Сейчас надо было просмотреть прессу, сложить в папку новости об университете, отобрать тексты, требующие ответа. Обычно я делала это охотно, но сейчас мне совсем не хотелось работать. Даже пальцем пошевелить не было сил. Я чувствовала страшную тоску и почему-то злилась на профессора за то, что он не захотел сегодня со мной видеться. Почему он хотел остаться один? С кем-то встречается?
Я позвонила в отель и спросила, в номере ли профессор Вагнер. Оператор ответил: «Соединяю!», но я вовсе не просила меня соединять. Услышав профессорское «Хэллоу», я тут же бросила трубку.
Мне не хотелось не только просматривать прессу, но и вообще делать что-либо. Как было бы хорошо тихонько сбежать! Да и ничего бы не было. Ректорат все равно поручил мне на этой неделе сопровождать профессора. Никто не знал, что он сегодня хотел остаться один. Так что мое отсутствие никто бы не заметил. Оставался только Сулейман, который мог слоняться туда-сюда и наболтать лишнего, но я нашла бы объяснение и для этого. Сказала бы, что профессор желал погулять по Бейоглу, а там улочки узкие, и машина не нужна. Да и по улице Истикляль ходил только трамвай.
Без дальнейших размышлений я взяла куртку, тепло укуталась и вышла из университета. Погода была действительно ужасная. Дождь постепенно сменялся снегом, с неба все чаще падали снежинки. От слякоти и стужи становилось тошно. Я поймала такси на площади Беязыт и поехала домой. По пути пожилой таксист сказал:
– Да пожалеет Аллах бездомных, беспризорников, уличных животных!
Меня тронули эти слова, я чуть не заплакала.
Едва войдя в квартиру, я испытала блаженство, почувствовав сухой жар от батарей. Я поспешно скинула с себя куртку, шарф, шапку и всю остальную одежду и бросилась под горячий душ. В душе я размышляла о странных событиях последних дней, поэтому не помню, сколько времени там провела, но, когда наконец вышла, вся ванная была в пару и зеркало полностью запотело. Надев халат и замотав волосы в полотенце, я заварила на кухне эрл-грей. Чай показался вкусным как никогда. Выпив две чашки, я легла в кровать и сразу уснула.
Я спала долго и глубоко, без сновидений. Когда проснулась, часы с подсветкой показывали 15:35, а во рту был металлический привкус. Я вспомнила, что ничего не ела, однако голода не чувствовала. Я снова оделась и вышла на улицу. Похолодало еще сильнее. Дрожа от холода, я пришла в школу Керема и стала ждать в просторном мраморном фойе. Вскоре прозвенел звонок. Ученики выскочили из классов, словно сорвались с цепи. Немного погодя я увидела Керема: он не бежал, как другие дети, а задумчиво шагал в одиночестве. Увидев меня, он очень удивился и с тревогой огляделся.
– Тебя в школу вызвали? – спросил он.
– Нет, я пришла за тобой.
– Почему?
– Мне так захотелось, умник. Пошли, проведем время, как мама с сыном.
– Что будем делать?
– Сейчас пойдем вкусно поедим, поговорим, потом сходим в кино.
Он скривился:
– Ну мам, я домой хочу.
Я понимала, разумеется, что под «домом» он имел в виду компьютер и хотел как можно скорее окунуться в свою онлайн-жизнь.
Мы купили компьютер почти два года назад. В первые месяцы Керем использовал его только для игр, все время прося меня покупать новые. Но затем он пристрастился к интернету, и его растущая все время зависимость начала меня тревожить.
Считалось, что наличие компьютера в доме показывает, как хозяева ценят знания. Все нахваливали различные устройства и базы данных, в первую очередь поисковые системы. Однако в прошлом году, когда беседа коснулась этой темы, один из наших преподавателей выразил свою обеспокоенность. «Вот увидите, – сказал он, – самое позднее через десять лет интеллектуальный уровень молодежи и ее способность получать информацию будут сильно отставать от общего уровня, достигнутого цивилизацией. Мы вернемся в эпоху слухов и сплетен, как было до изобретения книгопечатания».
Мы с ним не согласились и стали возражать. Говорили о плюсах легкого доступа к информации, облегчения исследовательских усилий. Но преподаватель настаивал, что интернет не только упрощает исследования, но и в той же степени извращает само понимание исследовательской работы, снижает надежность источников и требования к доказательности.
Мне казалось, что беда была не в том, что Керем слишком много времени проводил в интернете. В основе лежала проблема коммуникации: с отцом он общался очень мало и с трудом, и, хотя меня это ранило, иногда я думала, что и со мной у него отношения были не самые здоровые.
– Ты же собирался мне помочь? – продолжила я. – На этот раз я попала всерьез. В дело вмешалась разведка.
– Серьезно?
– Да!
– И как я смогу тебе помочь?
– Можешь начать с поиска информации в интернете.
– Тогда пойдем домой.
– Нет, сперва нам нужно поговорить.
Наконец я преодолела его упрямство, и он согласился со мной пойти.
