оложение как соправителя и, понятное дело, грядущего наследника императорской власти. Знаковым здесь стало возвращение Марка Аврелия в столицу после успешной войны в Паннонии, когда он «отпраздновал триумф вместе со своим сыном Коммодом Антонином, который уже тогда был объявлен Цезарем»1. Триумф состоялся 3 декабря 176 года и проводился в честь победы над германцами и сарматами.
Историкам уже более восемнадцати веков свойственно упрекать Марка Аврелия в крайне неудачном выборе наследника. Но вот мог ли сам император предвидеть столь плачевный поворот дел в Империи из-за своего решения? Дион Кассий, современник тех событий, писал так: «Он Коммод не был коварным от природы, но, напротив, как и любой из людей, был рождён незлобивым, однако из-за своего простодушия, а вдобавок и боязливости стал рабом своих приятелей и их стараниями, по неведению, вначале был уведён с лучшего пути, а затем дошёл до разнузданных и кровожадных привычек, которые стали его натурой. Мне кажется, что Марк и это предвидел со свойственной ему проницательностью. Коммоду было девятнадцать лет, когда умер его отец, оставив ему многочисленных опекунов из числа лучших сенаторов».2
Биограф же Марка Аврелия Юлий Капитолин уверенно заявлял, что Коммод был порочен изначально, что отец, зная об этом, «желал смерти сына, так как предвидел, что тот будет таким, каким он и оказался после смерти отца; он боялся, как он сам говорил, что сын будет подобен Тиберию, Калигуле и Домициану»3. Как уже отмечалось, этот источник имеет далеко не лучшую славу, и многие сведения, сообщаемые его авторами, вызывают немалые сомнения в их точности. Мог ли Марк Аврелий заранее знать, насколько к худшему изменится сын после прихода к власти? Да и мог ли сам Коммод так уж откровенно проявлять при отце свои порочные наклонности, если вообще таковые в юности были ему свойственны?
Итак, в Риме появился новый девятнадцатилетний император. С этого времени он официально именовался Марк Аврелий Коммод Антонин Август. Первым его деянием стало заключение мира, завершившего четырнадцатилетнюю серию войн Империи с варварами на всём протяжении её Дунайского лимеса. «Помимо тех условий, на которых договорился с ними его отец, он поставил им новые: выдать ему перебежчиков и вернуть пленников, которых они захватили после предыдущего соглашения, а также уплачивать ежегодную дань в виде определённого количества зерна (от чего он позже их освободил). Кроме того, он получил от них кое-какое оружие и воинов – тринадцать тысяч от квадов и меньшее количество от маркоманов, за что разрешил им не поставлять контингенты ежегодно. Сверх того он потребовал, чтобы они не устраивали сходки часто и в разных местах, а собирались бы раз в месяц в одном и том же месте и в присутствии римского центуриона, а также чтобы они не воевали с язигами, бурами и вандилами. На этих условиях он заключил мир и покинул все сторожевые укрепления в их земле по ту сторону от установленной пограничной полосы».4
В Римской империи наступил долгожданный мир, и потому население приветствовало молодого императора, сумевшего завершить столь тяжёлую, кровопролитную и разорительную войну. Сам договор был вполне почётным, обеспечивая безопасность дунайских рубежей державы. Да, планы создания новых провинций Маркомании и Сарматии остались неосуществлёнными, но насколько они вообще были реальны? Удержание и оборона новых рубежей, которые ещё предстояло обустроить, потребовали бы и огромных затрат, и дополнительных легионов. А вот доходы от грядущих провинций были весьма сомнительны…
Пора вернуться к нашему герою. Как же отразилась на карьере Луция Септимия смена власти в Империи? В начале правления Коммода Север продолжал командовать IV Скифским легионом, контролировавшим главную переправу через Евфрат на Парфянской границе5. Вскоре, однако, всё поменялось, и ему пришлось военную службу оставить. Возможно, новая власть не испытывала к нему должного доверия. Не исключено, что у Луция не сложились отношения с могущественным префектом претория Тигидием Переннисом, бывшим в 182–185 годах вторым лицом в Империи.
Освободившись от службы, Север отправился путешествовать по просторам Римской державы. Прежде всего он посетил Афины. Как сообщает нам о целях прибытия в Элладу Элий Спартиан, Луций отправился туда «ради науки, святынь, сооружений и древностей»6. Как видим, стремление к познанию, к повышению уровня своего образования, интерес к культурным достижениям прошлого не иссякли у Севера и в зрелом возрасте, когда он был уже на второй половине четвёртого десятка. С самими афинянами, правда, отношения у него почему-то не сложились, и в этом славном городе Луцию Септимию были нанесены какие-то обиды. Должно быть весомые, поскольку он не пожелал о них забыть и стал врагом Афин. Спустя годы, возглавив Империю, Север припомнил афинянам былое и отомстил, уменьшив привилегии их города7.
