Я позвонила Керему, он не ответил. Интересно, что он делает? В порядке ли он? Я старалась не думать о сыне, но от этого испытывала еще большие угрызения совести. Я чувствовала вину и очень по нему скучала. Однако у меня не было другого выбора. Он тоже нуждался в том, чтобы я построила для себя новую нормальную жизнь. К тому же у меня не было намерения навсегда оставить сына этому рохле Ахмету.
Не сумев поговорить с Керемом, я подумала позвонить Ахмету, он мог бы передать Керему трубку. Но набирать его номер мне не хотелось.
Не была ли я несправедлива к Ахмету? Может быть, я была излишне строга к нему, вела себя слишком враждебно? Но вспомнив прошлое, все, что он заставил меня пережить, я решила, что он того заслуживает. И все же, в его жизни мог наступить переломный момент. Возможно, его отношения с отцом уже не были такими ровными, как раньше. Он мог готовиться сделать шаг, чтобы после стольких лет стать новым собой. И эти дни повлияют на то, какой будет его дальнейшая жизнь. Не лучше ли будет обуздать свой гнев и немного его поддержать?
«Возможно», – ответила я самой себе. Однако сейчас было не время этим заниматься. Моя собственная жизнь перевернулась с ног на голову. Услышав объявление о посадке на рейс, я решила подумать об этом позже.
В салоне самолета «Турецких авиалиний» мое кресло было с правой стороны, и я наслаждалась, разглядывая Эгейское море с его бухтами в лучах заката, а когда стемнело – смотрела на светящиеся корабли и очертания берега.
Меня всегда радовали поездки на юг. Эгейский регион, этот край оливок, тимьяна, базилика и вина, без сомнения очаровывал и покорял. Так было и на этот раз, когда мы сели в аэропорту Бодрума. Еще на трапе самолета мне в лицо подул теплый воздух, в котором пьяняще смешивались запах моря и благоухание тимьяна с гор. Как хорошо, что я сюда приехала.
Вместе с другими пассажирами, в основном немецкими и английскими туристами, мы взяли багаж. Они расселись по автобусам, куда их привели гиды с табличками в руках, я же стала торговаться с таксистом. Я уже давным-давно подметила, что, если водитель включает таксометр, получается очень дорого, а если торговаться, можно договориться о приемлемой цене.
Следуя в такси вдоль морского берега, я открыла окно и вдохнула полной грудью чистый воздух. Странная штука – человеческий разум. По какой-то причине в тот момент мне на ум пришли брат и сестра карлики. Наверняка они уже закончили свои поиски в архиве и вернулись в отель. Интересно, как они достают до раковины, им нужно вставать на табуретку? Одной кровати им на двоих хватило бы с лихвой. Они делят один номер? Вот такие странные вопросы пришли мне в голову.
Если их книгу переведут на английский, нужно будет обязательно прочитать. Как странно. Их предки, наверное, проклинали судьбу, что родились карликами, но именно благодаря этому они выжили. Иначе они бы погибли в газовой камере, как другие люди нормального роста.
Выходит, все слабости и недостатки однажды могут сослужить нам службу. Да и Ницше разве не предлагал обращать слабость в силу? Нацисты извратили его «сверхчеловека» и положили в основу собственной идеологии. Я не специалист, но мне совсем не верилось, что из трудов немецкого философа можно было вывести идею «высшей и низшей расы», соответствующей взглядам нацистов.
Тут я посмеялась сама над собой. «Веришь ты или не веришь, какая разница! – сказала я себе. – Знай свое место, девочка! Хоть ты и размышляешь по дороге в Бодрум о нацистах, Ницше и карликах в Освенциме, в конечном счете ты просто разведенная женщина, которую выгнали с работы и на всю Турцию объявили шлюхой». Но даже эти мысли не испортили мне настроение. Меня наполняла решимость начать с нуля, начать новую жизнь, новую борьбу. Из старой Майи рождалась новая.
Тут мы начали спускаться с горы к Бодруму. Передо мной вдруг возникла прекрасная крепость, построенная рыцарями-госпитальерами. Окруженная морем, она сияла на воде, как драгоценный камень. Еще не полная, но уже достаточно подросшая луна оставляла на море золотые следы. Со стороны портового поселка доносился запах рыбы и ракы.
Родители жили в районе для среднего класса. Папа вступил в кооператив и долгие годы платил взносы со своей скромной зарплаты. Спустя много лет мама с папой сумели получить плохонькую квартирку. Когда дом только сдали, из-за сырости электрические выключатели били током, туалет забивался, в комнатах кишели муравьи, разбухшие рамы не позволяли закрыть окна, через трещины в дверях заползали жуки, холодильник подтекал. Но стоило выйти на балкон и увидеть открывавшийся вид на море, как ты забывал про все неудобства.
Со временем рамы и сантехнику поменяли, половицы, из которых вылетали гвозди, раня нам ноги, заменили на плитку, дымящий камин починили, поставили кондиционер, и квартира превратилась в маленькое, но уютное жилище семьи со средним достатком.
