А уж как жрецов задабривала.
Чтоб только поспособствовали. Умолили своих небесных или подземных владык склониться к мольбам повелительницы Империи.
Святые отцы принимали дары, обещали споспешествовать и…
Три раза за последние пять лет в Египте и ближайших к нему провинциях менялись верховные жрецы ведущих богов и богинь и тасовались составы жреческих коллегий.
Безрезультатно.
Наконец, позавчера Клеопатра-Селена преклонила свой слух к словам богомерзкого Наркисса (а ведь в свое время совсем неплох был в постели, подлец), который приполз к ней мириться на коленях и с богатыми подарками, и решилась вызвать в Александрию верховного понтифика Британии Мерланиуса. Для консультаций и возможной помощи.
Август начал было слабо возражать, но они с Наркиссом с двух сторон насели на дражайшего супруга и «дядюшку», и тот, как всегда, сдался.
«Делайте что хотите, дети мои!» — махнул рукой Птолемей Сорок Четвертый.
И вот теперь этот человек подробненько изложил августе, почему шаг, который она собирается сделать, может стать шагом в пропасть, приведя к гибели ее и всю страну.
За время их необычной «беседы» государыня не раз хотела оборвать наглеца, осмелившегося говорить ей прямо в лицо такие вещи. Что с того, что он первый советник августа. Советники приходят и уходят, а императрица остается.
Хотела. И не смогла. Он словно заворожил ее.
Какой далекой от большой политики она ни была, Клеопатра видела, что слуга Носатого Тота не лукавит. Может, ему было абсолютно все равно, что станется с царицей, но судьба государства Потифару небезразлична.
— И что мне теперь делать? — беспомощно, как-то по-детски развела руками владычица. — Мне… Империи совершенно необходим наследник.
Жрец кивнул:
— О том и хочу говорить, сияющая. Святые боги позволили мне, недостойному, приоткрыть перед вами завесу грядущего.
— Когда? — Сердце женщины гулко и часто забилось, к горлу подступил клубок. — И где?
— Сегодня вечером, в тайных покоях Серапеума.
Ого! Это серьезно.
В Серапеуме августа бывала нечасто. Только по великим праздникам. Этот огромный и богатейший в столице храм был окутан плотной завесой таинственности.
Клеопатра краем уха слыхала, что в глубоких храмовых подземельях творятся некие загадочные ритуалы. Вроде бы жрецы-кудесники оживляли мертвых и призывали души давно усопших героев, а также создавали жутких чудовищ, которым скармливали государственных преступников и всяких бездомных бродяг.
— А… можно… я приду… не одна?…
Потифар важно кивнул.
— Возьмите с собой царицу Зенобию, — разрешил. — Она из посвященных. И знает путь.
Ничего себе! Вот так провинциальная тихоня!
Августа опасливо осмотрелась по сторонам.
Помещение, в которое ее привела подруга и где оставила одну, полностью соответствовало представлениям Клеопатры о том, в каких условиях должны происходить вещи волшебные, простому разуму непонятные.
Стены комнаты, против обыкновения, не покрывали росписи и рельефы. Вместо этого они были затянуты темной материей, на которой серебряными и золотыми нитями были вышиты планеты и созвездия.
Главенствующее место занимал Орион — место, откуда, по преданию, явились на Геб непостижимые боги древности.
В четырех углах безмолвствовали гигантские золотые изваяния высших существ, которым испокон веков поклонялись земляки императрицы.
Ра-Атум, Птах, Хнум и Тот.
Творцы, великие мудрецы, покровители тайных знаний.
Перед ними в жаровнях курились пахучие благовония.
Видимо, вентиляция здесь имелась, потому что дым, возносясь к потолку, не собирался удушливыми клубами, а рассеивался.
В центре комнаты на невысоком каменном постаменте стояло нечто, прикрытое все той же черной, затканной звездами материей.
Из-за фигуры птицеголового Тота выступила темная тень.
— Приветствую тебя, дочь моя!
Она узнала голос Потифара.
Надо же, никакой «божественной», «сияющей», «несравненной». «Дочь моя» и все.
Императрица низко поклонилась первосвященнику.
Жрец величественной походкой прошествовал к центральному постаменту и знаком показал августе, чтобы та приблизилась.
Клеопатра-Селена повиновалась.
Несколько театрально Потифар сдернул покрывало и застыл, давая ей возможность рассмотреть то, что находилось перед нею.
Это больше всего походило на большое зеркало прямоугольной формы. Сделанное из неизвестного августе темного металла, обрамленного серебром. Однако в матовой поверхности невозможно было увидеть какое-либо отражение. «Тогда зачем оно», — удивилась Селена и коснулась зерцала ладонью.
Нет, это не металл, а что-то другое, непонятное. Вроде бы и твердое, но и мягкое одновременно. И не холодит руку, а приятно греет.
— Священное зеркало наших богов, — пояснил жрец в ответ на ее недоумевающий взгляд. — Однажды, несколько столетий назад, оно было принесено в Гелиополь великой птицей Бену. Постой, я сейчас совершу необходимые ритуалы.
Он склонился перед зеркалом, бормоча молитвы, в которых постоянно поминались Тот, Ра-Атум, Птах и Бену. Точно императрица не разобрала, но, кажется, Потифар просил богов смилостивиться и приоткрыть завесу над грядущим.
