«Но в глубине души он на самом деле хороший!»
«Джонни на самом деле хороший парень, просто никак не возьмет себя в руки».
Если бы я давала по доллару каждому родителю, который мне это говорил, я бы давно разорилась.
Единственная проблема в том, что Джонни «берет себя в руки», только когда проснется, что обычно случается далеко за полдень. После чего он ест (оставляя грязную посуду в раковине). Потом он играет в видеоигры, или сидит в интернете, или интересуется, почему мать до сих пор не постирала его одежду.
Некоторым страдающим родителям тяжело понять и признать, что наши дети уже не те, кем они были когда-то. Многие из них эмоционально, интеллектуально, психологически, социально и духовно заторможены. Другие – такие бунтари, что наши сердца то и дело разбиваются, а третьи опасно нестабильны и держатся буквально на последнем волоске. На некоторых мы глядим и не узнаем. Кое-кто сначала баловался «травкой», а потом стал ею приторговывать. Кому-то оказалось мало разрушить собственную жизнь и он потянул за собой других людей – братьев, сестер, сверстников и даже посторонних, попавших под воздействие деструктивного поведения наших взрослых детей. Например, в аварии, спровоцированные ими под воздействием психотропных веществ.
Многие из этих взрослых детей стоили своим родителям брака, работы, финансового здоровья, здравого рассудка… а в некоторых случаях даже веры в Бога.
Когда доходит до такого, мы должны свыкнуться с реальностью: «приступ бунтарства» наших взрослых детей – не просто «период», который пройдет. Однако это не означает, что на них можно ставить крест. Это далеко не так.
В книге «После нашествия саранчи» (After the Locusts) Джен Коулман умело вплетает уроки из ветхозаветной Книги пророка Иоиля в производящие сильное впечатление истории обычных людей, которые обрели новый смысл в жизни после того, как по ней неожиданно прошлась «саранча». Многие, подобно популярной писательнице и лектору Лиз Кертис Хиггс, расценивают свои порушенные мечты и зря потраченные годы как первый росток их желания помогать другим людям в их борьбе.
Пока наши взрослые дети живы, для них еще не все потеряно: есть надежда на искупление, спасение и возвращение. Возрождение порушенных мечтаний и возвращение зря потраченных лет – вот что Бог делает лучше всего. В этом заключается тема книги Джен и весь смысл идеи пророка Иоиля: «И воздам вам за те годы, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница» (Иоиль 2:25).
Мы воспитываем не так, как люди, у которых нет надежды. У нас есть Бог, который приглядит за нашими детьми, – если мы просто уйдем с Его пути и позволим Ему заняться восстановлением. Восстановление – многообещающее слово для страдающих родителей. Но чтобы добраться до восстановления, мы должны начать с правды о том, где мы есть. Мы должны быть честными. Правда заключается в том, что эти некогда невинные детки выросли в тех пресыщенных и немотивированных взрослых, какими они являются сегодня, находясь под нашим родительским присмотром. И теперь мы обнаруживаем, что огромным шагом в деле восстановления будет честно увидеть наших взрослых детей такими, какие они сейчас на самом деле, а не такими, какими мы помним их по детским фотографиям.
Многие из наших взрослых детей страдают от зависимостей. Привычка к потреблению наркотиков и алкоголя в юном возрасте часто тормозит развитие социальных и эмоциональных навыков. Взрослому ребенку может быть двадцать пять лет по паспорту, но социально и эмоционально он застрял в старших, если не средних классах школы.
Торможение социальных и эмоциональных навыков может также проявляться в тех случаях, когда злоупотребления наркотиками и/или алкоголем не было, но вместо химической зависимости взрослый ребенок приобрел чрезмерную зависимость от родителей или других опекунов. В некоторых случаях мы становимся тем наркотиком, который притупляет боль наших детей.
Характер ребенка, которому потакают родители, не портится мгновенно. Этот постепенный процесс происходит годами, во многих случаях прямо у нас на глазах. Часто мы продолжаем видеть в своем взрослом ребенке того драгоценного сыночка (или милую доченьку), которого мы растили, – полного нераскрытых способностей невинного малыша, который только рад угодить нам.
Мы должны очнуться.
