Я думала, что потеряла его навсегда. И все же он здесь. И мы вместе. Что бы нас ни ожидало, это мгновение будет жить и впредь, целая вечность блаженства, незапятнанного смертью или временем.
Я подаюсь навстречу ему и его жадному рту, пока все, что нарастает внутри меня, наконец не взрывается. Меня омывает чистое пламя. Мои глаза широко распахиваются, и я выкрикиваю его имя. По всей комнате сами стены вспыхивают ответной пульсацией всех кристаллов, скрытых в камне. Живых кристаллов, сияющих и вибрирующих в такт с моей охваченной восторгом душой.
Он продолжает ублажать меня, пока я наконец на опускаю ноги с его плеч и не притягиваю его лицо назад к моему. Его губы теплые, влажные и опухшие, а мое тело под его руками, языком и покусывающими зубами дрожит от удовольствия.
– Ты вся такая вкусная, – мурлычет он около мочки моего уха, заставляя меня хихикать в ответ на его щекочущее дыхание. – Я мог бы питаться тобой каждый день своей жизни и никогда не потребовать другой еды.
– А ты уверен, что тебе не наскучит такая диета? – смеюсь я, обвивая руками его шею.
– Никогда, – рычит он и кусает меня за плечо, словно бы в доказательство.
Я растворяюсь в ласках Фора и вздыхаю, переполненная его любовью. Но чего-то не хватает. Чего-то жизненно важного.
– Фор, – выдыхаю я, гладя его шелковистые волосы и эти великолепные плечи. – Фор, я хочу дать тебе то же, что ты дал мне. – Я снова обхватываю его щеки ладонями и поднимаю его лицо, чтобы он посмотрел мне в глаза. – Я… Мне рассказывали… До того, как я приехала сюда, меня проинструктировали, как… сделать мужу приятно. Я могу кое-что попробовать. Если ты этого хочешь.
На его губах играет улыбка, в глазах – понимающий блеск. Но он качает головой.
– Тебе не нужно ничего для меня делать, женушка. Делая приятно тебе, я и сам получаю достаточно удовольствия.
И он не шутит. Я толком не могу это понять, и мне с трудом в это верится, но истина слишком очевидна. Я ощущаю ее в каждом оголенном чувстве, которое он разделяет со мной в эту секунду. Он говорит всерьез. Он любит меня. По-настоящему любит. И это превосходит все самые смелые ожидания, которые я осмеливалась вынашивать. Превосходит все надежды о том, что я найду себе место в этом или любом другом мире. Он любит меня чистой, жертвенной любовью, которая всегда будет ставить меня превыше его собственных нужд.
И осознание этого лишь усиливает мою решимость.
– Пожалуйста, – говорю я. – Я хочу попробовать.
На этот раз, когда я протягиваю руку, чтобы расшнуровать его штаны, он меня не останавливает. Он даже помогает мне и встает, пока я спускаю их с его талии, с его ладно сложенных бедер и мускулистых икр. Наконец я вижу своего мужа во всем его великолепии. Я уже видела большую часть его тела, восхищалась им и побаивалась величия его фигуры и осанки. Но ничто не подготовило меня к этому зрелищу. Да ничто бы и не смогло.
Едва ли я все еще дева. Технически говоря, девственности я не теряла, но мы уже делали такие вещи, что, думается, я вполне могу сорвать с себя этот ярлык. И все же лицо заливает румянец. Я раньше никогда не видела обнаженного мужчину. Выглядит очень странно. А еще он очень красив.
– Я… Я думаю, будет проще, если ты ляжешь, – говорю я.
Он вновь улыбается, его забавляет моя застенчивость.
– Как пожелаешь, любовь моя. – Он растягивается на меховом коврике рядом со мной, прижимая меня к своему крупному телу. Несколько мгновений я так и лежу, водя пальцами по линиям его торса и пресса, исследуя выступающие мышцы и многочисленные шрамы. После долгого задумчивого молчания он перекатывается на бок и снова целует меня, отстраняясь лишь затем, чтобы пробормотать: – Тебе не нужно делать ничего такого, чего не хочется, Фэрейн. Мне достаточно просто быть здесь, с тобой.
– Я знаю, – приподнявшись, я сажусь и смотрю на него, поглаживая его сильное, точеное лицо. – Но мне как раз этого и хочется.
И с этими словами я начинаю целовать его. Сперва смущенно, понемногу исследуя его губами, языком, зубами. Мне хочется повторить то, что он сделал для меня, я чутко слежу за всеми его реакциями. Когда я касаюсь его в определенных местах, он ахает, его тело и душа поют в ответ. Я не спеша упиваюсь каждым мгновением с ним, этим нашим миром для двоих. Этим местом, где мы поочередно разбираем и собираем друг друга заново.
– Ох, Фэрейн! – наконец выдыхает он, когда мои поцелуи опускаются все ниже. – Ты меня с ума сведешь!
Я улыбаюсь.
А затем беру его в рот.
Сперва это странно. Как и все, что было до этого. Мгновение я сомневаюсь в себе. Он такой большой, и, несмотря на детальные инструкции, которые я получила еще до брачной ночи, не уверена, что смогу дать то, что ему нужно. Но его стоны удовольствия и чувства, вибрацией идущие от его души, не лгут. Я набираюсь смелости, тяну и дразню, позволяю кончику моего языка лизать и играть. Это даже приятно – распоряжаться им вот так. Чувствовать каждый его отклик на мои прикосновения, ощущать эту мою новую силу, дарующую ему подобное удовольствие. Физическое удовольствие, да. Но ведь это далеко не все. Он мог бы найти способ утолить свои потребности где угодно. Но то, что даю ему я – мое присутствие, мою любовь, мои восторг и обожание, – это лишь только для нас двоих. Никто другой не сможет дать ему этого, никто во всех мирах.
