— Хорошие веллингтоны, — похвалил Фокс обувку: — Не очень высокие, голенище не очень узкое — все как я люблю…
Дуглас поджидал его в вестибюле гостиницы и первым оценил новую одежду Фокса. Кроме сапог, Фокс обзавелся яркой рубашкой, штанами из синей шерсти и шляпой-кошут.
— Где ты такую куртку купил? — удивился Дуглас. — Я тоже такую хочу!
Куртка выглядела очень нарядно: с замшевыми нашивками, с бахромой, с узором бусинками.
— В городе Олате купил, когда мимо проезжал. Там какой-то парень заказал вот это все, — Фокс провел рукой по приятной на ощупь коже, — но когда время забирать куртку подошло, деньги у него нечаянно закончились. Махнул рукой и уехал без куртки. А я, когда мимо проезжал, заглянул в магазин конфет купить… ну, скучно ж ехать в дилижансе, — без тени смущения признался он. — А там она. Я живенько примерил, купил не думая, и бегом к почте, пока карету дальше не отправили. И до самого Канзас-сити все расстраивался — дорого же! И это ж для праздников куртка, ее часто не наденешь…
— Надо бы и мне в Олат съездить, — сказал Дуглас, завидуя.
Сам он сейчас тоже был одет для верховой езды, но у него как-то не получалось выглядеть pistoleer. Или простоватый парень из Канзаса, или джентльмен с Востока, переодевшийся по-западному — а ничего среднего у него как-то не выходило. Нет, ну можно еще под индейца замаскироваться — но это тоже было не то.
Так что сейчас он предпочел быть джентльменом.
Вместе с Фоксом он доехал на извозчике до платной конюшни, а там конюх предложил им выбирать из полудюжины лошадей. Лошади были слишком хороши для сдачи внаем, и, собственно, для найма кому попало и не предназначались. Однако Дуглас в городе уже не считался «кто попало», и вскоре они выехали к реке Канзас, причем Фокс ворчал, что у него свое седло есть, привычное, надо было взять его.
Около недавно пущенного в строй железнодорожного моста было место, огороженное сейчас, пожалуй, разве что следами от кольев. Веревки растащили на сувениры, и колья, и даже песок, как сказал Дуглас, продавали в бутылочках со специальными этикетками, — впрочем, торговля песком не сильно процветала, покупатели предпочитали окровавленные щепки, а здесь щепок уже не осталось — голая земля, местами свежеперекопанная.
— Вот, — сказал Дуглас. — Здесь все и было.
Фокс молчал, с прищуром осматривая дальний берег со станцией Армстронг, брошенные хижины паромщиков поодаль, реку Миссури на севере, фермерские поля на юге.
— А красивое место было, пока мост не построили, — проронил наконец он.
— Да, — согласился Дуглас, тоже рассматривая солнечные дали.
— Ты зачем меня сюда привез? — спросил немного погодя Фокс.
— Да как бы тебе сказать… — замялся Дуглас. — Этот велопробег… Там очень неравные условия для гонщиков. Неминуемо кто-то будет отставать. А у меня в голове дурные мысли засели… Все мне кажется, что эти Рейнхарты — не единственные в Миссури, у кого личное кладбище в огороде. Тут же бушвакеры, джейхоукеры, да кто угодно… Банды и сейчас еще встречаются.
— Мне кажется, ты слишком нервничаешь, — поразмыслив, ответил Фокс. — Банды бандами, а вот как-то не принято в народе придурков обижать, а чудак на этой колесной хрени — он точно придурок. Посмеются и отпустят, если что.
— Это ты Дэна за придурка держишь? — ухмыльнулся Дуглас.
— Дэн как раз не придурок, но когда он на этом своем бицикле по городу кататься начал — легко было перепутать, — рассудительно ответил Фокс. — Нет, бандиты — это не страшно, они разве что ограбят, если, скажем, часы есть или денег много, а семейки вроде этих Рейнхартов не так уж часто встречаются.
— Мне спокойнее будет, если я присмотрю, чтобы с аутсайдерами гонки ничего не случилось — проговорил Дуглас. — Буду в процессии самым последним. Только, конечно, на лошадке, этим велосипедам я не доверяю.
— Это другое дело, — согласился Фокс. — Но неужели ты себе напарника ближе не нашел?
— Стыдно, — признался Дуглас. — И потом, я и кроме этого имею на тебя виды. Ты мне для западного колорита нужен.
— Лиса из Кентукки изображать?
— Какой ты догадливый…
Изображать Лиса Фоксу пришлось уже в этот день, потому что Дуглас затащил его вечером к Фицджеральдам, а у Фицджеральдов были гости, и среди них — да, как раз девицы с Востока. Куртка, кобура с револьвером, которую обязательно просил нацепить Дуглас, и шейный платок с узором в «турецкие огурцы» произвели на них убойное впечатление. Ну и сам Фокс был хорош: выглядел как примерный мальчик, отчего у присутствующих дам старше тридцати начали пробуждаться материнские чувства. Мужчины были сдержаннее, их бусиками на куртке было не пронять, хотя револьвер некоторых впечатлял. И общество собралось исключительно юнионистское, а потому мальчик-конфедерат их слегка веселил и немного раздражал. Однако Фокса его мятежное прошлое ничуть не тревожило, и смущался он лишь тогда, когда поминали Лиса из Кентукки. Очень мило смущался, девицы оценили.
Темой вечера был технический прогресс и предстоящий велопробег. Однако велосипед в дом тащить смысла нет, поэтому притащили пишущую машинку — только что сделанную по чертежам, присланным из Форт-Смита, прямиком со слесарного стола.
