Ох, попахивало тут политикой, и даже не попахивало, а откровенно воняло. Высокой политикой. То есть вмешательством с самых высших верхов, какие только бывают.
Корби ненавидел политику.
– Наблюдаю движение у границы секции, – подал голос один из его подчиненных. – Э, да нас, похоже, заметили! Вижу офицера… ну старшего пустотника, как он там у них называется… Он посылает в нашу сторону подразделение!
Корби посмотрел вниз. Его пограничники укрывались в нагромождении скал на вершине холма. Наверное, какое-нибудь неосторожное движение выдало их врагу. Или отбросила блик его собственная труба-дальноскоп…
Корби машинально взглянул на солнце. Оно висело над западным горизонтом, но так неспешно совершало свой путь, что до заката оставалось еще добрых полчаса, если не больше. Граница же секции, видимая его натренированному глазу как едва заметная смена оттенка земли, проходила в сотне футов внизу. Если пустотники вздумают атаковать, надо будет пересечь границу засветло, чтобы успеть до перемещения секций. А это, как полагал Корби, было вполне возможно.
Он не зря занял позицию именно здесь, в самом углу секции. Быстрая пробежка в одном из двух направлений – и смещение унесет пограничников в безопасное место.
– Что-то там такое с этой колонной… – пробормотал сержант. – Похоже, волокут что-то… Ага! Да у них там целая упряжка не-коней!
Корби поспешно вскинул зрительную трубу. Не-кони были ценными животными, скопированными с земных лошадей. При Мрачном Вторнике их то ли разводили, то ли делали у него в Яме. После свержения Мрачного новых поступлений не-коней ждать было неоткуда, к превеликому сожалению Среднепочетной Артиллерии и Орды.
И вот поди ж ты – пустотники погоняли чуть не две сотни не-коней, впряженных в гигантскую, о двадцати колесах, повозку длиной футов шестьдесят! А на этой повозке…
Корби опустил дальноскоп, хорошенько потер утомленный глаз и посмотрел снова.
– Что там? – спросил сержант.
– Похоже на гигантский гвоздь, – отозвался Корби. – Гвоздь в шестьдесят футов… и сделанный из чего-то очень странного… Материал сплошь темный и света не отражает. Наверное, это род…
– Пустоты?
– Да, видимо, так. Магически стабилизированная Пустота… Но чего ради тащить ее в Лабиринт? Они же не могут знать, где в итоге окажутся…
Внезапно умолкнув, Корби положил дальноскоп на камень, торопливо вытащил эфемериду и пролистнул страницы, отыскивая нужную таблицу и в ней – траекторию перемещений секции, где находилась запряженная не-конями повозка.
– Сегодня на закате она окажется в самом центре Лабиринта, – выговорил он наконец. – На позиции пятьсот-пятьсот.
– По-моему, там нет ничего такого особенного, – удивился сержант.
– Мне тоже ни о каких особенностях неизвестно, – сказал Корби. – Но однажды я слышал, как кто-то упоминал о знаменитой задачке, которую любили подкидывать в Штабном училище. Она так и называлась: «Проблема пятьсот-пятьсот»… Стало быть, пустотники знают, куда именно пойдет эта секция! И про все остальные секции им с самого начала все должно было быть известно. Иначе они эту штуку так далеко не затащили бы.
– Но как они заполучили бы эфемериду, она же в чужих руках сразу взорвется? – удивился сержант. – Или не взорвется?
– Мы и способности к организации от них не ждали, – мрачно ответил Корби. – А они взяли и организовались. И тот, кто ими командует, определенно разбирается, что к чему. Вот, возьми – может, еще что разглядишь!
Отдав сержанту дальноскоп, он вытащил из кармашка на колчане подставку, вырезанную из слоновой кости, и свинцового солдатика. Солдатик изображал полковника из Полка – сплошное золото и багрянец. Как только Корби вставил фигурку в гнездо, цвета сразу вспыхнули ярче, все линии сделались четче – и вот перед лейтенантом стоял живой офицер из далекого Генштаба, только в миниатюре.
– Полковник Рептон?
– Привет, Корби, – отозвался тот. – Опять с личным докладом?
– Так точно, сэр. Мне следовало бы доложить капитану Феруку, но по официальным каналам пока дойдет… Я и решил обратиться прямо к вам, чтобы вы непосредственно Сэру Четвергу…
Крохотный полковник скривился при упоминании главнокомандующего, но кивком велел Корби продолжать.
– Мы обнаружили большую колонну пустотников на секции семьдесят два – восемьсот девяносто девять. Они сопровождают повозку, запряженную двумястами или даже бóльшим количеством не-коней. На платформе размещен объект длиной шестьдесят и диаметром около десяти футов, заостренный с одного конца. Сделан он, похоже, из Пустоты, хотя и сохраняет свою форму. Могу описать его как гигантский гвоздь, сэр. Так вот, эта секция на закате переместится на позицию пятьсот-пятьсот, я и…
– Пятьсот-пятьсот, говоришь? – В голосе полковника Рептона прозвучала явственная тревога. – И ты уверенно описываешь этот гвоздь как объект несомненно магический?
– Так точно, сэр!
При всей малости фигурки было отчетливо видно, как с лица полковника сбежала вся краска.