Этот искаженный взгляд не помогает нашим детям стать теми взрослыми, которыми их хочет видеть Бог. Чтобы преодолеть такой подход, мы должны стать объективными, при этом сохраняя способность любить. Способность ясно увидеть свое положение критически важна для того, чтобы мы могли двигаться вперед.
В своей книге «Блудный сын в доме священника» (Prodigal in the Parsonage) Джуди Брэдди честно рассказывает о том болезненном пути, который проделали она и ее муж-священник. Они – родители детей, которые выбирали побег из дома, наркотики, алкоголь, насилие, гнев и секс до брака.
«В жизни наших детей творилось бог знает что. Однако не надо отчаиваться: Бог не просто присутствует – Он активно действует в жизни каждого из нас. В небесной реальности происходит больше, чем мы можем знать.
Это означает, что мы начинаем видеть в своей ситуации не наказание, а путешествие, которое Бог совершит вместе с нами. Следовательно, это требует от нас выбора: позволить эмоциям захлестывать нас горечью и разочарованием – или фильтровать их через молитву и Слово.
Во втором случае мы освобождаем себя для того, чтобы двигаться вперед, дав себе обязательство исполнить наш долг не только в служении – далеко не только! – но и в решимости реализовать Божественное предназначение на земле. Вдобавок, как и любой хороший отец, Он обещает нам дар, чтобы мы продолжали двигаться вперед. Его мир превосходит земное понимание.
Только тогда мы перестанем задаваться вопросом: «Да как такое случилось, во имя всего святого?» – и спросим: «Как Бог будет использовать нас во имя всего святого?»[9]
По словам Джуди, мы должны видеть в своем положении не наказание, а путь, который Бог будет проходить вместе с нами.
Уже поздно спрашивать, «что случилось». Теперь вопрос должен звучать так: «Как я могу измениться, чтобы любить Бога, себя и моего взрослого ребенка здоровой любовью?»
Я вышла замуж за Кевина, когда мне было тридцать девять лет, а моему сыну – двадцать три.
Я попросила Кристофера вести меня к алтарю во время моей первой церковной свадьбы – бракосочетания, которое, я уверена, было санкционировано Богом.
Мой сын был таким красивым в своем смокинге! Но таким исхудавшим! Такую худобу вызывает серьезная наркотическая зависимость, хотя в то время я об этом не знала. Я по-прежнему видела его таким, каким хотела видеть.
Он куда-то исчез как раз перед началом богослужения, и я осталась ждать его в притворе церкви.
– Привет, мамаша! Готова к большой прогулке? – шутливо спросил он по возвращении.
Его улыбка была широкой, заразительной, а глаза – остекленевшими и слезящимися.
Это была прекрасная церемония, которую делало еще более особенной присутствие моей матери, сидевшей в первом ряду, сестры, которая была подружкой невесты, и моей близкой подруги Линды, которая прилетела из Аризоны, чтобы принять участие в торжестве.
В какой-то момент во время молитвы я бросила взгляд через плечо и увидела, что мой сын стоит, сложив перед собой ладони, спиной к прихожанам, с полузакрытыми глазами. Казалось, его качало. Он что, под кайфом?! На моей свадьбе?!
Вплоть до того момента я думала, что пределом его наркотических экспериментов была марихуана. Я и не подозревала, что он имеет дело с героином, одним из самых смертоносных наркотиков того времени.
Мой сын – умнейший молодой человек, превосходно владеющий английским языком. Он сообразителен, красноречив и приятен в общении – когда не пьян, не под кайфом и не в гневе. В детстве он был милым и способным мальчиком; многие расскажут вам, как приятно было общаться с Кристофером-ребенком, – но он больше не ребенок.
Я видела, как в его васильковых глазах смех сменялся холодной, пугающей яростью. Как я понимаю, смотреть так он научился в изоляторе, тюрьме или на улице, где его жизнь зависела от способности вселять страх в сердце противника.
– Тебе не надо знать, что я повидал, – как-то раз сказал он мне.
Наверное, не надо.
Однако сможет ли мое потакание стереть те горькие и болезненные воспоминания, которые он носит в своем уме и сердце? Нет. Это может сделать только Бог, а я не Он. Я должна освободить место Богу. Я должна уравновешивать сострадание к сыну мудростью. И не путать сострадание с сентиментальностью.
Родители хотят видеть своих взрослых детей хорошими и достойными людьми, даже если они не такие. Мы должны быть достаточно дисциплинированными и умными, чтобы уметь признать, когда наши предвзятые представления оказываются неверными.