Много времени не требуется. Он вскрикивает, когда приходит разрядка, и в тот же миг интенсивность его чувств пронзает меня насквозь, заставляя ахнуть. Мое тело загорается, словно его удовольствие было моим, а кристаллы в стенах вокруг нас взрываются красочной симфонией, заполняя мою голову пляшущими огоньками и чудесной, многоголосой гармонией песни.
Глава 4. Фор
Когда она в моих объятиях, кажется, что с миром снова все в порядке.
Помню, как я боялся, что человеческая невеста будет попросту слишком… маленькой. Что мне придется постоянно переживать, как бы не раздавить ее своим большим, неуклюжим трольдским телом. Но Фэрейн, какой бы изящной и хрупкой она ни выглядела, подходит мне так, словно ее создали для меня. Она тесно прижимается ко мне и чертит рукой мелкие узоры на моей груди, проводя линии между созвездиями шрамов.
Я опускаю голову и ловлю ее двухцветный взгляд. Она улыбается, и мое сердце вздрагивает, готовое остановиться от чистой радости. Ее улыбка так прелестна – еще более прелестной ее делает то, как редко она появляется на столь серьезном лице. Можно жить и умереть в свете одной этой улыбки – и никогда не возжелать иной.
И я думал, что потерял ее. Навсегда.
Тишину нашей комнаты вдруг нарушает бурчащий рокот.
– Ох! – ахает Фэрейн, кладя руку на свой голый живот. – Прошу прощения!
Я улыбаюсь и провожу пальцем по изгибу ее груди, в итоге кладя руку на ладонь.
– Должно быть, ты умираешь от голода. Никто не догадался тебя покормить?
Она качает головой.
– Я не хотела никого беспокоить.
Я прижимаюсь губами к ее макушке.
– Ты – их королева, – бормочу я, уткнувшись в ее волосы. – Для них честь, если ты их беспокоишь. – Однако, когда я вновь смотрю на свою возлюбленную, ее ресницы уже опущены, а всякие следы той улыбки пропали. Ее лоб омрачен тенью. Она отталкивается от меня и садится. Она все еще обнажена; ничто, кроме россыпи золотых волос, спадающих с плеч, не прикрывает ее тела. Еще на ней кулон, тот небольшой кристалл урзула, с которым она не расстается. Он лежит прямо у ее сердца, чуть поблескивая.
Боги небесные, как же она прекрасна! Я мог бы вечность лежать здесь и просто смотреть на нее, на каждое мельчайшее движение, что она делает. Наклон ее головы, напряжение в челюсти, когда она сглатывает, движение ее груди, когда она делает вдох. Хотя я недолго смог бы просто смотреть; вскоре меня обуяли бы другие желания, та потребность впихнуть как можно больше радости в то немногое время, что у нас осталось.
Но желудок Фэрейн снова урчит, а ее взгляд устремляется к блюду с едой.
– Постой, – говорю я, поспешно вставая на ноги. – Позволь мне. – И не подумав прикрыться, я пересекаю комнату и иду за блюдом. Подняв крышку, я открываю россыпь фруктов, грибов и маленькую буханку хлеба. Еду, которую я насобирал на кухне, получив заверения кухарки, что ее привезли из Гаварии, дабы усладить язык моей человеческой невесты.
Я возвращаюсь к коврику со своими подношениями. К моему огромному разочарованию, Фэрейн снова надела то красное платье, что я сорвал с нее. Вся шнуровка разорвана и болтается спереди, а лиф лишь частично прикрывает ее прелестную грудь. По крайней мере, мне даровано это благословение.
– Спасибо, – говорит она, когда я ставлю блюдо на коврик перед ней. Она оглядывает еду. – Ты очень внимателен. Знаю, ты, должно быть, был ужасно занят весь день.
– Сильнее, чем ты можешь себе вообразить, – я вновь вытягиваюсь рядом с ней на ковре, опираясь на локоть. – Но ты никогда не покидала моих мыслей. Мне чудом удавалось не броситься к тебе всякий раз, как у меня случалась передышка.
Она кусает гриб и мягкий хлеб, затем жует, закрыв глаза.
– Тебе нравится? – спрашиваю я.
Она кивает, но словно бы слегка давится тем, что у нее во рту.
– Прости, – говорит она. – Очень вкусно, и я умираю от голода, просто… ну, мое тело, похоже, больше не знает, что с этим делать.
– Потребуется время, чтобы заново всему научиться, – я протягиваю руку, нежно провожу пальцем по изгибу ее челюсти. – И чтобы научиться новому – тоже.
Услышав это, она улыбается, ловит мою ладонь и прижимает ее к своей щеке. Этого жеста почти достаточно, чтобы я отшвырнул блюдо прочь и сделал все, что в моих силах, дабы вновь пробудить в ней другой голод. Но это было бы эгоистично. Она измотана. И она мне уже так много отдала. Отныне ее потребности должны стоять в моем сердце на первом месте.
Поэтому я сдерживаю свою похоть. Фэрейн же в этот момент целует мою ладонь, а затем возвращается к еде. Сделав еще несколько глотков, она тихо спрашивает: