– Как оно? – спросил Косыгин.
Я провел ладонью по лицу.
Поглубже затянулся, выдохнул, стряхнул пепел в темноту.
– Без соплей. Но тяжелее, чем в теории.
– Ну, понятно, – коротко поддакнул Жека.
Зная меня, кровавых подробностей не ждал. Молча докуривал рядом.
– Так а что с Библиотекой? Вы как-то договорились? – отгрузил в какой-то момент. – Будете жить?
– А что остается? – лениво отбил я. – До окончания академии так точно.
Косыгин прищурился.
– А дальше?
Я пожал плечами.
– Посмотрим.
– Хрень, конечно, с этой беременностью получилась… – уронил сипло.
– Че теперь пиздеть, – заткнул его я.
Жека сжал челюсти, кивнул.
Еще с минуту постояли. Потом проводил его, сославшись, что завтра рано вставать.
В кухне к тому времени уже было чисто. В ванной шумела вода.
Отвлекся на телефонный звонок.
– Ты как? – громыхнул батя.
Понял, что уже в курсе выезда. Видимо, после разговора с Сарматом меня и набрал.
– Порядок.
– Руки не дрожат?
– Нет.
– Голова болит?
– Нет.
– Ляжешь спать – не думай. Не сможешь уснуть – выпей пятьдесят граммов.
– Понял.
– Все. Отбой.
Дождался, пока освободится ванная. Принял душ, вытерся, натянул трусы, побрился. Когда вошел в спальню, Библиотека спала, отвернувшись к стене и укрывшись по самую макушку одеялом.
«То, что она такая замкнутая, только в плюс», – впервые понял я.
Не будет надоедать пустой трескотней.
Погасил свет, раскинул второе одеяло и лег. Матрас скрипнул и слегка прогнулся. Библиотека шелохнулась, раскидывая по периметру феромоны и тепло, которое я уловил в полумраке, как тепловизор.
Я закрыл глаза. В голове тотчас закружили вертолеты.
Кожа пылала, будто под ней тлели угли. Мышцы звенели усталостью. И, конечно же, мозг вместо сна врубил отработку сегодняшнего выезда.
Бегущий силуэт. Прицел. Выстрел.
Я дернулся. Но глаза не открыл.
Лежал, позволяя событиям наматывать повторы, пока не провалился в наполненное той же хренью забытье.
Глава 8. Море волнуется два
Бойтесь своих желаний. Поистине. Я так не хотела сожительствовать с Черновым, что навлекла на себя череду тяжелых испытаний.
Ночь пролежала как на гвоздях. Волнение буквально разрывало изнутри. Основной причиной тому был тесный контакт с Черновым. Само его присутствие. Даже когда он уснул, задышав глубоко и размеренно, давление не уменьшилось. А в мыслях, кроме того, бродило все, что произошло днем.
Дорога. Больница. Приезд в квартиру. Слова свекра. Бокалы.
К тому же, убираясь в кухне, я еще обрывок разговора между Черновым и Косыгиным захватила.
– Светка искала тебя. Каждый день долбила, чтобы контакт твой дал.
– Виделись вчера, – отмахнулся Чернов, приглушив голос до интонаций, которые сразу же заиграли двойственностью.
– Не скучал, значит, – хохотнул Косыгин.
Чернов не ответил, завершив тему крайне многозначительным, по моим ощущениям, молчанием.
С той минуты лихорадило, как при повышенной температуре. Но мерить я не стала. Сходила в душ и легла, рассчитывая, что сон все сотрет.
Не получилось.
Встала с кровати в еще более разбитом состоянии. Кровавые выделения на ластовице белья заметила при первом походе в туалет. Но они были скудными, живот не болел, так что панику не поднимала. Решила понаблюдать.
Приготовила Чернову завтрак. Пока он ел, собрала контейнеры с собой. Он удивился, но взял. Поблагодарил даже – коротко и сухо. Я неловко отвернулась. Чуть позже заставила себя проводить его до двери.
– Во сколько сегодня вернешься? – спросила, чтобы знать, когда готовить ужин.
Чернов снова удивился. Отложив на комод флакон парфюма, которым только что сбрызгивал шею, приподнял в недоумении бровь.
– Как вчера, наверное, – бросил неохотно, сосредотачивая на мне какой-то непонятный, слишком уж пристальный взгляд. Меня на нервах слегка тряхнуло. Думаю, незаметно. Стояла достаточно далеко, чтобы он заметил проступившие на коже мурашки. – Бывает, задерживают, если выезд затягивается или выпадает что-то экстренное.
Я кивнула, опуская взгляд.
– Я приготовлю ужин к девяти, – отчиталась по своей части. – Если задержишься, разогрею.
Он пожал плечами.
И вышел.
Мой день пролетел в хлопотах.
Протерла полки в шкафах. Разложила вещи так, чтобы все необходимое сейчас было под рукой, а то, что будет нужно позже – не мешалось.
Потом взялась за полноценную уборку. Вроде бы чисто, но сидеть без дела не хотелось. Занять руки – значит, занять голову. Прошлась с тряпкой по всем поверхностям спальни. Сменила постельное белье, бросила сверху связанный мамой толстый красный плед. Выгрузила на полку книги. На стол поставила несколько фотографий, а на тумбочку у кровати – сделанный своими руками светильник – простой, но красивый. Пропылесосила, выдраила пол, чтобы все блестело.
Перебралась в кухню. Вынула из шкафчиков всю посуду, а ее оказалось немало. Перемыла и натерла до блеска. Разложила, как самой удобно.