В своем ответе на мою анкету писательница Бренда Никсон написала:
«Мы должны попытаться „отстраниться“ и понаблюдать за своими детьми как за чужими взрослыми людьми. Затем надо спросить себя: „Стал бы я позволять, оправдывать или поддерживать поведение этого взрослого в любой другой ситуации?“ Эмоциональная дистанция может дать нам объективную информацию и необходимую энергию, чтобы изменить наше поведение и перестать потакать своим детям».
Следующее упражнение может доставить вам пару неприятных минут. Старательно и правдиво ответьте на каждый вопрос. Вы не сделаете лучше никому, тем более своему взрослому ребенку, если будете подслащивать горькую реальность. Если у вас не получается быть объективным, попросите помочь человека, который полностью в курсе вашей ситуации. Однако не гневайтесь на него, если он будет говорить вам вещи, которые вы не желаете слышать.
1. Правдивость. Говорит ли мне мой взрослый ребенок правду о том, чем занимается? (Или вы неоднократно ловили его на лжи?)
2. Темперамент. У моего ребенка ровный характер? Или он подвержен перепадам настроения? Часто ли он демонстрирует раздражительность, вспыльчивость и нетерпение? Уклоняется ли он от взаимодействий с другими людьми?
3. Эмпатия. Способен ли мой взрослый ребенок сочувствовать боли других? Или он чаще всего не осознает чужую боль или не способен проникнуться печалями другого человека?
4. Личность. Какое слово лучше всего описывает моего ребенка: теплый или холодный? Он часто холоден с людьми или проявляет теплоту и открытость в общении со знакомыми?
5. Бескорыстие. Какое слово точнее описывает моего ребенка: «скромный» или «гордец»? Эгоцентричен ли он? Высокомерен? Он считает, что мир вращается вокруг него и его желаний, или способен отдавать всего себя другим, чтобы помочь удовлетворить их потребности?
6. Эмоциональная стабильность. Способен ли он управлять своими эмоциями как зрелая личность или, наоборот, его эмоции (гнев, подавленность, вина) движут его поступками?
7. Здоровая совесть. Способен ли мой ребенок ощущать чувство вины, совершая неверные поступки? Или чувство вины посещает его редко? А может, он пытается оправдать свои ошибки, перекладывая вину на других?
8. Независимость. Чего в нем больше – зависимости или независимости? Он последовательно старается удовлетворять свои потребности самостоятельно или рассчитывает на то, что эти потребности будут удовлетворять другие люди?
9. Ответственный подход к физическому состоянию. Он обращается со своим телом уважительно или безрассудно относится к своему здоровью?
10. Ответственность. Берет ли мой ребенок полную ответственность за свою жизнь? (Выполняет ли он данные обещания? Оплачивает ли счета вовремя? Вовремя ли приходит на работу?)
11. Принятие вины. Мой ребенок винит в своих невзгодах других людей, неблагоприятные обстоятельства или даже Бога или полностью принимает свою роль в создании той жизни, которой он теперь живет?
12. Искренность. Мой ребенок открыто говорит о том, кто он есть, или носит маски? Пускает ли он в ход обаяние, когда хочет настоять на своем?
13. Оптимизм. Мой ребенок по большей части оптимистичен? Если да, опирается ли его оптимизм на реальность или на необоснованные предположения? Или он в основном пессимистически настроен в отношении будущего?
14. Доверие. Легко ли моему ребенку доверять другим или он, как правило, смотрит на людей с подозрением?
15. Сексуальная ответственность. Является ли он сексуально ответственным человеком или ввязывается в мимолетные сексуальные отношения с разными партнерами? Является ли он отцом ребенка, за которого должен нести ответственность? Приводила ли его беспорядочная половая жизнь к абортам?
16. Целеустремленность. Демонстрирует ли мой ребенок какие-либо признаки желания быть успешным взрослым? Устанавливает ли он цели и старается реализовать их или бредет по жизни бесцельно, не имея желания преуспеть?
17. Самоконтроль. Способен ли мой ребенок контролировать свои действия, когда желает этого? Или он легко поддается искушениям? Часто ли его поведение бывает безрассудным?
