— Мне так неудобно… Я, видите ли, совершенно случайно зашел в столовую, — начал оправдываться Жакмор, — и она была там…
— Ну и что?! — рявкнул Ангель.
Он оттолкнул Жакмора и ринулся в столовую. Психиатр шел по следу. Он воздержался от комментариев, хотя было очевидно, что гнев Ангеля выражал не что иное, как досаду на свою собственную неспособность обращаться с детьми.
На ходу Ангель сочинял гневную тираду. Он редко выходил из себя, и это всегда происходило из-за детей. Ему следовало больше заниматься их воспитанием. Его трясло от злости. Сердце бешено колотилось в груди. Издевается она, что ли…
Он распахнул дверь и застыл на пороге. Лежа на обеденном столе, со спущенными до колен штанами, Клементина извивалась всем телом. Грудь вздымалась, кулаки судорожно сжимались. По глади стола взад-вперед скользили подрагивающие ягодицы. Бесстыдно раздвигались ноги, из приоткрытых губ вырывались слабые стоны. Ангель бестолково потоптался и попятился к выходу. Его лицо медленно принимало пунцовый оттенок. Он закрыл дверь и быстро вышел в сад. Жакмор остановился на крыльце, проводил Ангеля взглядом до поворота аллеи и вернулся на кухню.
— Интересно… — протянул он.
В считанные секунды он устранил последствия детского полдника. Пресытившиеся засранцы радостно лепетали. Он утер измазанные мордашки и вытолкнул грязнуль из кухни.
— Идите поиграйте с папой, — сказал он.
— Ачу… Тину, — потребовал Жоэль.
— Тину, — повторил Ноэль.
Ситроэн безмолвно направился в сторону сарая, братья поспешили за ним. Жакмор, насупившись, прислушался к звукам, доносившимся из сада, и нерешительно зашел в столовую. Перевернувшись на живот, Клементина продолжала непристойно извиваться. Психиатр принюхался, после чего с явным сожалением покинул столовую и поднялся к себе. Он растянулся на кровати и попробовал замурлыкать — получилось довольно неубедительно. Несмотря на все старания, приходилось расписываться в собственной беспомощности. Кстати, умел ли мурлыкать черный кот, которого он пропсихоанализировал несколько недель назад? Он принялся размышлять о Клементине — тоже интересная тема. Может быть, надо было до нее дотронуться? Он понюхал свои пальцы. Пахло служанкой, но запах был вчерашним, а потому совсем не стойким. Вот сидит он здесь, на кровати. А как же та женщина, наверняка продолжающая бесноваться внизу? Он сел, встал, вышел на лестницу. Перед дверью в столовую остановился. Прислушался. Было тихо. Он вошел.
Полуголая Клементина, похоже, заснула; во всяком случае, она перестала дергаться и лежала теперь неподвижно, завлекающе выпятив ягодицы. Жакмор почувствовал себя как-то срамно. Он подошел поближе. Услышав шаги, она зашевелилась и приподнялась. Жакмор замер.
— Простите, — сказал он. — Мне показалось, что вы звали.
Она взглянула на него усталыми мутными глазами и спросила:
— Что я делала на этом столе?
— М-м-м… — промямлил Жакмор. — Не знаю. Вам, наверное, было жарко.
Только тут она заметила беспорядок в своем туалете.
— Какой-то кошмар, — начала она и, как Ангель несколько минут назад, покраснела до корней волос.
— Скажите, а… — запнулась она на полуслове.
Села, даже не пытаясь прикрыть голые ноги.
— Чего уж тут… Что, вы меня никогда голой не видели?
Сбитый с толку Жакмор не знал, что и ответить.
— Я, наверное, буянила, — предположила она, начиная одеваться.
— Боюсь, что да…
— Ничего не понимаю, — сказала Клементина. — Собиралась приготовить детям полдник и вот… я здесь.
Она ощупала свой затылок.
— Я помню, что упала на этот стол. Вон шишка какая.
— Здорово же вы суккубнулись, — высказался психиатр.
Она подтянула штаны и пригладила растрепанные волосы.
— Ну да ладно, бывает, — заключила она. — Не думала, что меня так прихватит. Пойду готовить полдник.
— Они уже пополдничали, — сказал Жакмор.
Лицо Клементины помрачнело.
— Кто их накормил?
— Ваш муж, — ответил Жакмор. — А я вытер им мордашки.
— Ангель сюда заходил?
— Да, — ляпнул Жакмор.
Она быстро прошла мимо него и вышла в сад. Свернув на аллею, она уже почти бежала. Жакмор, поднимаясь к себе, шевелил мозгами — мыслил. А значит, существовал. Но обособленно.
X
Ангель взял в руки клепальник и приступил к другому борту. Он приставлял наковальню с внутренней стороны борта, когда появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Клементина. Увидев мать, двойняшки радостно завизжали. Ситроэн подошел к ней и взял ее за руку. Ангель поднял глаза, оценил ситуацию и насторожился.
— Кто их накормил? — спросила она.
— Я, — сухо ответил Ангель.
Она была удивлена его тону.
— А по какому праву?
— Хватит! — отрезал Ангель.
— Я спрашиваю, по какому праву ты взялся кормить детей, если было раз и навсегда решено, что ты ими заниматься не будешь?
Клементина не успела даже закончить фразу, как на нее посыпались затрещины. Она зашаталась. Ангель, бледный как простыня, затрясся от ярости.