Как частное лицо Луций вновь побывал в Сирии, но на сей раз не в расположении пограничного легиона, а в городе Апамее на Оронте, где находился крупнейший храм бога Ваала. Здесь он пожелал обратиться к храмовому оракулу высокопочитаемого его пуническими предками, да и, наверное, им самим божества. Тот выдал ему пророчество почему-то стихами Гомера из «Илиады»:
«Зевсу, метателю грома, главой и очами подобный,
Станом Арею великому, персями – Эннесигею…»8
Эти строки из второй песни поэмы относятся к царю Микен Агамемнону, возглавившему поход ахеян против Трои:
«Словно как бык среди стада стоит, перед всеми отличный,
Гордый телец, возвышается он меж телиц превосходный:
В день сей таким сотворил Агамемнона Зевс Олимпиец,
Так отличил между многих, возвысил средъ сонма героев».9
Сравнение Севера с Агамемноном, главным из царей ахеян, коего Гомер уподобляет громовержцу Зевсу, богу войны Аресу, колебателю земли Посейдону (Энносегею) – более, нежели лестное. Его можно истолковать лишь однозначно: быть тебе царём! Будучи человеком суеверным, подобно множеству людей во все времена и эпохи, предававшим исключительное внимание предсказаниям и снам, Луций не мог не быть потрясён подобным пророчеством и уж конечно запомнил его. Возможно, тогда же в храме Ваала он мог познакомиться и с юной дочерью его главного жреца Юлией Домной… Греческий ответ оракула святилища семитского божества не должен удивлять. Сирия была политическим центром Селевкидской эллинистической державы, каковую часто и называли Сирийским царством. Язык эллинов получил в ней широкое распространение наряду с местным арамейским (сирийским).
В 185 году трагически оборвалась достигшая исключительных высот карьера Секста Тигидия Перенниса. Три года он держал в руках все нити государственного управления, поскольку «Коммод, целиком посвятивший себя состязаниям колесниц и всяким беспутным занятиям, можно сказать, вообще не выполнял никаких государственных обязанностей, и Перенний, будучи вынужден заниматься не только военными, но и всеми прочими делами, управлял государством. Соответственно и воины, когда происходило что-то, что им было не по нраву, возлагали вину на Перенния и таили против него злобу»10.
Заговор против временщика возглавил один из приближённых Коммода Клеандр, сумевший, очевидно, завоевать большое доверие цезаря. Поддержку перевороту оказали легионы, стоявшие в Британии. В итоге Переннис был низвергнут, убит после жестоких истязаний, а вместе с ним погибли его жена, сестра и двое сыновей. Так картину представил Дион Кассий. Справедливости ради надо сказать, что за три года до этой трагедии сам Переннис организовал низвержение и гибель своего предшественника на посту префекта претория Патерна.
Любопытно, что в других источниках иная версия гибели всесильного временщика. Согласно Геродиану, заговор опирался на поддержку легионов, дислоцированных в Паннонии11. А вот биограф Коммода Элий Лампридий объяснял гибель Перенниса местью сенаторов, которых префект отстранил от руководства легионами во время военных действий в Британии и отдал эти должности всадникам, поскольку сам принадлежал к их сословию12. Противоречия в источниках стали предметом исторического исследования13. Учитывая, что Дион Кассий не просто современник событий, но во время их ещё и находился в столице, есть смысл считать его сведения наиболее близкими к истине.
В итоге Клеандр, уроженец Малой Азии, фригиец, раб, ставший либертином, достигший в императорском дворце должности спальника и потому близкий к особе императора, оказался на вершине власти, став префектом претория. Коммод по-прежнему предавался самым разным удовольствиям.
«А императорские вольноотпущенники во главе с Клеандром после смерти Перенния стали творить всевозможное зло – продавать всё, за что можно было выручить деньги, глумиться над людьми и бесчинствовать.
Основную часть своей жизни Коммод посвящал развлечениям, лошадям, звериным травлям и гладиаторским боям. В самом деле, помимо того, что он устраивал дома, Коммод и на глазах народа часто убивал и множество людей, и многих животных. Так, в течение двух дней подряд он один, своими собственными руками прикончил пятерых гиппопотамов и двух слонов, а вдобавок убил несколько носорогов и жирафа. О таких-то вещах и написано у меня на протяжении всего рассказа о его правлении».14 Известно, что за двенадцать с небольшим лет своего царствования Коммод выходил на арену в качестве гладиатора 755 раз!
Пока происходили эти бурные события в верхах Империи, карьера Луция Септимия Севера вновь пошла в гору. Думается, это могло стать следствием гибели Перенниса. Из политического небытия его вернули на высокую должность – он стал наместником Лугдунской Галлии (Лугдун – совр. Лион). Провинция была значимой, обширной, на юго-востоке соседствовала с Италией.