18. Построение успешных отношений. Способен ли мой ребенок выстраивать и поддерживать здоровые отношения с другими людьми? Или большинство его отношений оказываются кратковременными? Трудно ли ему принимать на себя обязательства в отношениях?
19. Насилие. Прибегает ли мой ребенок к физическому, вербальному, сексуальному или эмоциональному насилию в тех случаях, когда оно позволяет добиваться целей?
20. Законопослушность. Уважает ли мой ребенок закон? Или пытается обойти или даже нарушить закон, когда это в его интересах? Гордится ли он своей способностью это делать?
У социопата что-то не так с совестью. Либо у него ее нет, либо она сильно повреждена или испорчена. Сегодня политкорректные психологи часто называют это явление «расстройством личности» или «расстройством характера», обычно определяя его как болезненное состояние, при котором человек не хочет брать на себя ответственность за свои собственные поступки и жизнь. Как и при любом психологическом расстройстве, существуют разные степени тяжести этого недуга. Думать о наших взрослых детях с этой точки зрения больно и почти немыслимо. Однако некоторым из нас приходится это делать.
Некоторые из наших детей уже не водятся с дурной компанией: они сами и есть дурная компания.
Социопаты думают только об удовлетворении собственных потребностей и желаний. Это эгоизм и эгоцентризм в своей высшей степени. В их представлении все и вся – лишь объекты, которые можно использовать для получения желаемого. У вашего взрослого ребенка может присутствовать тот или иной уровень антисоциального расстройства личности.
Антисоциальное (или диссоциальное) расстройство личности (APD или ASPD) характеризуется презрением к социальным правилам и нормам, импульсивным поведением и безразличием к правам и чувствам других.
Неудивительно, что в качестве ключевого фактора, приводящего к развитию социопатической личности, указывают изъяны воспитания (чаще всего отсутствие отца). Разумеется, есть множество причин, по которым наши взрослые дети становятся «испорченными» в своем мышлении, поступках, подходах и решениях.
И, конечно же, любому знающему родителю – особенно родителю-христианину – придется признать реальность и мощное влияние зла. Нам как христианам понятна способность Сатаны портить и разрушать человеческую жизнь.
Однако наши дети стоят того, чтобы за них молиться. Сейчас как раз самое время молиться за них еще усерднее. Приводя в действие план, согласно которому нам предстоит перерезать пуповину потакания, мы выпускаем своих взрослых детей в мир, где они либо потонут, либо выплывут. Но, кроме того, мы выпускаем их в мир, где всем нам, как родителям, так и детям, дается шанс полностью осознать способность Бога чудесным образом выпутывать Своих детей из сетей и освобождать для жизни, полной свободы и покоя.
Снимая шоры
Критерии для выявления антисоциального расстройства личности:
• Неспособность соблюдать закон
• Игнорирование обязательств
• Полное отсутствие угрызений совести
• Безрассудство
• Подлость
• Неумение и нежелание планировать
• Вспыльчивость
Ни один родитель не желает видеть своего ребенка испорченным. Однако Писание гласит, что никто из нас не без греха. Все мы «согрешили и лишены славы Божией» (Римлянам 3:23).
У многих из нас в голове не укладывается, как некогда милый маленький Джонни [или Сюзи] может быть доволен той жизнью, которую он ведет, или может причинять боль родителям, которые так нежно его любят.
Джуди Брэдди слишком хорошо знакома с этим прискорбным опытом.
После одного особенно тяжелого периода употребления наркотиков ее сын лицом к лицу столкнулся со своим личным демоном и испугался. Он был в ужасе, плакал, умоляя родителей «просто забрать его отсюда». И Джуди с мужем пришли на помощь.
«После того как бо`льшую часть ночи мы обзванивали одну реабилитационную больницу за другой, слыша в ответ, что, если у нас нет надлежащей страховки – а у нас ее не было, – они не могут нам помочь, муж, наконец, нашел лечебный центр в двух часах езды от нас, в городе Рино, штат Невада, где нашего сына согласились принять на платное обслуживание. Незадолго до рассвета мы усадили сына в машину и двинулись в путь»[10].
Через пару недель они столкнулись с болезненной реальностью.
«Меньше чем через три недели он покинул программу по собственному желанию и поселился у своей девушки. Вообразите наше потрясение, когда мы также узнали, что наш сын и его приятель, с которым он познакомился во время лечения, втайне употребляли наркотики бо`льшую часть времени в клинике. У нас ушло три года на то, чтобы рассчитаться за его трехнедельное „лечение“, счет за которое составил более 10 000 долларов».
