Но что-то пошло не так. Третьего мая все узнали о трагедии в Одессе, случившейся накануне.
Галина Ивановна плакала и всё повторяла:
– Ты ходишь на митинги! А что, если и вас сожгут заживо!
– В Горловке нет нациков, – убеждал Василий Петрович. – В Горловке такое не произойдёт.
Но Галина Ивановна плакала и просила его на митинги не ходить. Боялась за него. А Василий Петрович всё равно ходил и чувствовал себя причастным к историческим событиям, совершающимся на его глазах.
А потом подлетело 11 мая. Утро выдалось солнечное, ясное, тёплое. Листья на деревьях развернулись в полную силу, и цвели каштаны.
Василий Петрович и Галина Ивановна нарядились как на праздник. Василий Петрович надел серый костюм, который он носил вот уже двадцать лет только по большим праздникам, и поэтому костюм выглядел, как будто его вчера купили в магазине. К костюму он надел белую рубашку. И, конечно, на ногах Василия Петровича красовались берцы, хотя, правду сказать, было в них немного жарковато. Но, надевая берцы, Василий Петрович чувствовал себя немножко причастным к ополченцам, и это было ему приятно.
Галина Ивановна надела новое весеннее платье, синее в белый горошек, с белым кружевным воротником, и синие туфельки. На её правом запястье красовался золотой браслет, подаренный ко дню рождения старшим сыном Иваном. А на левом запястье скромно пристроился магнитный браслет, который Галина Ивановна не снимала ни днём ни ночью вот уже двадцать лет, веря в его целебную силу.
В кармане пиджака Василия Петровича лежали два паспорта – его и жены. А нарядились муж и жена как на праздник, потому что 11 мая в Донбассе проводился референдум: каждого жителя спросили, хочет ли он независимости от Украины. А потом обещали сразу же второй референдум, на котором каждого жителя должны были спросить, хочет ли он, чтобы Донбасс присоединился к России.
Правда, второй референдум зажилили, и потом о нём никто не вспоминал. А почему зажилили, Василий Петрович не знал и строил потом разные предположения. И сильно обижался на новую донецкую власть, что второго референдума она не провела. И немножко сердился на Путина, потому что в одном из его предположений Путин тайно просил донецкую власть второй референдум не проводить. Вот и не провели.
Василий Петрович и Галина Ивановна хотели, чтобы Донбасс стал независимым от Украины. И ещё больше они хотели, чтобы Донбасс присоединился к России. Им было невыносимо думать, что в Одессе так деловито были заживо сожжены люди, ходившие на митинги за федерализацию Украины, и многие украинцы и правительство это массовое убийство одобрили. В ТАКОЙ Украине, где заживо сжигают граждан за убеждения, они жить не хотели.
Пока Василий Петрович с супругой шли на избирательный участок, нарядные, в приподнятом настроении, им навстречу шли толпы уже проголосовавших людей. Эти люди, как и Василий Петрович с супругой, были нарядны и улыбались.
– Как хорошо! – сказала Галина Ивановна. – Впервые в жизни иду на избирательный участок с радостью. Одно только заботит: почему Путин просил референдум отложить?
– Кто его знает! – отвечал Василий Петрович. – Если просил, значит, были причины. Только после Одессы не стоит ждать. Если будем ждать, то и референдума не видать, и нацики здесь появятся как пить дать. Нет, нельзя откладывать. Думаю, Путин всех здешних тонкостей не ведает. Что советники доложат, то для него и правда. А советники тоже всё ли знают?
– Смотри, смотри! – зашептала Галина Ивановна. – Это же ополченцы!
У входа в школу, где был размещён избирательный участок, стояли четверо крепких рослых ребят в камуфляжной форме с автоматами. Оружие ребята держали как младенцев, на обеих руках, прижав к груди.
Проходя мимо ребят, Василий Петрович уважительно поклонился и приветственно приподнял над седой головой соломенную шляпу. Парни вежливо улыбнулись в ответ, но глаза их оставались серьёзны и внимательны.
На избирательном участке в местной школе толпился народ, к столам и урнам стояли длинные очереди, играла музыка, да не просто абы какая, а патриотические песни военных лет, что взбадривало избирателей так же, как осознание, что сейчас они выбирают судьбу своего края – Донбасса. Повсюду слышались возбуждённые голоса, у людей сияли глаза, и никто ни о чём не спорил, такое было единодушие.
– Праздник! Чисто праздник! – удовлетворённо повторял Василий Петрович и ласково сжимал руку супруги.
Когда через пару дней они узнали о результатах голосования, Василий Петрович сказал:
– Ну, мать, новая жизнь начинается, без этой хунтовой Украины. Сами себе хозяева теперь. Только всё-таки где второй референдум?
В десятых числах июля пришёл Михаил. Он уже не скрывал, где был. Пришёл в военной полевой форме.
– Что, не отстояли? – спросил Василий Петрович за обедом. – Как же так? Почему? Они же теперь на Горловку и Донецк попрут.
– Так получилось, – коротко отвечал Михаил. – К сожалению, так получилось. Попрут!
– Ой, божечки! – запричитала Галина Ивановна. – Да что же это такое творится?!
– Батя, мама, лучше бы вам в Краснодар к Ивану или к Ирине в Ростов уехать. Скоро здесь будет жарко.
