Громадный «Аэробус-340» полон. В креслах спят самые разные люди: женщины, мужчины, молодые, пожилые, дети. Они друг с другом не знакомы и не подозревают, что их судьбы соединились.
Если самолет упадет, все погибнут в одно мгновение, и эта смерть свяжет их навеки. Эту старушку, прислонившегося к ней спящего внука, молодого человека, сидящего в кресле рядом, бизнесменов из бизнес-класса, даже пилотов и стюардесс, чья форма и в такой поздний час остается безупречной. Я смотрю на них и думаю: «Каждое путешествие – это единение судеб, однако люди об этом не подозревают».
Это по-настоящему верно, с какой стороны ни посмотри. Разве наше пребывание на этой планете – не путешествие? Путешествие, которое уже начало нарушать экологическое равновесие. И само нарушение этого равновесия разве не соединяет наши судьбы? Знаем мы друг друга или нет, разве не одна у нас участь? Такова суть путешествия, в любом смысле этого слова.
Пока ничего не происходит, люди этого не замечают, не чувствуют, что в каждом путешествии судьба связывает их друг с другом. Возможно, вам тоже кажутся странными мои слова, но потерпите немного, из моего дальнейшего рассказа вы поймете, что́ я имею в виду.
Пройдя самолет дважды, я возвращаюсь на свое место и думаю, что нужно немного поспать. Мне нужны силы, чтобы упорядочить свои воспоминания и связно их изложить. Наверное, стоит дать глазам отдохнуть полчаса, так мне будет проще продолжать. Лучше всего – низко откинуть спинку кресла, надеть маску дня сна, укрыться одеялом и немного поспать.
Но прежде чем закрыть ноутбук, добавлю-ка я пару абзацев, чтобы проще было начать новую главу, когда я проснусь. Хемингуэй тоже останавливался на том моменте, с которого легче всего было продолжить.
Сулейман хмурился и молчал: было ясно, что он очень зол на меня. Проехав по пустым стамбульским улицам, он остановился напротив «Пера Палас» в 3:52.
Я нашла профессора в лобби. На нем было черное пальто и фетровая шляпа. Он не забыл снять ее, приветствуя меня.
– Good morning![37] – лицо у него было крайне серьезное.
Затем он взял со столика рядом свою скрипку в черном футляре и кое-что еще, что очень странно смотрелось в такой час в пустом лобби отеля. Это был маленький круглый венок, только из белых цветов. На нем была какая-то надпись. Наклонившись, я прочитала: Für Nadia. Должно быть, он заказал его вчера.
Мы вышли, Сулейман открыл профессору дверь, и он сел с правой стороны. Я села слева.
Мне показалось очень странным, что Вагнер не улыбался, выглядел серьезным, даже суровым, держался со мной отстраненно. Я даже немного рассердилась. Сперва Сулейман, теперь этот. Значит, этим утром все идет наперекосяк.
– Куда мы едем, профессор? – максимально холодно спросила я.
– В Шиле!
От неожиданности я чуть не лишилась дара речи.
– Куда?
– Шиле!
Либо я плохо расслышала, либо профессор перепутал округа Стамбула.
– Шиле – это курортный поселок на берегу Черного моря. Вы знаете, да?
– Знаю.
– Вам туда надо?
– Да, пожалуйста.
– В четыре утра, зимой, в Шиле… Вы уверены?
– Да, фройляйн! – ответил он, сдерживая раздражение. – Мне надо в Шиле. Вы же говорили мне про новые мосты через Босфор. Вот по одному из них я хочу попасть на азиатскую сторону и поехать в Шиле, куда именно ехать я вам покажу. Есть еще вопросы?
– Нет.
Я повернулась к Сулейману, который скрутил шею, пытаясь понять, о чем мы сзади беседуем:
– Ему нужно в Шиле.
– Куда?
– Да, ты правильно услышал. Давай, этим прекрасным февральским утром мы едем в Шиле. Надо было купальник взять.
Мы отправились в путь. Пересекли Босфор по мосту Султана Мехмеда Завоевателя и поехали в направлении Анкары. На трассе встречались только грузовики. А когда после указателя на Шиле мы свернули на узкую разбитую дорогу в лесу, то не осталось и их. Мы ехали совершенно одни.
В машине все сидели молча, плотно закутавшись от холода. Кажется, все злились друг на друга.
В Шиле мы дважды ездили с Ахметом. Рыбацкий порт, ресторанчики, бескрайние пляжи – все это должно было сделать Шиле прекрасным курортом, но не тут-то было. Чего-то не хватало. То ли торговцы были неприветливыми, то ли сам поселок не вызывал приятных эмоций, однако я поклялась, что больше сюда не приеду. Может быть, это было лишь мое впечатление, и виной тому была наша ссора с Ахметом на обратном пути. Мы заказали рыбу в одном из непримечательных ресторанов в порту, выпили белого вина. Люди вокруг были неприятные, вроде толстых супружеских парочек, которые носят одинаковые спортивные костюмы и по воскресеньям сидят в ресторанах, оглядываясь то и дело по сторонам с видом «смотрите, как нам хорошо!». Даже в том, как они чокались стаканами с ракы[38], словно вот-вот разобьют их, было что-то отталкивающее.