– Я немедленно сообщу Сэру Четвергу, – сказал он. – Пожелай мне удачи, Корби.
На этом фигурка застыла, вновь сделавшись простым свинцовым солдатиком.
– Кто бы нам удачи пожелал, – пробормотал сержант, возвращая Корби дальноскоп и вытаскивая из налучи лук. – Еще три отряда к нам двинулись… Явно собираются атаковать!
Глава 14
– Прикинь, а я сейчас кое-что вспомнил, – сказал Фред. – Про свою работу на гражданке! Помню, как я золотые листочки разделял!
– Здорово, – отозвался его приятель по имени Рэй Зеленка. – Аж завидки берут! Я вот ничего толком вспомнить не могу. По-моему, мне многое снится, а проснусь – опять ничего. Плавает прямо рядом, только поймать не могу.
– Все вернется, – заверил его Фред. – Ну не все, но большая часть. Со временем.
Рэй нахмурился.
– Знаешь, у меня такое чувство, что я непременно должен что-то вспомнить, причем срочно. Я должен что-то важное сделать…
– Раз должен, значит вспомнишь, – авторитетно кивнул Фред. – Хотя… какие уж теперь у нас с тобой важности! Мы в этом рекрутском лагере застряли на целый год. И потом еще девяносто девять лет строем шагать…
– Ты хотел генералом стать, – вдруг сказал Рэй. – Ты сам мне об этом говорил. Вот! Я вспомнил!
– Правда? – улыбнулся Фред. – Здорово. А что… неплохая идея, если подумать…
С того времени, когда им обоим «промыли между ушей», минуло шесть недель. В тот день они очнулись, лежа на своих койках, и у каждого к гимнастерке был приколот кусочек бумаги с именем. Кроме имен, им ничего не оставили, и даже их они поначалу не могли прочитать – навык чтения вернулся лишь погодя. И с ним еще некоторые основные умения.
Вот только память о прежней жизни возвращаться упорно не желала. Они разыскали свои тетрадки, но толку от них оказалось немного. Фред заново выучил свой любимый цвет и предпочитаемый способ чаепития. Рэй в собственных записях почти ничего разобрать не сумел. Только осталось смутное впечатление, что Рэй Зеленка – это не настоящее его имя. Он поискал хоть какой-нибудь намек на то, как же его зовут на самом деле, но ничего не нашел. И чего ради ему понадобилось переписывать в тетрадку имена Доверенных Лиц? Какой в этом смысл?
Фамилия Рэя вроде бы подразумевала, что раньше он работал заправщиком чернил. Но никаких подробностей, касавшихся этого ремесла, в его памяти так и не всплыло. Фред уже вспомнил кучу всего относительно своей жизни на гражданке. Рэй – ровным счетом ничего, хотя очень старался. Попытки вспомнить лишь вызывали у него ощущение, о котором он только что говорил Фреду: что-то немыслимо важное вроде бы плавало у самого края сознания, но как только он тянулся туда – сразу отступало во тьму.
Дело всякий раз кончалось почти физической болью. Говорят, так болит давно утраченная рука или нога. А тут была утрачена целая жизнь!
Сколько ни говорил ему Фред, что смытые воспоминания по крайней мере частично со временем восстановятся, утешение с этого было слабое. Когда взвод собирался вместе в нечастые минуты досуга, разговор неизменно сводился к воспоминаниям о «старых добрых временах». Каждому, кроме Рэя, было что вспомнить, и только он сидел тихо в уголке, внимательно слушал и молчал. А вдруг какая-нибудь незначительная деталь из чужого прошлого высечет ту самую искру и он наконец тоже что-нибудь вспомнит?
Сказать по правде, досуга – то есть возможности вникать в чужие жизни и переживать о своей – день ото дня становилось все меньше. Вскоре после промывки мозгов по никому неведомой причине нормальное обучение явно превратилось в ускоренное. А потом его ускорили еще раз. И еще. Поначалу новобранцам полагалось шесть часов на ночной сон и еще два часа личного времени днем. Время между отбоем и побудкой сократилось до пяти часов, потом вовсе до четырех, причем редкая ночь обходилась без подъемов по тревоге, а дневные перемены и перерывы окончательно отошли в прошлое.
Гоняли рекрутов без всякой пощады. Рэй с Фредом теперь довольно-таки неплохо умели маршировать – и со взводом, и в составе более крупных подразделений. Освоили основные элементы строевой подготовки без оружия и с разными видами оружия, как то: заводные бердыши (с механизмами вроде часовых), мушкеты с порохом на Пустоте, взрыв-пики, самовзводные луки, мечи-злорубы и круглые щиты, силовые копья, громобойные ятаганы. Не говоря уже о семнадцати способах отдавать честь и тридцати восьми почетах, имевших хождение в армии.
Что касается оружия, они учились не только вышагивать с ним, но еще и применять его в бою. И чистить, не раня при этом товарищей. Их научили носить все виды формы и защитной брони… хотя взыскательный глаз сержанта Хелва по-прежнему выискивал в их выправке чудовищные недостатки.
А еще им прочно вбили в голову сперва исполнять полученные приказы, а раздумывать над ними – уже потом.
Короче, они понемногу становились солдатами.
– Вообще-то, тебе вроде как полагалось бы уже вспомнить побольше, – сказал Фред. – С колечком и всякое такое.