— Все! — гаркнул он.
Казалось, он успокоился, она поднесла дрожащую руку к щеке.
— Я сожалею, — наконец произнес он. — Но ты заходишь слишком далеко.
Дети подняли крик. Ситроэн наклонился, подобрал с земли гвоздь и изо всех сил всадил его в ногу Ангелю. Тот даже не пошевелился. Клементина расхохоталась навзрыд.
— Довольно! — отчеканил Ангель.
Она замолчала.
— А вообще-то, — продолжил он, — я сожалею только о том, что бил не изо всех сил.
Клементина покачала головой и пошла к дому. Дети семенили за ней. Ситроэн оборачивался и бросал на отца злобные взгляды. Ангель задумался. Он мысленно прокручивал только что произошедшую сцену и нервно морщился; потом вспомнил, как жена лежала на обеденном столе, и краска залила его лицо. Он знал, что больше никогда не вернется домой. В сарае имелось достаточно опилок, чтобы мягко спать, да и ночи стояли теплые. Он почувствовал какое-то жжение в левой ноге, наклонился и выдернул гвоздь с маленькой золотой шляпкой; на холщовой штанине раздавилось бурое пятнышко величиной с клопа. И смех и грех. Жалкие опарыши.
XI
С тех пор как Ангель переселился на свою верфь, Жакмор старался держаться от дома подальше. Он чувствовал себя неловко в присутствии Клементины. В ней было слишком много материнского, и проявлялось оно весьма необычно. Дело не в том, что психиатр видел в этом что-то непристойное, — говоря о своей пустоте, а, следовательно, о полном отсутствии понятий этического свойства, он совсем не лукавил, — просто это стесняло его физически.
Он лежал в углу сада посреди буйных зарослей квашнерыльника, отвар которого придает даже самым робким невероятную силу и решительность. Жакмор рассеянно жевал краеугольный стебель, поджидая Белянку, которая должна была провести с ним остаток этого ничем не выделяющегося дня. Мысль о выделении заставила Жакмора ощупать ширинку: безупречна ли? Как правило, при подобных исследованиях венцом дела неизбежно оказывался психиатрический конец.
Услышав, как зашурчал гравий, он приподнялся. Появилась служанка в тяжелом шушуне — эдакая дородная плоскошлепая увальня. Она подошла поближе и плюхнулась рядом с психиатром.
— Работу закончила? — спросил он.
— Закончила, — вздохнула она. — И детей уже уложила.
Она начала расстегивать платье, но Жакмор остановил ее.
— Может, поговорим чуть-чуть? — предложил он.
— Не для того я сюда пришла, — ответила она. — То самое, пожалуйста, но без разговоров.
— Я хочу у тебя спросить только одну вещь, — сказал он.
Она разделась и села на траву. В этом укромном уголке сада они были как в шкатулке. Опасаться чьего-либо появления не приходилось; ни Ангель, ни Клементина сюда никогда не заходили. Жакмор раздевался медленно, испытывая терпение служанки. Она старалась не смотреть в его сторону. Их голые тела несуразно смотрелись на фоне травы. Она легла на живот, затем встала на четвереньки.
— Ну, чего ж вы? — позвала она.
— Тьфу! — разозлился Жакмор. — Как меня достала эта идиотская поза.
— Да ладно вам, — отозвалась она.
— Это просто невыносимо, — сказал он.
Резким толчком он опрокинул ее навзничь. Не дав ей времени перевернуться, он прижал ее к земле и лег на нее всем телом. Она яростно вырывалась.
— Нет! — закричала она. — Только не это! Не надо так! Насильник!
Жакмор не ослаблял хватку.
— Я тебя отпущу, — сказал он. — Но сначала скажи, почему ты не хочешь по-другому?
— Не хочу, — промычала она.
Он нажал на нее еще сильнее. Он мог запросто овладеть ею в любую секунду.
— Если не скажешь, я это сделаю прямо так.
Она захлюпала, залепетала, задыхаясь от злости.
— Нет… Отстаньте от меня… Я не хочу. Вы такой противный!
— Ничего себе! — возмутился Жакмор. — Ты что, спятила?
— Я ничего не скажу!
— Скажешь!
Он склонился над ней и схватил зубами ее сосок.
— Если не скажешь, я его откушу, — пригрозил он, еле шевеля языком.
Его так и распирало от смеха. Силы уходили. Он слегка сжал зубы, она вскрикнула и зарыдала уже по-настоящему. Воспользовавшись своим преимуществом, он ею безжалостно овладел.
— Я скажу, — заскулила она. — Только слезьте с меня. Сейчас же. Сейчас же.
— Ты скажешь мне все? — спросил Жакмор.
— Честное слово, — выдала она. — Отпустите… Ну… Ну же…
Жакмор отпустил ее и откинулся на спину. Дышал он тяжело. Победа далась нелегко. Она села на траву.
— Теперь говори, — сказал он. — Или я начну снова. Почему ты делаешь это именно так? В чем смысл?
— Я делала так всегда.
— Всегда это когда?
— С самого начала.
— А с кем в первый раз?
— С отцом.
— А почему на четвереньках?
— Он сказал, что не хочет на меня смотреть. Не может.
— Ему было стыдно?
— Мы такого не знаем, — сурово ответила она.
Девушка закрывала груди руками, широко раздвинутые ноги оставались неприкрытыми. «Вот оно, целомудрие», — подумал Жакмор.