Как всегда, когда я пила днем, в тот наш приезд с Ахметом у меня тоже разыгралась мигрень. Возвращаясь назад по извилистой дороге, я мучилась от тошноты и проклинала про себя и Ахмета, и Шиле. Ведь мы бы не поехали, если бы он так не настаивал.
Шиле не понравилось мне даже летом, кто знает, каково там было зимой. Черное море коварно, каждое лето тонули люди, потому что волны вымывали песок из-под ног купающихся и создавали ямы.
Но что же было нужно этому странному типу зимой в Шиле? С кем он будет встречаться в такой час? Поскольку на противоположном берегу Россия, живи мы в годы холодной войны, можно было бы пофантазировать. Например, на поверхность могла вдруг всплыть советская подлодка или с корабля могли передать световой сигнал.
В прошлом в Черноморском регионе сломали жизни многим учителям: те придерживались левых взглядов и держали дома транзисторные приемники – и их арестовывали по обвинению в связях с Советским Союзом. Также в Черном море располагались огромные радиолокационные станции НАТО, а в морских пещерах дежурили военные подлодки.
Я зажмурилась. На память пришли слова бабушки:
– В этой жизни тебе встретятся люди, которые захотят причинить тебе зло. Но не забывай: будут и те, кто захочет сделать тебе добро. У кого-то сердце темное, у кого-то – светлое. Как ночь и день! Если будешь думать, что мир полон плохих людей, станешь унывать; но, если начнешь думать, что все хорошие, разочаруешься. Берегись людей, девочка, берегись!
«Так и сделаю, бабушка, – подумала я, – не волнуйся обо мне».
Два часа нас бросало из стороны в сторону на извилистых дорогах. Когда мы подъезжали к Шиле, свинцовое небо начало светлеть.
6
Мы ехали уже два часа. Хотя печка не работала, от нашего дыхания и тепла мотора салон нагрелся до комфортной температуры.
Профессор достал из кармана карту. Краем глаза я увидела, что на ней были пометки. Внимательно изучив карту, Вагнер спросил:
– Можем ехать помедленнее?
Я перевела Сулейману, и он сбросил скорость.
Очень узкая дорога шла через лес. Профессор вглядывался в левое окно, словно пытаясь сориентироваться. Наконец он сказал:
– Мы не могли бы вернуться назад?
Машина дала задний ход, и через сто – сто пятьдесят метров показался съезд на проселочную дорогу, шедшую немного в гору. Профессор попросил свернуть туда.
– Мы разве не в Шиле едем?
– Нет, здесь неподалеку.
Вот тогда я действительно испугалась. Если мы едем не в поселок, то в какую глушь он нас везет? И откуда он знает здешние места? Как он помнит проселочные дороги в стране, где не был пятьдесят девять лет? Хорошо, что с нами был Сулейман. Он, конечно, зол на меня, но все же мог защитить.
Профессор ушел в себя и совсем не замечал ни моей тревоги, ни даже раздражения. Я то и дело посматривала на его правильный профиль, небольшой, слегка вздернутый нос, аккуратный подбородок и думала: «Нет, этот человек не причинит тебе зла», однако дело принимало все более странный оборот, словно желая убедить меня в обратном.
Между нами лежали скрипка и венок. Это тоже было странно. Я снова прочитала надпись на венке: Für Nadia. Значит, венок для некой Нади.
Но кто это? И как она связана с нашей поездкой в район Шиле ни свет ни заря? Чем больше я думала, тем больше запутывалась, не находя разумных ответов на свои вопросы.
С самого выхода из дома я все смотрела, не едет ли кто за нами, но никого не было, иначе я бы их заметила на узкой и пустой дороге. Значит, раз мне поручили быть осведомителем, больше не было нужды в наблюдении. Разведка надеялась всю информацию получить от меня.
Вскоре лес закончился, мы выехали на холмистый участок. Заехав на холм, мы вдруг увидели море. Разъяренные волны бились о скалы внизу обрыва, взрывались белой пеной о черные камни. Дорога, по которой мы приехали, на спуске с холма превращалась в тропинку из песка и гальки. Мы поехали по ней в сторону пляжа.
Море было того же цвета, что и рассветное небо, так что нельзя было различить горизонт, все сливалось в серой мгле. Свинцовые, местами черные облака становились одним целым с морем. Мне стало зябко от одного взгляда на них.
Профессор в волнении не отрывал взгляда от берега. Он словно погрузился в транс и, если бы я что-то сказала, он бы не услышал. Прищурившись, он пытался узнать это место.
До моря оставалось метров двадцать. Дорога обрывалась. Берег был пустынным, лишь слева на небольшом возвышении стоял двухэтажный неоштукатуренный дом из красного кирпича.
Вообще, здание казалось наполовину недостроенным. Внизу находилась застекленная веранда, в которой, скорее всего, было кафе. Я присмотрелась и прочитала на двери вывеску – «Блэк Си Мотель». Кому нужен мотель в таком месте? Наверное, сюда на выходные приезжали мужчины с любовницами, желающие скрыться подальше от людских глаз. Но даже они в это время года сюда не приедут. Позади дома, на берегу виднелась покосившаяся лачуга. Она казалась заброшенной – часть металлической крыши провалилась.