Летом во все квартиры приезжали жильцы, пляжи перед жилыми домами переполнялись купающимися детьми, ближе к вечеру ели горячие симиты, запивая пятью стаканами чая, а с наступлением темноты на балконах накрывали столы с ракы. Но зимой здесь оставались пять или шесть семей, и то большинство из них – пенсионеры, как мои родители. Со временем дома заросли вьющимися кустарниками с фиолетовыми, розовыми, красными, желтыми цветами, которые придали жилому комплексу живописный вид, свойственный эгейскому побережью.
Когда такси подъехало к нашим домам, я поняла, как сильно соскучилась. Сильный запах йода, разлитый в воздухе, настиг меня еще на трапе. А заехав в район, я вспомнила времена первой молодости. После захода солнца море чернело, и из домов разносился аромат жареных кабачков, который для меня ассоциировался с летом. Волшебные ночи на пляже у костра под звуки гитары, заплывы в море в свете луны, первые ухаживания, тайные поцелуи в темных уголках кружили голову.
Ах! Как прекрасно жилось тогда и как легко.
Как я и ожидала, мама, увидев меня, заверещала:
– А-а-а-а-а-а! Доченька приехала-а-а-а-а-а! – и бросилась мне на шею.
У нас дома дверь всегда открывала она. На крик прибежал и папа.
– Дай и мне! – отодвинул он маму и расцеловал меня в щеки. Было очень приятно, что меня так встречали. То, что мне нужно. Островок нежности во враждебном мире.
Вечер мы провели за разговорами, кушая ароматные мандарины, только что сорванные в саду неподалеку. Я рассказала, что могла. Но они и без того верили мне, не требовали объяснений и не говорили, как я их «опозорила перед честным народом», за что я была им благодарна.
В Турции большинство семей делали из этого драму и, не разбирая, кто прав, кто виноват, обвиняли дочь. Особенно на востоке страны на семейном совете зачастую принимали решение убить девушку. Если бы я была из такой семьи, мне бы либо дали веревку, чтобы я повесилась, либо бросили под трактор, инсценировав самоубийство, либо отвели в поле, ударили по голове и там же похоронили бы. В газетах даже писали о девушках, закопанных заживо.
Вот такая Турция страна контрастов. В ней можно было встретить как самые прогрессивные веяния, так и феодальные и племенные обычаи. Никакой золотой середины не было. Иногда мне казалось, что в этой стране есть и свой Нью-Йорк, и свой Кандагар, и, похоже, я была права в своих наблюдениях. К счастью, мне хотя бы повезло с родителями.
На следующее утро мы позавтракали местными цитрусовыми, мандариновым вареньем, сыром и оливками и на папином старом «опеле» поехали на рынок в городок Ялыкавак. Погода была весенняя. Сложно было поверить, что еще вчера утром я мерзла до костей в снегах Бад-Арользена. По обе стороны дороги цвели заросли метельника и алоэ. В это время года все вокруг зеленело, летом же растительность выжжет палящее солнце.
Я знала, что главным развлечением жителей полуострова Бодрум был поход на рынок. Каждый день в разных районах торговали продовольствием и текстилем: по вторникам в центре Бодрума, по средам в Гюндогане, по четвергам в Ялыкаваке. За бескрайними прилавками продавали разные овощи и фрукты, оливки, варенье, йогурт, сливки. В другой части рынка можно было найти текстиль из Булдана, ковры из Миляса и другие дешевые, но очень качественные изделия ручной работы (их здесь покупали многие дизайнеры интерьеров из США, а затем продавали в бутиках нью-йоркского Сохо, подняв цену в пятьдесят раз). Никому не мешавшие собаки и кошки либо бродили вокруг, либо дремали посреди улицы.
В последние годы сюда приехало множество англичан. На рынках половина покупателей были иностранцами.
Мы только закончили наши покупки, сели в любимое папино кафе под навесом и заказали три чая и лепешки гёзлеме, как у меня зазвонил телефон. Звонили из канцелярии университета и спрашивали, что делать с посылкой из Америки, прибывшей на мое имя. Я дала мамин адрес и попросила отправить туда. Затем я отошла немного в сторону и нехотя позвонила Ахмету.
– Как Керем?
– Хорошо. Мне сложно, конечно.
– Я про тебя не спрашиваю, я про сына спрашиваю. Он здоров?
– Здоров-здоров.
– Ходит в школу?
– Да, мы еще не уладили дела со школьным автобусом, поэтому я отвожу и привожу его.
«Ничего, хоть узнаешь, что такое ответственность», – подумала я.
– Я вечером позвоню, поговорю с Керемом, – завершила я звонок.
Наши отношения превратились в забавную игру в кошки-мышки. Я показывала зубы, он еще больше сжимался и искал угол, куда бы забиться.
Мне такое нравилось. Я сладко потянулась в лучах солнца, которое к обеду начало припекать. Затем отправилась на вещевой рынок. Дома с прошлого лета осталось несколько вещей, но здесь продавали точные копии одежды известнейших брендов, и я купила себе четыре футболки, джинсы и двое шорт. Я отдала за все смешные деньги, на которые в Европе не смогла бы купить себе даже майку. Когда я вернулась в кафе, мама сообщила невеселую новость:
– Дочка, такое совпадение, нарочно не запланируешь. Вся семья собирается.
– Что такое, мама?
– Завтра твой брат приезжает с семьей на выходные.