Как и многие из нас, Джуди видела в сыне того ребенка, каким она его помнила, – того сына, о возвращении которого она молилась, – а не манипулятора, которым он стал. Как легко видеть то, что мы хотим, и игнорировать факты, бросающиеся нам в глаза!
Мой сын два дня как вернулся домой из больницы, когда я постучала в дверь его кемпера. Автономное жилище на колесах, которое мы установили рядом со своим гаражом, было в самый раз для одного человека и должно было давать приют моему сыну до тех пор, пока он не сможет встать на ноги, найти работу, подкопить денег и снять собственное жилье.
Мы верили ему, когда он сказал, что хочет начать с чистого листа. По крайней мере, хотели ему верить. Мы с Кевином были женаты меньше двух лет к тому моменту, когда сели за стол и составили список правил и инструкций – своего рода контракт, который мой сын неохотно согласился исполнять, когда приехал из больницы.
– А разве у меня есть выбор? – фыркнул он.
До этого он жил на улицах, под мостами, в ночлежках – и, достигнув дна (опять!), был готов начать заново. По крайней мере, он так говорил. Правда, не говорил при этом, что собирается завязать с героиновой зависимостью.
– Кристофер, ты тут? – снова окликнула я, теперь погромче, продолжая стучаться. Ответа не было, поэтому я попробовала открыть дверь. Она оказалась заперта. Я вернулась в дом за запасным ключом.
На дворе стоял белый день, но внутри кемпера было темно, как ночью. Мой сын завесил все окна одеялами и полотенцами. Вначале мое обоняние оскорбила застарелая табачная вонь, а вслед за ней я ощутила запах страха. Что-то было не так: я это почуяла.
Мой сын лежал, свернувшись калачиком, как плод в утробе, мокрый от пота, и трясся всем телом.
– Ты должна помочь мне, мама! – вскрикнул он. – Мне так больно!
– Что ты принимал?! – завопила я. – Вызвать неотложку?
– Нет! Никакой неотложки! – он выплевывал слова по одному. – Я ничего не принимал. Я перестал принимать, в том-то и проблема! – выкрикнул он, после чего последовал ряд восклицаний, адресованных не мне, а невидимому чудовищу ломки, которое держало в плену его тело и разум.
Я кое-как вытащила сына из трейлера, погрузила в машину и повезла в отделение неотложной помощи, где работала сама, и всю дорогу плакала, опасаясь за его жизнь.
– Мы не можем взять у него кровь на анализ и не можем поставить ему капельницу, миссис Боттке, – сказала мне медсестра. – У него нет вен.
– В каком смысле нет вен? – непонимающе уставилась я на медсестру, которая избегала смотреть мне в глаза. – Скажите, что вы имеете в виду? – спокойно попросила я.
– У него спавшиеся вены. Это типично для тех, кто плотно сидит на наркотиках. Мы вызвали хирурга; он приедет, как только сможет. Попробуем ввести шунт в вену под ключицей. Ничего лучше мы не придумаем.
Я перевела взгляд на существо, которое лежало на каталке в палате неотложки – именно существо, потому что это был не мой сын. То изрыгающее ругательства, то извиняющееся, дрожащее, плачущее и вопящее. Ему следовало находиться в наркологической клинике, а не в трейлере на нашем дворе. Но я просто не представляла себе…
И все же он стал таким не в одночасье. Как могла я быть такой слепой?!
Лихорадочно звоня по телефону, попутно снимая деньги со счетов и закупая самое необходимое – одежду и туалетные принадлежности, – мы сумели найти стационарное лечебное учреждение в Миннеаполисе, где на наше счастье оказалась свободная койка.
– Наконец-то он получит помощь, которая ему необходима, – плача, говорила я мужу.
Как быстро выветрились из моей памяти все предыдущие лечебные центры, которые я оплачивала и искала для сына все эти годы, начиная с его подросткового возраста!
– Как, по-твоему, что в этот раз изменится? – нашептывал мне на ухо голос, который я отказывалась слушать.
Меньше чем через неделю моего сына выгнали из программы за несоблюдение правил – а если точнее, за драку.