Затем первосвященник коснулся иероглифов, вырезанных на серебряной оправе. Одного, второго, третьего…
И тут зеркало, или чем оно там было, ожило. Сначала зажужжало рассерженной пчелой, потом пошло разноцветными пятнами, а спустя пару мгновений засияло бледным серебристым светом.
— Теперь становись сюда, дочь моя, — указал ей место, — и можешь спрашивать.
Едва сдерживая волнение, Клеопатра сложила перед грудью руки лодочкой в ритуальном приветствии.
— Слава вам, святые отцы и матери земли нашей. Позволено ли будет вашей недостойной дочери обратиться к вам с речами?
Зеркало благодушно загудело, мол, чего там, спрашивай.
— Где сейчас находится мой супруг и что он делает? — ляпнула первое, что пришло в голову.
Жрец от неожиданности выпучил глаза, а затем пожал плечами. Вот уж нашла, о чем спросить богов.
Серебристое сияние поверхности потемнело. Царица испугалась, что сделала что-то не то и не так, прогневив небожителей. Те обиделись и теперь не станут отвечать на ее вопросы.
Однако зеркало вновь осветилось, и в нем показался август Птолемей Сорок Четвертый собственной персоной. Он возлежал на личном ложе (а где ж ему еще быть об эту пору) и нервно ворочался с боку на бок. Что поделаешь, владыка уже давно мучился бессонницей, с которой не в силах были справиться лекари. Вернее, они-то могли, но повелитель наотрез отказывался принимать те настои и отвары, которые ему прописывали эскулапы, втихомолку выливая лекарства в ночную вазу. Отравы боялся, что ли?
Августа чуть в ладоши не захлопала от восторга, но вовремя сдержалась. Вот это штуковина! Кого бы еще повидать? Не посмотреть ли, чем занимается ее новоиспеченный любовничек Мемнон? Вдруг ему оказалось мало своей императрицы, и он пошел расходовать остатки любовного пыла к девкам. Вот она ему покажет, приперев к стенке доказательствами измены.
Словно подслушав ее мысли, Потифар сделал предупреждающий жест и возложил руку на сердце. Клеопатра поняла, что пора говорить о сокровенном.
— Покажи мне… моего ребенка!
На этот раз чудесное зеркало размышляло намного дольше.
Селена нервно кусала губы, готовая разрыдаться от разочарования и горя.
И тут в глубине прямоугольника показалась… ослиная морда.
— Эт-то что?! — обалдела августа. — Это как?! Шутка?!
— Что случилось? — заволновался первосвященник.
— Но там осел! Посмотри сам!
Потифар покачал головой:
— К сожалению, я не могу видеть то, что и ты. Зеркало богов дает видения, предназначенные только для одних глаз. Каждый вопрошающий видит в нем что-то свое. Отвори душу и не сомневайся в воле всемогущих. Смотри дальше, зри сердцем!
Владычица снова уставилась в это окно в мир иной.
Кошмарный осел исчез. А вместо него появился чудесный голубоглазый и златокудрый мальчик, уже почти юноша. Отдаленно он чем-то походил на Мемнона.
«Вот, — удовлетворенно подумала она — Я таки не ошиблась в выборе».
Милый малыш заполонил ее воображение. Августа почувствовала, что уже, как ни странно, любит его. Но когда же, когда они встретятся?
Задала вопрос вслух.
В «окошке» показались дома, улицы, храмы.
Селена широко распахнула глаза.
Этот город был ей знаком. Еще бы, ведь там она родилась. Там старая ворожея нагадала юной босоногой девчушке великое будущее.
Мемфис!
Нужно непременно совершить туда паломничество, поклониться древним святыням, отеческим гробам.
— Ты видела, божественная! — кивнул Потифар. — Ты знаешь…
Когда Гавейн с Парсифалем, наконец, пришли в себя, в пещере уже никого не было.
Факелы и «вечные лампы» снова горели как ни в чем не бывало. Так что ничего не мешало им получше рассмотреть то, что находилось вокруг.
Ничего.
За исключением того, что оба рыцаря Стоячих Камней были крепко связаны по рукам и ногам.
Крепыш попробовал было напрячь все мускулы, чтобы порвать путы, но у него ничего не вышло. То ли члены онемели от долгого лежания, то ли веревки слишком крепкие попались. Подергался, подергался, да и перестал.
Блондин же и пробовать не захотел, с первого взгляда оценив толщину оков и соразмерив их с собственными силами.
— Что делать будем? — поинтересовался у бородача, прекратившего изображать из себя Геракла, побеждающего змей.
— А ты как думаешь? — ответил вопросом на вопрос Гавейн.
— Знал бы — не спрашивал, — огрызнулся Перси.
— Ух, — проскрежетал в бессильной ярости зубами здоровяк, — только попадись мне этот мерзкий осел! Голыми руками на куски порву!
Юноша вздохнул.
Лишь редкий дурак, типа его товарища, готов трижды наступать на одни и те же грабли. Лично с него уже достаточно. Дал бы Хонсу живым здоровым выбраться из этого проклятого могильника. А уж там он найдет повод отбояриться от дальнейшего участия в таком неудачном квесте.