Мы вышли из школы и зашли в большой торговый центр неподалеку. Он весь сиял, магазины самых известных мировых брендов освещали все вокруг. Мы присели в кафе посреди центра. Кругом были деревья в больших кадках, которые создавали чуть ли не тропическую атмосферу. Даже пальмы были.
– Я сначала поем горячего супа. Затем стейк из баранины и красное вино, ты ведь то же самое будешь?
Керем сморщился в знак протеста, я рассмеялась:
– Да я шучу, глупый. Я-то наизусть знаю, что ты будешь.
– Ну и что же?
– Очень необычную еду.
Он смотрел на меня и ждал ответа.
– Гамбургер, картошку-фри и колу. Очень необычную еду.
Керем рассмеялся, и меня охватила радость. Хорошо, что я привела сюда сына. К тому же, приближался конец февраля, и, по всей видимости, в этом месяце я не уйду в минус, значит какое-то время не придется вводить режим экономии. Совсем не хотелось из-за кризиса беречь каждую лиру. Прожить бы по крайней мере один-два месяца без дневника расходов.
Я впервые за долгое время увидела Керема смеющимся, и мне захотелось его приласкать. Я наклонилась и погладила его по голове, но он тут же отпрянул и резко оттолкнул мою руку, напряженно оглядевшись вокруг.
– Ладно-ладно, – сказала я. – Извини, чуть не испортила прическу, у тебя же полбанки геля на нее ушло. Больше не буду.
Во время обеда я сообщила ему вводные. Попросила найти информацию про Вагнера, Вторую мировую войну, Германию и Стамбульский университет и рассказала о пришедших утром мужчинах.
– Ты это серьезно или смеешься надо мной?
– Клянусь, все правда. Разве шутят такими вещами. Я попала в запутанную историю.
Он оживился, достал из портфеля тетрадь и записал все имена и названия.
– У тебя глаза, как у моей бабушки, – сказала я.
– Мне-то что?
– Однажды я тебе расскажу про эту удивительную женщину.
Он пожал плечами, всем видом показывая, что ему неинтересно.
После еды мы поднялись на верхний этаж в кинотеатр. Показывали семь фильмов.
– Выбирай ты, – предложила я.
Он выбрал фильм, о котором тогда много говорили. Чтобы соблюсти все традиции, я купила попкорн и кока-колу. Мы вошли и устроились в красных бархатных креслах.
Ему стало неловко, когда в конце фильма я расплакалась, хотя плакала не только я, но и многие женщины в зале. Нас всех растрогало, когда главный герой отправился на смерть, чтобы спасти свою любимую. Мы оплакивали, что родились в эпоху, когда мода на такую любовь уже прошла.
После того, как я добровольно погрузилась в болото самой дешевой сентиментальности, мы вышли из кино и пошли домой. Керем сразу побежал искать информацию в компьютере.
– Завтра утром я уйду очень рано. Ты сам справишься?
– Да!
– Если произойдет что-то необычное, сразу звони.
– Ты так рано уходишь из-за этого немца?
– Да.
– Куда вы поедете?
– Как ни странно, я не знаю.
– Ты не боишься?
– Боюсь, – ответила я, хотя на самом деле мне не было страшно.
Он замолчал и продолжил стучать по клавиатуре.
– Спокойной ночи! – пожелала я.
– Спокойной.
От счастья, что он мне ответил, я чуть не бросилась обнимать его сзади, но не рискнула.
Я пошла к себе, завела будильник на три и легла.
5
Во сне я плакала. А когда проснулась, подушка под щекой была влажной, и я поняла, что плакала по-настоящему. Из-за этого мне казалось, что сон продолжается. Электронные часы в изголовье показывали 2:35. Было тихо, Керем, должно быть, спал.
Я завернулась в одеяло калачиком и попыталась вернуться в сон. Надо было выплакаться там и проснуться. Да и вылезать из теплой постели я еще была не готова.
Такие состояния между сном и бодрствованием я переживала, лежа в объятиях бабушки. Я очень любила эти моменты. Она гладит меня по волосам морщинистой рукой, ее коричневое фланелевое платье в мелкий розовый цветочек пахнет мылом, кончики головного платка щекочут мою щеку, а она тихим голосом рассказывает мне сказки. Как же хорошо!
Все это казалось мне сном, хотя было правдой. Я спала, но все равно чувствовала все ее прикосновения, воспринимала каждое слово.
У бабушки были очень выразительные черные глаза. Ее муж работал почтальоном и рано умер, оставив троих детей – двоих мальчиков и девочку. Девочка была самой младшей, а средний ребенок – это мой папа.
В детстве я жила с мамой, папой, братом Недждетом, который старше меня на восемь лет, и с бабушкой. У нас была квартира в Ускюдаре[31].
Папа работал в банке, а мама была учительницей, поэтому они уходили из дома утром и возвращались только вечером. Забота обо мне и некоторые домашние дела ложились на бабушку.
Когда я после обеда приходила из школы, меня ждал ломтик багета со сливочным маслом. Тогда вместо «хлеба» говорили «багет»: «Сходи в пекарню на углу, купи багет». Сейчас это слово не услышишь.
По воскресеньям мы с братом носили в пекарню противни с заготовкой для пиде[32]