Василий Петрович положил ложку и, постукивая пальцем в столешницу, отчеканил:
– Никуда я не поеду! Последнее дело – тикать, портки роняя. Здесь мой дом. Здесь моя земля. Здесь всё моё! Я сказал! А мать сама за себя скажет. Может, Галя, тебе и правда уехать? Ты женщина. Какой с тебя спрос?
Галина Ивановна глядела с упрёком на мужа:
– Чего же я из своего дому и от своего мужа тикать буду? Выдумаешь тоже! Вместе беду переживём.
– Мне было бы спокойнее… – начал было Михаил, но Василий Петрович оборвал его:
– Может, тебе было бы спокойнее, только, зная, что мы дома, ты злее будешь. Я не знаю, почему вы ушли из Славянска. На войне всякое бывает. И отступления бывают. Вспомни ту войну. И дед отступал. Но потом стали наступать и победили. Вот так и должно быть! Наступать надо и победить! Всё!
Вышли на крылечко покурить. Вечерело, но воздух был всё ещё раскалён.
– От Андрея вести есть? – спросил Михаил.
– Нет.
– От Андрея вести есть, – сказал Михаил и вынул из кармана свой смартфон. – Щас покажу. Только спокойно.
Василий Петрович внутренне напрягся. Михаил нашёл нужную фотографию и дал телефон отцу. Сначала Василий Петрович не понял и даже обрадовался. На фотографии был живой, здоровый и улыбчивый Андрей.
– О, чертяка! – вымолвил Василий Петрович. – Похудел, что ли? А что это за форма на нём?
Михаил постучал пальцем по монитору, изображение увеличилось, и Василий Петрович увидел детали: красно-чёрный шеврон на рукаве с надписью «АЗОВ». В руках у Андрея был автомат.
– Мля-я-я-я! – выдохнул Василий Петрович, разглядывая чёрного паука свастики на жёлто-голубом фоне. – Твою мать! Во мля-я-я-я-я! Да это ж вервольф! У партии молодого Гитлера была такая штука! Оборотень! Мой сын! Это ж кого я родил?!
– Матери показать?
– Спрячь! Спрячь и не показывай! Пусть не знает об этом позорище. Пусть не знает!
Михаил спрятал телефон.
– Так, получается, вы, братья, по разные стороны?
– Получается, батя.
– Так, получается, это гражданская?
– Получается, гражданская.
– Те, значит, за Европу, а мы – за Россию, – подвёл итог Василий Петрович. – А шо та Европа житья не давала России – то шведы, то поляки, то французы, то немцы, – это, значит, им наплевать?
– Значит, наплевать!
– Ну дела-а-а-а! А ну как он домой заявится?! Шо нам с ним делать?!
– Не заявится, батя. Его здесь в плен возьмут. Исключено!
– Так что же он теперь, пропащая душа?
Михаил не ответил, но по его молчанию Василий Петрович понял, что дело зашло так далеко, что ничего уже не вернёшь. Назад пути нет.
– Ну, и что теперь? – спросил Василий Петрович.
– Иду к Мотороле, – улыбнулся Михаил.
Брови Василия Петровича поползли вверх от удивления.
– К командиру Павлову, – пояснил Михаил. – Моторола – его позывной. У меня тоже позывной есть. Будем оборонять Горловку. Моторола – достойный мужик! Твёрдый! С принципами и ценностями, как теперь выражаются.
– А твой позывной какой?
Михаил наклонился, потрепал Тимошу, лежащего на ступеньке, по голове и засмеялся:
– Тимоха мой позывной.
Василий Петрович усмехнулся.
– А чего же как у пса?
– О доме напоминает.
Василий Петрович кивнул.
– Как услышишь «Тимоха», знай: это я.
– А звание у тебя какое?
– Самое высокое, батя, рядовой.
– А род войск? – продолжал любопытствовать Василий Петрович.
– Пулемётчик. Сейчас крупнокалиберный на полигоне осваиваю. Здорово наяривает! Знатная штука! Готовимся принимать «гостей».
«Гости» не заставили себя ждать. Утро 27 июля выдалось жарким и солнечным. Василий Петрович и Галина Ивановна занимались хозяйственными делами. Покончив с ними, они собрались было отобедать, но в 13.00 началось. Над городом загремела канонада. Такое Василий Петрович и Галина Ивановна слышали только в фильмах про Великую Отечественную войну. Ужас объял их. Это был первый в их жизни артиллерийский обстрел города.
Василий Петрович сидел в зале. Услышав орудийный гром, он страшно закричал жене, находящейся на кухне:
– В подвал! Немедленно в подвал!
Галина Ивановна так испугалась и ослабела от страха, что плюхнулась на табуретку и не могла двинуться с места. Василий Петрович вбежал на кухню, подставил жене плечо, обхватил рукой за талию и потащил вниз по лестнице в подвал. В подвале он зажёг свет и посадил жену на топчан. Галина Ивановна прижала ладони к щекам, качалась из стороны в сторону и повторяла одну и ту же фразу:
– Что же это такое?! Что же это такое?! Что же это такое?!
Мощные удары раздавались всё ближе и ближе. Дом вздрагивал, и начал мигать свет. Василий Петрович положил поближе фонарь.
– Успокойся, – сказал он жене. – Здесь не опасно. Всё хорошо!
Но он знал, что совсем всё не так хорошо. Он боялся прямого попадания в дом. Если снаряд попадёт в крышу, дом не выдержит. Он старый. И кто будет доставать их с женой из-под завалов? Соседи ведь в таком же положении. Именно тогда Василий Петрович задумал копать второй выход из подвала наружу в огород.