминал того, не принятогомной, ослика общим унынием, написанным на его измождённом лике, покорностьюсудьбе и чертами когда-то, похоже, привлекательного лица, которые жизнь измениладо неузнаваемости.
В лотке его навалены были гончарные изделия,обращающее на себя взгляды своей асимметрией, несуразностью и практическойнеприменимостью. Фигурки женщин, мужчин, животных и даже, что для евреевнехарактерно - свиней, были изуродованы рукой скульптора так же сильно, какжизнь изуродовала душу и тело их продавца.
Шальная мысль мелькнула у меня, что фигурки сии нужнобы выставить по периметру дома Его Императорского Величества, дабы вор илитать, наткнувшись на них впотьмах, испытал ужас и выдал себя невольнымвскриком.
Также некоторые из них можно было быначинить взрывчатой смесью, поскольку всё-таки встречаются тати не из пугливых,а осколок прочной керамики разит не хуже чугунного...
Вторая фигура отвлекла моё внимание от бедняги-торговца,так как показалась мне достаточно живописной и даже символической. На бухтеканата, подогнув под себя кривые ноги в шароварах, сидел малоросс в вышитойузором косоворотке и соломенном брыле. Длинные усымалоросса бурно шевелились в такт движениям его нижней челюсти, перемалывающейподобно камнедробилке нехитрую снедь,предусмотрительно разложенную на рушнике, укрывавшем его колена.
На груди его, видной сквозь прореху расстёгнутоговорота, синели буквы затёртой татуировки, что для этого милого и беззлобногонаселения, живущего в бассейне Донца, было нехарактерно.
Судя по сохранившимся начальным буквам, надпись былавыбита не русским человеком, так как отчётливо были видны буквы "P...,K... и N...". Скорее всего, татуировка являлась неприятной памятью о пребываниив одной из тюрем Соединённого Королевства Британии, Шотландии и СевернойАмерики", откуда мода на татуировки и телесный содомский разврат медленнорасползается на прочие страны, поражая как преступников, так и лиц, ихохраняющих.
И вот, когда торговец керамическими уродцамиприблизился к жующему малороссу, тот неожиданно выпростал из-под себя ногу,ткнув ею, не меняя положения тела и не переставая жевать, в тощий зад бедняги.И без того уже перегруженный лотком, несчастный утратил равновесие и с грохотомрухнул на палубу.
Лёжа на животе, он пытался сгрести с палубы уцелевшиефигурки, а по длинному носу его сбегали мутные слёзы обиды и унижения. Однакоон не издал ни звука, лишь тощее тело его тряслось, как в лихорадке.
Не успела я грозно окрикнуть распоясавшегосянаследника британской семьи Хулиген, как рядомнеожиданно возник гибкий, с осиной талией и пышным чубом, выбивающимся из-подфуражки, затянутый ремнями портупеи стройный казачий есаул.
Вытянув вдоль спины нагайкой нашего"хулигана", он сквозь сцепленные зубы по-змеиному прошипел: "Несмей жида замать! Жид - он подданный Его Императорского Величества, и под егорукой стоит!"
Для порядка махнув нагайкой перед носом застывшего сперьями лука во рту, и оттого похожего на снулого сома, малоросса, есаулповернулся на высоких каблуках и, откозыряв, с лёгкой усмешкой, прячущейся подпышными усами, оправился за свой столик.
Пассажиры, переполошённые инцидентом, матросы и лакеи,возбуждённые зрелищем, даже сам торговец-еврей, собравший свои фигурки и сблагодарностью принимавший уже от меня серебряную монетку, - все они являлиськак бы участниками сцены из грандиозного спектакля.
И лишь одна фигура, замершая на баке, привлекла моёвнимание своей несообразностью с событиями, разыгравшимися на этой сцене.Некто, в вытертом на отдельных местах до блеска жёлтом замшевом костюме,одноногий, водрузивший себе на нос круглые большие очки, сотворённые,по-видимому, самим Левенгуком, не обращал внимания ни на шум, ни на движение:он читал...
Глава 4
Вообще-то, с виду гадкий и отравляющий атмосферусмолистым дымом сгорающего в котлах паровой машины антрацита, наш корабльдемонстрировал странные для его внешности резвость и способности.
По какому-то неизвестному мне обычаю пассажиры, желавшиеиз станиц отправиться в Ростов на бриге, появлялись на борту не как висполненных цивилизацией местах, а в местах совершенно неожиданных. Бывало,вахтенный, заприметив на крутом донском берегу машущую руками фигуру, тут жесообщал с посыльным о том капитану. И через малое мгновение капитан, будто и неспал или не справлял какую иную нужду, оказывался, весь затянутый в пиратскиймундир и при шляпе, на своём законном месте - на мостике.
Рулевому летела команда, перемежаемая божбой на восьмиевропейских и трёх африканских языках, и довольно плавно совершив манёвр(знаток морских терминов доктор Пруденс называл его,по-моему, "поворот оверкиль"), бриг тыкался носом в отмель, наползая на неё до трети своейдлины.
Будущие же пассажиры, споро спустившиськто по лестнице, кто по шесту, а кто и по вервию простому на борт, покупалибилет у вахтенного и отправлялись к своему классу согласно чина и состояния.Мне, не поднаторевшей в подобных диких речных путешествиях, казалось, что ужтеперь-то придётся извлекать на белый свет трюмную команду из пассажировтретьего класса, но не тут-то было!
Взревев громовым голосом"Полный назад!", капитан как бы одною волею своей снимал корабль сотмели, так как после команды его бриг, подобравшись подобно рыси (знакомство скоею свела я в диких лесах Забайкалья), вдруг с места прыгал весь на чистуюводу, а услышав команду "Полный вперёд!", нёсся по глади донской водыкак летят зимой по глади замёрзших каналов голландские конькобежцы.
В очередной раз мы причалили напротив часовни, расположеннойна значительном удалении от ближайшей станицы, прямо на лугу. Казачий есаул,играя темляком и демонстрируя дамам безупречные белые зубы, взялся просветитьнас о причине столь странного ея расположения.
- Тут, дамы и господа, на другом берегу татары стояли. Крепко в землю вцепились, невыковырять (две петербурженки, сморщили носики пристоль грубом определении).
А там, где часовня, да за ней ещё версты одна-две,станица стояла. Пойдут станишники рыбу бредешком потаскать, а назад их тос пулей, то со стрелой несут.
Дошло до того, что бабы бельё полоскать только с оружными казаками ходили. Пока те перестреливаются статарами, бабы бельё полощут. Татары в баб не стреляли, они поганым для другого нужны были... И вот собрал атаман круг, и порешили казаки ту занозу вынуть. Позвали побратимов да односумов с иных станиц, да и вдарилипо татарской крепостце. Одного не знали: мурза их хитёр был, да про планы те и прознал. Большую часть своих изкрепости вывел и в камыше спрятал. А баб своих и скот далеко в степь отогнал.
Побили казаки тех татар, что в крепости остались,пожгли там всё, да домой пошли.
Да как же без того, чтобы победу отпраздновать,казакам было домой-то возвращаться!
Вот стали в версте от станицы лагерем. Прикатили бочкис вином, быка зажарили, пили, пели да воспоминаниям с односумамипредавались.
А потом уснули. И даже посты не выставили: чего ихставить, коли родную станицу видать да баб, что развесёлыхмуженьков поминают недобро, слыхать. А под утро татары то войско и вырезали.Вот в память о тех убиенных и поставили часовенку.
Есаул крякнул, отвернулся и махнул у лица рукой. Всемолчали.
А потом чей-то оробевший голос спросил о судьбе татар.