Заправили лист, и все начали пробовать писать: одним пальчиком, очень медленно, отчего солидный джентльмен с Востока вскоре заявил, что это не больше чем игрушка, а деловым людям такими глупостями лучше и не заниматься.
— Просто это не так делается, — неожиданно встрял Фокс.
— А как? — оглянулся на него восточный джентльмен.
Фокс оглянулся, подобрал со столика-геридона книгу, которую его недавно попросили подписать «С сердечным приветом от Лиса из Кентукки», раскрыл на первой попавшейся странице, сел за машинку и начал бойко набивать текст, используя слепой десятипальцевый метод, как Дэн учил. Дэн, правда, из всего метода знал только название, а потому метод, которому он учил своих друзей, был скорее восьмипальцевый и астигматичный, однако по сравнению с печатью одним пальцем, да еще человеком, который не освоился с клавиатурой, выглядело очень выигрышно.
— Вот, — поднял он глаза от книги, допечатав машинописную страницу. — Только я мало тренируюсь, поэтому так медленно.
Солидный джентльмен задумчиво смотрел на машинку.
— Да, — сказал он наконец Фицджеральду. — Теперь вы меня убедили…
Пишущую машинку, так же как и велосипед, изобретали весь девятнадцатый век, и об этом можно написать отдельную книгу. Однако серийность производства и коммерческое применение достигнуты были только в 1870х годах. Как утверждают, первым романом, напечатанным на пишущей машинке, был «Гекльберри Финн» Марка Твена и произошло это в 1876 году. Только вот у Автора появилось подозрение, что в этом романе первой напечатанной на машинке книгой станет очередной том приключений Лиса из Кентукки — примерно лет на десять раньше.
Однако читатели наверняка попросят Автора уточнить насчет новых одежек Фокса: что за веллингтоны? Почему не ковбойские сапоги? Где джинсы и стетсон? И вообще, где тот культово-ковбойский прикид? Не, ну куртка, может, и сойдет…
Если отложить в сторону куртку с бусиками и бахромой, отвечает Автор, то из всего культового прикида на тот момент, когда Фокс занялся шопингом, существовали разве что шейные платки — ага, вот именно с «турецкими огурцами». Впрочем, «турецкие огурцы» или просто «огурцы» — это чисто русское название, американцы иногда называли «Persian pickles» (персидские соленые огурцы), а вообще в английском языке этот узор назывался «пэйсли», от названия города Paisley в Шотландии, где ткани с таким узором производили в огромных количествах.
В 19 веке этот узор очень любили, рисовали его и на шелках, и на простеньком ситце — и, разумеется, на шейных платках. В двадцатом веке узор стал считаться скорее старомодным и его начали забывать, но платки с узором пейсли неожиданно стали считаться частью американского наследия и символом американского Запада, а с 1970х годов, когда символ вольного Запада нацепили на себя байкеры, репутация банданы с узором пейсли начала приобретать откровенно бандитский оттенок. Но это в Штатах. В Европе с самого начала двадцатого века шейный платок, закрывающий лицо, считался непременным атрибутом американского гангстера: в карикатурах грабитель постоянно изображен с черной банданой, закрывающей нижнюю часть лица. Так что в этой части света приходилось разъяснять, что бандана, носимая таким образом ковбоями, в основном применялась не для ради пущей анонимности, а как средство индивидуальной защиты от пыли.
Однако в 1866 году, когда Фокс купил себе яркий платочек на шею, это еще не было ни бандитским атрибутом, ни символом Запада — да и вообще, узор на платке западного парня не обязательно был пейсли. Одна западная железная дорога примерно в то время снабдила своих работников платками в синий горошек — чтобы, значит, сразу было видно, где человек работает.
С веллингтонами примерно такая же история. Жил в Англии герцог Веллингтон (тот самый, который герой войны с французами) и заказал он как-то сапоги для верховой езды. В то время в моде были так называемые гессенские сапоги с кисточками. Герцогу кисточки нужны не были, голенища он любил примерно до середины икр, и чтобы кожа была телячья, мягкая. А, и еще каблук! Обязательно чтобы был каблук высотой в дюйм, а то со стременами неудобно. В гости в таких сапогах не пойдешь — простоваты, и для парадного портрета не попозируешь — тут уж лучше в гессенских, живописцы любят кисточки вырисовывать, а вот для верховой езды — в самый раз. И мода на такие сапоги для верховой езды распространилась и на Америку. А в Штатах путь веллингтонов пошел по двум ветвям эволюции.
Сапоги для верховой езды начали приспосабливаться к местным реалиям, а в этих реалиях отлично выезженных породистых английских лошадей чаще всего не было, а были полудикие лошадки, которым сбросить ездока — одно удовольствие. А тащиться за лошадью, застряв ногой в стремени — так себе развлечение. Поэтому от хорошего сапога требовалось, чтобы он без проблем отделялся от стремени, или, если не получилось отсоединиться — легко снимался с ноги. Так и родился классический ковбойский сапог, на который потом навертели всякого украшательства. Но в тот момент, когда Фокс себе обувку покупал, на полках обувных магазинов были только серийно выпускаемые веллингтоны. У этих ботинок более округлый носок и более низкий каблук, чем у типичных «ковбойских сапог». История истинно ковбойского сапога началась чуть позже, в начале 1870х, и один из ранних очагов производства — как раз город Олат, штат Канзас, мимо которого Фокс проезжал в почтовом дилижансе.