Меня поражала необыкновенная подвижность этого маленького увальня и его сила. В течение этого дня он обошёл решительно весь дом, и, кажется, не оставалось такой вещи, которой он не осмотрел бы, не понюхал и не полизал.
Наступила ночь. Я оставил медвежонка у себя в комнате. Он свернулся клубочком на ковре и сейчас же заснул.
Убедившись, что он успокоился, я загасил лампу и тоже приготовился спать. Не прошло четверти часа, как я стал засыпать, но в самый интересный момент мой сон был нарушен: медвежонок пристроился к двери в столовую и упорно хотел её отворить. Я оттащил его раз и уложил на старое место. Не прошло получаса, как повторилась та же история. Пришлось вставать и укладывать упрямого зверя во второй раз. Через полчаса – то же…
Наконец мне это надоело, да и спать хотелось. Я отворил дверь кабинета и пустил медвежонка в столовую. Все наружные двери и окна были заперты, следовательно, беспокоиться было нечего.
Но мне и в этот раз не привелось уснуть. Медвежонок забрался в буфет и загремел тарелками. Пришлось вставать и вытаскивать его из буфета, причём медвежонок ужасно рассердился, заворчал, начал вертеть головой и пытался укусить меня за руку. Я взял его за шиворот и отнёс в гостиную. Эта возня начала мне надоедать, да и вставать на другой день нужно было рано. Впрочем, я скоро уснул, позабыв о маленьком госте.
Прошёл, может быть, какой-нибудь час, как страшный шум в гостиной заставил меня вскочить. В первую минуту я не мог сообразить, что такое случилось, и только потом всё сделалось ясно: медвежонок разодрался с собакой, которая спала на своём обычном месте в передней.
– Ну и зверина! – удивился кучер Андрей, разнимая воевавших.
– Куда мы его теперь денем? – думал я вслух. – Он никому не даст спать целую ночь…
– А к емназистам, – посоветовал Андрей. – Они его весьма даже уважают… Ну и пусть спит у них.
Медвежонок был помещён в комнате гимназистов, которые были очень рады маленькому квартиранту.
Было уже два часа ночи, когда весь дом успокоился.
Я был очень рад, что избавился от беспокойного гостя и мог заснуть. Но не прошло часа, как все повскакали от страшного шума в комнате гимназистов. Там происходило что-то невероятное… Когда я прибежал в эту комнату и зажёг спичку, всё объяснилось.
Посредине комнаты стоял письменный стол, покрытый клеёнкой. Медвежонок по ножке стола добрался до клеёнки, ухватил её зубами, упёрся лапами в ножку и принялся тащить что было мочи. Тащил, тащил, пока не стащил всю клеёнку, вместе с ней – лампу, две чернильницы, графин с водой и вообще всё, что было разложено на столе. В результате – разбитая лампа, разбитый графин, разлитые по полу чернила, а виновник всего скандала забрался в самый дальний угол, откуда сверкали только одни глаза, как два уголька.
Его пробовали взять, но он отчаянно защищался и даже успел укусить одного гимназиста.
– Что мы будем делать с этим разбойником? – взмолился я. – Это всё ты, Андрей, виноват.
– Что же я, барин, сделал? – оправдывался кучер. – Я только сказал про медвежонка, а взяли-то вы. И емназисты даже весьма его одобряли.
Словом, медвежонок не дал спать всю ночь…
Следующий день принёс новые испытания. Дело было летнее, двери оставались незапертыми, и он незаметно прокрался во двор, где ужасно напугал корову. Кончилось тем, что медвежонок поймал цыплёнка и задавил его. Поднялся целый бунт. Особенно негодовала кухарка, жалевшая цыплёнка. Она накинулась на кучера, и дело чуть не дошло до драки.
На следующую ночь, во избежание недоразумений, беспокойный гость был заперт в чулан, где ничего не было, кроме ларя с мукой. Каково же было негодование кухарки, когда на следующее утро она нашла медвежонка в ларе: он отворил тяжёлую крышку и спал самым мирным образом прямо в муке. Огорчённая кухарка даже расплакалась и стала требовать расчёта.
– Житья нет от поганого зверя, – объясняла она. – Теперь к корове подойти нельзя, цыплят надо запирать… муку бросить… Нет, пожалуйте, барин, расчёт.
Признаться сказать, я очень раскаивался, что взял медвежонка, и очень был рад, когда нашёлся знакомый, который его взял.
– Помилуйте, это такой милый зверь, – восхищался он. – Дети будут рады… Для них это – настоящий праздник. Право, какой милый…
– Да, милый… – соглашался я.
Мы все вздохнули свободно, когда наконец избавились от этого «милого» зверя и когда весь дом пришёл в прежний порядок.
Но наше счастье продолжалось недолго, потому что мой знакомый возвратил медвежонка на другой же день. «Милый» зверь накуролесил на новом месте ещё больше, чем у меня. Забрался в экипаж, заложенный молодой лошадью, зарычал… Лошадь, конечно, с перепугу бросилась стремглав и сломала экипаж. Мы попробовали вернуть медвежонка на место, откуда его принёс мой кучер, но там отказались принять его наотрез.
– Что же мы будем с ним делать? – взмолился я, обращаясь к кучеру. – Я готов даже заплатить, только бы избавиться!..
На наше счастье, нашёлся какой-то охотник, который взял его с удовольствием.