Потом пошла в ванную. Поменяла полотенца, разобралась с машинкой, загрузила стирку. Освежила душевую кабину, раковину, зеркала.
Квартира задышала совсем иначе.
Ну, так мне, по крайней мере, казалось.
Сбегав в магазин за продуктами, я прихватила еще роскошную герань, вазу для фруктов, милые подставки под тарелки и оригинальный фарфоровый заварник. Мелочи, но с ними в кухне стало уютнее.
Попила чай с глазированным сырком и взялась за готовку. На первое сварила борщ – густой, как мама учила, чтобы ложка стояла. А на второе – гречку с тушеной говядиной и овощной салат.
Сытно. По-домашнему. Без излишеств.
К приходу Чернова поймала себя на том, что тянет живот. Но отлеживаться не стала. Во-первых, неудобно, нужно же накрыть на стол, потом убрать все. А во-вторых, учитывая физическую подготовку, я была уверена в своем здоровье.
Выдержу. Терпеть – не привыкать.
– Ни хрена себе, ого, – выдал Чернов, увидев на столе борщ.
Вроде как снова удивился.
А я следом за ним… Что тут необычного?
Стало неудобно, и я просто отвернулась к раковине.
По позвоночнику заструились молнии. Телу стало горячо, а щекам – аж колко. Руки задрожали, но я пристроила их в работу – губка в одной руке, тарелка в другой. Вода шумела, маскируя странно сбившееся дыхание. По ногам в это время носился и скручивал кожу холодок.
– А ты почему не ешь? – окликнул вдруг Чернов.
Голос прозвучал буднично. Но я с непривычки все равно разволновалась. Потому, вытерев руки и взяв немного каши, поспешила за стол. Отбывая очередную повинность, уткнулась носом в тарелку.
Жевала и глотала, не чувствуя вкуса. Чернов тоже ел молча, но темп у него был уверенный. Так что вскоре я снова подскочила, чтобы забрать грязную посуду и насыпать ему второе.
– С тобой все в порядке? – спросил он, когда я уже накладывала гречку.
Я замерла.
Что еще за вопрос?
В замешательстве обернулась. Машинально опустила взгляд на табуретку – именно туда смотрел Руслан. И в тот же миг в груди что-то оборвалось.
Кровь. Небольшое, слегка смазанное, но очень яркое пятно.
Ложка выскользнула из пальцев и со звоном полетела по плитке.
Чернов поднялся и двинулся на меня. Я же не могла пошевелиться, даже глазом моргнуть. Оцепенела.
Жар по лицу. Ледяной холод вдоль позвоночника. Перекрывший дыхание ком. И сердце – туда-сюда, туда-сюда… Набатом. Гулко. Одуряюще громко. Словно оно одно на весь мир пашет.
Не выдержала, когда Чернов оказался слишком близко. Выйдя из ступора, вжалась поясницей в столешницу.
Если кровь на табуретке… значит, пятна есть и на моей одежде…
Очередная тепловая волна ударила в голове. Дышать стало совсем трудно. Показалось даже, что мы снова на вершине Кавказа, как было на полевых сборах на третьем курсе, перед затяжным марш-броском.
Воздух разреженный. Слизистые и легкие горят. Шаг в сторону – пропасть.
– Так быть не должно, – по-военному коротко дал оценку происходящему Чернов. И перешел к вопросам: – У тебя что-то болит?
Я пробормотала что-то невнятное, и он протянул руку, словно собирался проверить лично. Вспыхнув, я резко дернулась в сторону. Подальше от него.
– Немного тянет живот, – отрапортавала по факту, пытаясь укрыться от его настойчивого взгляда за собственными волосами.
Хотела даже герань схватить. Выставить перед лицом.
Но это было бы слишком глупо.
– Давно? – вырвал меня из суматошных мыслей спокойный голос Чернова.
– Пару часов.
Пауза. Затяжная. Еще более смущающая.
– Переоденься. Сейчас поедем в больницу, – скомандовал все тем же ровным голосом, без эмоций. – Я пока матери позвоню.
– Мы можем ничего не делать… – зачем-то ляпнула я.
С намеком на то, что срыв беременности развяжет нам двоим руки гораздо быстрее, чем роды. И тут же задохнулась от осознания, что я реально могу потерять сына.
Потом… Это осознание догнал ужас.
Сильнейший страх скрутил все внутренности и сделал тело тяжелым и ватным.
Я снова не могла двигаться.
Пока соображала, как спасать малыша, Чернов тоже думал.
– Это опасно, – решил он в итоге.
С тем же хладнокровием.
Я подняла взгляд. Зачем-то посмотрела ему в глаза. В них мелькнуло нечто такое, что вынудило меня всю сжаться. Изнутри. Остро. До ломоты. Но что именно, я не поняла.
– Алло, мам…
Я торопливо выскочила из кухни, зашла в спальню, дернула из шкафа какие-то вещи и побрела с ними в ванную.
Раздевшись, обнаружила кровь не только на белье, но и на бедрах, халатике… Бросило в дрожь. От всего сразу. Мыслей было много! Но я старалась гнать их и сохранять трезвый рассудок.
Подмылась и оперативно оделась.
Обычных прокладок не было, и я снова прилепила к трусам тонкую ежедневку.
– Что ты там делаешь? – спросил Чернов, слегка стукнув в дверь костяшками. – Мама сказала не тратить время на душ. Нужно как можно скорее попасть в больницу.