После вечерних посиделок вставать пришлось рано: по расписанию почтовая карета из Миссури приходила в Форт-Смит утром, а мы с Квинтой планировали встретить Фицджеральда прямо как он прибудет в город. Думали пройтись пешком, но Боб Келли-племянник всё равно отправился в город за пивом, и мы подъехали на его повозке до Третьей улицы. Потом Боб свернул к пивоварне, а мы сели на террасе ресторана напротив почтамта. Нам вынесли кофе и пончики, и мы коротали время за почти бессодержательным разговором, пока наконец на Второй улице вдали не показалась резво едущая почтовая карета.
Фицджеральд выскочил из кареты первым — не иначе, засиделся. Потом выбрались две немолодые дамы — я их знал в лицо, потому что встречал в Форт-Смите, но не знал фамилий. Фицджеральд галантно помог им спуститься из экипажа. Дам встречали, и они удалились, обсуждая с встречавшими новости. Затем наконец вылез Барнетт, очень неловко налегая на палку.
— Нога прямо окостенела, — пожаловался он нам раньше, чем поздоровался. Фицждеральд между тем распоряжался с багажом. Квинта жестом подозвал пару негров, и они поволокли саквояж Фицджеральда и чемодан Барнетта в лучшую городскую гостиницу «Сент-Чарльз», которая располагалась рядом с тем рестораном, где мы до того поджидали гостей — и снова сели поджидать, пока гости после дороги умоются и немного приведут себя в порядок.
Первым прихромал Барнетт, слегка счистивший с себя дорожную пыль, сел, старательно пристраивая больную ногу, и заказал плотный завтрак себе и Фицджеральду. Пару минут спустя появился и наш миссурийский олигарх, чисто вымытый, причесанный волосок к волоску и безупречно одетый.
— В какую глушь вы забрались, Миллер, — молвил он, принимаясь за завтрак.
— В этой стране есть места и поглуше, — возразил Квинта, — А тут река есть и пароходы…
Мы с ним делали вид, что продолжаем пить кофе.
— Пароходы — это практически прошлый век, — заявил Фицджеральд. — Да и река у вас течет куда-то не туда.
— Юг, Техас, Мексика… и дальше можно распространяться в том направлении, — сказал Квинта. — Бразилия, Аргентина, Калифорния… Австралия…
— Ты еще скажи — Индия и Китай, Квинтус, — насмешливо отозвался Фицджеральд. — Что ты там можешь предложить? Вентиляторы?
— Я, между прочим, продал партию вентиляторов на Кубу, — возразил Квинта. — А мистер Миллер полагает, что велосипеды хорошо будут продаваться в Японии.
Барнетт поперхнулся яичницей.
— Мистер Миллер склонен высказывать интересные идеи, — согласился Фицджеральд.
Я, кажется, слегка покраснел, надеюсь, под загаром это незаметно было. Про Японию я, конечно, ляпнул Квинте не подумав: в нашем 1866 году насчет Японии было глуховато. То есть американские корабли уже намекнули японским правителям, что надо бы заканчивать с политикой самоизоляции и открывать порты для иностранных судов, и даже договора о торговле японцы заключили — не только с США, но и с некоторыми другими странами, но страна Нихон все еще сопротивлялась открытию как внутри себя, так и в конфликтах с иностранцами. Так что предложение торговать там велосипедами выглядело сейчас довольно эксцентрично.
— Не всегда же там закрыто будет, — проговорил я, будто не видя в своем предложении ничего странного. — Да они вот-вот откроются… А народу в Японии много.
— Может быть, может быть, — неопределенно пожал плечами Фицджеральд.
— Какие планы на сегодня? — спросил Квинта.
— Я полагаю, сейчас ты нам все тут покажешь, — предложил Фицджеральд, но Барнетт перебил:
— Лично я — спать. Это ты у нас способен выспаться в дилижансе, а я от малейшего толчка просыпался. Нога болит, — объяснил он.
— Врача, может, позвать? — предложил я.
— А что тот врач… — отмахнулся Барнетт. — У меня мазь есть.
— Ну значит, — подвел итог Фицджеральд, — мы с Квинтусом погуляем по городу, посмотрим, а вы с Барнеттом пока отдыхайте. Ближе к вечеру соберемся и поговорим.
— Квинтус-то почему? — пробормотал я. — Квинта ведь.
— Да нет, непонятно, почему Квинта? — рассмеялся Фицджеральд. — Ведь Feminine…
— Или Plural Neuter, — возразил Квинта.
— Вы о чем? — спросил я. Нет, что феминина — женский, или плюрал — множественный, я догадался, но смысл разговора ускользал.
— Склонение латинских числительных, — непонятно пояснил Квинта.
— И?
— Вообще-то я хотел вокатив, но записали с ошибкой: А вместо Е, — продолжал непонятно пояснять Квинта. — Я и подумал: ну и черт с ним!..
— Жил в Хартфорде один джентльмен по имени Джон Смит, — посмеиваясь, рассказал Фицджеральд. — И всех своих сыновей он тоже назвал Джон Смит. А чтобы в семье не путались, первый сын стал зваться Джон Секундус, второй — Джон Терциус, третий — Джон Квартус. И когда у старого джентльмена появился первый внук, он предложил сыну, чтобы внука назвали Джоном Квинтусом.