О дальнейшей судьбе Медведка знаю только то, что он околел месяца через два.
«Не моё дело …»
Крот не любил, когда его называли стариком, и утешал себя тем, что были кроты старше его.
Он жил на большом огороде, который считал своим, потому что здесь жили и его родители и деды.
Хозяин огорода никак этого не мог понять и очень сердился, когда на грядах пропадали овощи: огурцы, картофель, свёкла, репа, горох, морковь и даже редька.
– Этакая прожорливая тварь, – ворчал хозяин. – И не столько съест, сколько испортит.
Особенно сердился он, когда крот подрывал корни и растения гибли прежде времени.
Крот слышал это ворчанье, сидел в своей норе и хихикал над глупым хозяином, который никак не мог понять такой простой вещи, что крот тоже хочет есть.
– Да, я постоянно хочу есть и, кроме того, должен кормить своё семейство, – оправдывал себя крот. – Вся разница только в том, что хозяин работал наверху, а я внизу.
Потом, хозяин не понимал, как приятно откусить только что выбившиеся из земли ростки первой зелени. Зимние запасы надоедают, и остаётся их мало к весне, а тут целый огород с молодыми всходами. Хорошо также полакомиться первыми, самыми нежными корешками.
Вообще, кроту жилось недурно, и его семейство всё умножалось. А хозяин всё сильнее сердился и дошёл до того, что решился истребить в своём огороде всех кротов. Конечно, это было смешно, когда он начал ставить глупые ловушки, лил в норы кипяток, посыпал какой-то дрянью и т. д.
– Нет, ты сначала найди крота поглупее, который полез бы в твою ловушку, – смеялся старый крот, сидя в своей норе.
Когда кому-нибудь живётся хорошо, все остальные завидуют, потому что у самих недостаёт толку устроиться получше.
Так было и здесь.
На хозяйском дворе жили лошади, коровы, овцы, свиньи, козы, гуси, утки, индюки и курицы. Все они были недовольны своим положением и прибегали к кроту жаловаться на хозяина. Особенно надоедали куры. Прибежит как сумасшедшая и начинает орать:
– Ах, ах, куда-куда-куда!.. Куда я снесу яичко! Только снесёшь, а придёт кухарка Маланья и украдёт. Ужасная воровка! Она крадёт мои яйца, а хозяин их ест. Это ужасно-ужасно-ужасно…
Крот терпеливо выслушивал, а потом говорил:
– Не моё дело…
Про себя он думал: «Просто глупая курица, с которой не стоит даже разговаривать».
Приходили и другие. Особенно трогательно жаловался телёнок. Придёт, вытянет шею и жалобно-жалобно мычит:
– М-ма-а-а-ло…
– Чего тебе мало? – спрашивал крот.
– Молока ма-а-ло… Всё молоко кухарка ворует. Украдёт и всё сама выпьет, а мне даёт только остатки, да и те ещё разбавит тёплой водой. Я знаю, какое бывает молоко, а воды не хочу.
– Ах ты бедняга! – пожалеет крот. – Впрочем, не моё дело…
И с телёнком не стоило разговаривать, потому что всё равно ничего не поймёт.
Прибегала овечка и жаловалась, что хозяин каждую весну её стрижёт.
– Ну так что же? Тебе же легче летом, – утешал её крот.
– Легче… Тебя бы постричь, так узнал бы, как это легко.
– Хорошо, хорошо… Проваливай! Не моё дело…
Гуси жаловались на то, что бессовестный хозяин каждую осень забирает их гусенят, колет и съедает.
– Своими глазами видел, как наш кучер Андрон резал моих гусенят, – жаловался старый, степенный гусак. – Разве это справедливо? Уж, кажется, нет на свете лучше птицы, как гусь. Вон петух или селезень – разве они заботятся о своих детях? И не подумают, а я-то – на шаг не отхожу от своего семейства.
Конечно, гусь птица серьёзная, но хитрый крот отвечал одно и то же:
– Не моё дело…
Наконец как-то осенью, когда на огороде все овощи были убраны, к кроту пришли все вместе.
– Рассуди нас с хозяином, – говорили они в один голос. – Обижает нас хозяин… Всех обижает. Ты один живёшь, как следует, и никого знать не хочешь. И домишко у тебя свой, и корму себе всякого в нору натащишь.
Выступил индюк, распушил все перья и забормотал:
– А что всего обиднее, так он же нас всех и ругает, то есть хозяин.
«Ах ты, гусь лапчатый!»
Гусь обиделся и заявил:
– Это ещё ничего не значит, а вот хозяин говорит: «Ты глуп, как индюк!» Это будет похуже…
– Тьфу! Тьфу!.. Шалды-балды, шалды-балды. Тьфу! – ворчал индюк. – Не хочу я с тобой разговаривать… Одним словом, гусь – и больше ничего.
– Господа, это не моё дело, – невозмутимо отвечал крот на все жалобы.
Прибежала свинья. Она была в отчаянии, бросалась в разные стороны и спрашивала:
– Не видали ли моих поросят? Весной было целых двенадцать… да! Что может быть красивее маленького поросёнка? Кожица розовенькая, мордочка розовенькая, розовый хвостик закорючкой. И вдруг… Ах, я не могу говорить. Они подросли к осени, сделались такими серьёзными, ну совсем-совсем настоящие свиньи… И вдруг… Считаю сегодня… хвать: двух нет.