– Ты не понимаешь, я должен был постоять за себя! – упрямо твердил он. – Он первый начал, а я должен был закончить. Это закон джунглей.
Вот только мы были не в джунглях. И не на улице. И не в тюрьме. Это был шанс Кристофера получить помощь, чтобы начать с чистого листа.
Но он явно не был готов эту помощь принять. И если уж начистоту, на самом деле это был не его выбор. Всю работу сделала я. Я подготовила для него кемпер, оплатила дорогостоящую неотложную помощь, затем нашла лечебный центр и отвезла его туда.
– Милая, да не хочет он меняться, – уговаривал меня муж. – Перестань видеть то, что хочешь, и начни видеть то, что есть на самом деле. Эллисон, правда состоит в том, что ты хочешь для него той жизни, которой он для себя не хочет.
НИКТО ИЗ НАС НЕ ХОЧЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО НАШ МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ СПОСОБЕН БЫТЬ ПЛОХИМ РЕБЕНКОМ ИЛИ УЖЕ НА ПУТИ К ТОМУ, ЧТОБЫ СТАТЬ ПЛОХИМ ВЗРОСЛЫМ. ПОЭТОМУ МЫ МИРИМСЯ С ЕГО ПРОСТУПКАМИ, С ЕГО СЛЕЗАМИ И МАНИПУЛЯЦИЯМИ НЕ ПОТОМУ, ЧТО ЕМУ БОЛЬНО, А ПОТОМУ, ЧТО МЫ БОИМСЯ ИСПЫТАТЬ БОЛЬ, КОГДА НА НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ ЛИШИМСЯ ЕГО ДРУЖБЫ. МОЖЕТЕ НЕ СОМНЕВАТЬСЯ, ОН ВЕРНЕТСЯ И БУДЕТ БЛАГОДАРЕН ВАМ ЗА ТО, ЧТО ВЫ НЕ ПОДДАЛИСЬ. КАК БЫ ТРУДНО НИ БЫЛО НАМ В ЭТО ПОВЕРИТЬ, ЕСЛИ МЫ БУДЕМ ПРИМЕНЯТЬ К СВОИМ ДЕТЯМ СУРОВУЮ ЛЮБОВЬ, ОНИ ПЕРЕНЕСУТ ЕЕ НАМНОГО ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ТО, ЧТО СДЕЛАЕТ С НИМИ КТО-ТО ДРУГОЙ БЕЗ ЛЮБВИ. ТАК ЧТО УЧА ИХ, МЫ ИЗБАВИМ ИХ ОТ МНОЖЕСТВА СТРАДАНИЙ В БУДУЩЕМ.
Перестав злиться на мужа за его правдивые слова, я начала иначе смотреть на сына. Я стала видеть его таким, каким он был, а не таким, каким я хотела его видеть.
Как глупа я была! Это была не моя битва! Эта битва по праву принадлежала Господу, и я должна была препоручить ее Ему – целиком – раз и навсегда. Как бы я ни любила своего сына, теперь, когда я видела его таким, каким он был, я должна была дистанцироваться от него.
В Писании много предостережений о необходимости отделять себя от людей с деструктивным поведением. Одно из наиболее ярких содержится в 1-м послании Коринфянам, в 5-й главе, стихи 1–13. Хотя апостол Павел начинает с половой распущенности жителей Коринфа, его урок ясно указывает, что «малая закваска квасит все тесто» (стих 6). А стих 11 особенно отчетливо рекомендует верующим воздерживаться от «закваски», то есть греха: «Но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе».
Ого, вот это воистину суровая любовь! И, как бы трудно это ни было, многие из нас занимают твердую позицию, сражаясь и врачуя раны.
Бесчисленное множество родителей отказываются верить, что их дети вовлечены в опасную деятельность, что у них может быть расстройство личности.
Хотя предотвращать что-то уже слишком поздно, никогда не поздно искупить. Наше единственное прибежище – благодать и милосердие Божие. Хотя может показаться, что дьявол выигрывает в одной-двух стычках, победа в баталии все равно за Богом.
Пора вам сделать этот критически важный шаг и сбросить шоры с глаз, перестав выдавать желаемое за действительное или отгораживаясь счастливыми детскими воспоминаниями. Настало время увидеть вашего ребенка таким, какой он есть на самом деле, а не таким, каким вы хотели бы его видеть.