— Мать возражала, но когда дед подкинул деньжат, смирилась, — кивнул Квинта. — Так и жил всю жизнь Квинтусом. И когда в армию записывался, даже не задумался, как называться. Ну то есть задумался, когда передо мной записалось пять Смитов, из них два Джона. Решил, что Квинтусом мне жить привычнее…
Они с Фицджеральдом наконец ушли, Барнетт тоже уковылял к себе в номер. Я хотел было пойти на завод к Джонсу и Шиллеру, но вовремя сообразил, что туда Квинта заведет Фицджеральда в первую очередь. Болтаться в городе смысла не было, и я нанял извозчика, чтобы не бить ноги по жаре.
Подъезжая к дому, я услышал, что во дворе тюкает топор. Эмили и Сильвия кололи дрова. Я, конечно, тут же отобрал у них инструмент и занялся делом сам. Выяснилось, что дрова посреди жаркого лета понадобились не просто так, а для варенья. Джон ЛеФлор принес корзину персиков, и миссис деТуар затеяла их тут же переработать, чтобы не пропали. На мой взгляд, персики в нашем доме способны пропасть лишь в желудки, а никак не на помойку, но зимой ведь точно сладенького захочется.
После довольно голодных военных лет миссис деТуар была буквально одержима идеей запасать продукты на зиму, поэтому на свободные деньги покупались стеклянные банки для консервирования, а за нашим домом образовался небольшой огородик, где вилась фасоль, валялись толстеющие на глазах тыквы — ну и еще кое-что по мелочи.
Вот и сегодня миссис деТуар попросила у миссис Макферсон на время медный тазик, а девочкам поручила растопить железную печку, которая была вынесена на лето во двор примерно для таких нужд.
Весь день я задумчиво посматривал в сторону города, размышляя, когда начнется время обозначенного Фицджеральдом часа «ближе к вечеру», а около пяти переоделся в приличный костюм и направился в Форт-Смит. Посланный за мной извозчик перехватил меня где-то на половине Пото-авеню.
Ужин (или это обед? никак не пойму) для нашей компании накрыли в отдельной гостиной, и мы могли обсуждать дела, не привлекая внимания соседей.
Впрочем, первые минут десять ничего особенного и не происходило: мы обсуждали погоду, город и афиши театров. Некоторую нотку индивидуальности привносил тонкий аромат «той самой» мази, который сопровождал Барнетта, но он по крайней мере отоспался и отдохнул. Фицджеральд был снова свеж, тщательно причесан и безупречно одет. Я, как обычно, сперва испытал чувство собственной неполноценности оттого, что мой костюм на порядок дешевле его, а потом как-то притерпелся и перестал смущаться.
— У меня создалось впечатление, Миллер, что вам на деревенском просторе легче думается, — заметил Фицджеральд. — Что вы там придумали, пока сидели на моем заводе в Канзас-сити? Пивную пробку? А тут, не успели вернуться — колючая проволока, сетка, машинки для сетки и проволоки, резиновая шина, велодрезина эта…
— Велодрезина — это не я, — возразил я. — Да и машинки для проволоки…
— Тем не менее, — отмахнулся Фицджеральд. — Вокруг вас в этом городе сразу начинается какое-то изобретательство, а в Канзас-сити даже ваше личное изобретательство начало заканчиваться. Вы, собственно потому и уехали…
Я промолчал. Уехал я главным образом потому, что мне не нравилось, когда Фицджеральд вмешивался в плоды моих размышлений. Как по мне, он был чересчур энергичным. Подавлял морально.
— А здесь вас постоянно отвлекают, — продолжил Фицджеральд. — То вы штаны кроите, то в лавке торгуете… — и все равно арканзасский климат для вас плодотворнее миссурийского.
— Оно само как-то так получается, — пробормотал я. — Да и долго ли десяток штанов раскроить?
— Я решил создать вам здесь условия для работы…
Меня это малость напрягло. Вот почему-то не хотелось мне, чтобы Фицджеральд торчал рядом и отгонял от меня мух. Правда, оставалось надеяться, что под «условиями для работы» Фицджеральд все-таки имеет в виду что-то другое.
— Я сегодня купил участок под застройку на вашей Пото-авеню, — продолжил Фицджеральд. — Организуете там лабораторию. Подберете себе персонал и занимайтесь себе изобретательством сколько влезет…
— Стоп, — сказал я. — Как вы это себе представляете? Вы платите, я сижу изобретаю… в качестве кого? Наемного работника? У меня что, план по изобретениям будет? Два изобретения в месяц, а не то вали за ворота?
— Нет. Совместное предприятие: я и вы. Я плачу деньги, вы изобретаете. Хотите — два изобретения в месяц, хотите — два в год. С меня участок, здания, некоторая сумма на организацию работ — ее позднее оговорим, когда конкретика яснее станет. Я оплачиваю аренду оборудования и работы по вашим заказам на заводе Джонса и Шиллера.
— Очень щедро, — заметил я.
— Мы обговорим мою долю в распределениях прибыли от изобретений, — Фицджеральд пояснил условия.
— А если обнаружится, что от моих изобретений никакой отдачи нет? — спросил я.
— Через год, считая от этого дня, собираемся и оцениваем прибыли и убытки. Если убытки перевесят, год на исправление ситуации. Если убытки сохранятся через год — ликвидируем фирму, я забираю свою землю и недвижимость, вы забираете свою чертежную доску и наработанные документы.
— Мистер Фицджеральд планирует заняться производством колючей проволоки, сетки и соответствующих машин, — проинформировал меня Барнетт. — Он полагает, что продать этого он