Сергей Прокофьев — страница 114 из 164

Глава восьмаяВОЙНА(1941–1945)

Двойная жизнь Прокофьева не могла длиться бесконечно: не такой он был человек. Уйти от Лины и детей означало подвергнуть их огромной психологической опасности, снять последнее заграждение между ними и советской реальностью, каковым был сам композитор с его темпераментом и заслуженной славой. Если 1940 год Прокофьев проблуждал, подобно Дону Антонио из «Обручения», в монастырском саду в радостном ожидании юной Луизы, то теперь настала пора выбирать между ней, сказавшей ему «да», и всей прежней жизнью. И Прокофьев выбрал Миру, а значит, и открытую войну против исключительно неблагоприятных жизненных обстоятельств. В этой войне он надеялся выиграть в любом случае: обрести полноценное счастье и возможность творчества рядом с молодой возлюбленной и даже защитить своим успехом мало что понимавшую в советской жизни жену и подраставших детей. Ведь он практически всегда выигрывал до того. Уход Прокофьева от Лины, которая всё равно продолжала его любить, тут сомнений быть не могло, означал возобновление страннического уклада — отныне на целые шесть лет у композитора снова не будет ни кола ни двора — и ютиться они с Мирой станут в лучшем случае по гостиницам. Советская идиллия с Линой закончилась, толком не начавшись.

15 марта 1941 года за полночь Прокофьев позвонил Мире Мендельсон с вокзала и предложил ей бежать вместе с ним в Ленинград. Смущённая, Мира ответила «нет». Её родители были также решительно против, считая происходящее форменным скандалом (Мира умалчивает об этом в воспоминаниях). На следующее утро композитор, огорчённый, телеграфировал и снова звонил ей — уже из Ленинграда, сказал, что будет ждать её через несколько дней. В эти несколько дней он, по просьбе Лины, встречался с Демчинским, с которым говорил начистоту о разрыве и о его причинах. Демчинский убедился, что возврат композитора в семью невозможен.

19 марта 1941 года Прокофьев и Мира Мендельсон встретились друг с другом на платформе Московского (тогда ещё — Октябрьского) вокзала в Ленинграде и с тех пор больше не разлучались. Так получилось, что по времени невидимая война Прокофьева против окружавшего его уклада совпала с войной реальной, разразившейся на третий месяц после начала совместной жизни с Мирой, но ведь это могло произойти и позднее, и даже вообще могло не произойти, сложись исторические обстоятельства — соперничество между Сталиным и Гитлером — по-другому. Прокофьеву, можно сказать, сильно повезло, что его личный конфликт с обществом срезонировал с ударами, обрушившимися на Россию извне, что благодаря этому рискованные поступки весны 1941 года получили оправдание. Возможно, что он, столько лет проведший в скитаниях, оказался просто не способен к оседлой жизни, что мечты о семейной идиллии на родине были просто нежеланием смотреть правде в глаза. Хотя Прокофьев и тянулся к такому укладу, искал крепкого жизненного основания.


Лина вспоминает, с каким вниманием её муж перечитывал, живя за границей, «Войну и мир» Толстого. В русской литературе, после «Евгения Онегина», не было другого произведения, в котором жизнь образованного класса в непосредственной открытости родной земле и природе, так называемая «поместная жизнь», знакомая Прокофьеву с младенчества, была бы представлена с такой завораживающей силой. Но, в отличие от достаточно идиллического ещё «Онегина», в эпопее Толстого эта жизнь разворачивается на фоне конфликта с агрессивной западноевропейской цивилизацией, вторгающейся — в лице армии Наполеона — в естественный, освящённый веками уклад. Ведь отличием русского образованного класса (земельной аристократии у Толстого), озабоченного интеллектуальным трудом и честной государственной службой, от тех, кто физически трудился на земле, — Прокофьев это запомнил ещё в Солнцевке — была, в основном, большая имущественная свобода. В остальном представления посвятивших себя интеллектуальному труду и службе и занятых физическим трудом слоёв населения имели в России больше общего, чем различий, и враг, пришедший в 1812 году в их страну с запада под демагогическими лозунгами «свободы, равенства и братства», но принесший только порабощение и разрушение, был, как это описал в своём романе Толстой, их общим врагом.

Лина же свидетельствовала, что крайне дерзкая мысль об опере по роману Толстого (кто выдюжит — тому не будет равных среди русских композиторов) у Прокофьева «появилась очень давно, ещё когда за границей он перечитывал его на английском языке (Сергей Сергеевич считал, что лучший способ совершенствоваться в иностранном языке — это читать хорошо знакомую книгу в переводе). Когда же в 1935 году Сергей Сергеевич, давая концерт в Челябинске, случайно встретился с певицей Верой Духовской и попросил её дать ему что-нибудь почитать, она предложила «Войну и мир» Толстого. И тогда он ей сказал, что давно мечтает написать оперу на этот сюжет, но откладывает, сознавая, что такая тема потребует очень большой и длительной работы».

В апреле 1941 года, едва соединившись со своей возлюбленной, Прокофьев приступил, наконец, к замыслу всей своей жизни и, по свидетельству Миры, «записал намеченный нами первый краткий план либретто оперы. Первоначальный план был намечен. А задача порой всё же казалась невыполнимой. Но как только началась Великая Отечественная война, горячее желание работать над оперой «Война и мир» взяло верх над колебаниями. Большую роль тогда сыграла поддержка Комитета по делам искусств. В июле мы составили подробный план либретто, а 15 августа Сергей Сергеевич начал писать оперу», первый вариант которой — в одиннадцати картинах — был завершён, несмотря на войну и эвакуацию из Москвы, уже к маю 1942 года. Вот первоначальный план либретто, помеченный 13 апреля 1941 года:

«Война и мир

1. Ростов с визитом у старика Болконского.

2. Встреча Наташи с Анатолем у Элен. Элен и Наташа. Граф: едем. Наташа. Элен уводит графа, Анатоль. Поцелуй. Наташа одна. Старый граф.

3. Анатоль и Долохов перед похищением.

4. Неудачное похищение. Отчаяние Наташи. Пьер.

5. Пьер трясёт Анатоля.

6. Вильна. Балашев сообщает Александру об объявлении войны.

7. Балашев у Напол<еона>.

8. Перед сражением (Бородиным). Кутузов — Андрей. Пьер — Андрей.

9. Москва. Сцена казни. Пьер в плену.

10. Наташа у раненого Андрея.

11. Отступление французов. Освобождение Пьера. Андрей о дубе, о мести Анатолию [sic! — И. В.].

С самой 1-й картины отдельные фразы о Наполеоне и отношении к нему».

А вот последовательность картин в окончательном варианте первой редакции оперы, завершённом в клавире весной 1942 года:

1. Сад и дом в имении Ростовых (т. н. «Отрадное»). (Начата 15 августа 1941 в Нальчике, окончена 19 августа 1941 там же);

2. В особняке старого князя Болконского. (Окончена 5 сентября 1941 в Нальчике; инструментовка завершена в Алма-Ате 19 июня 1942);

3. В гостиной у Элен Безуховой. (Окончена 13 сентября 1941);

4. В кабинете у Долохова. (Начата 17 сентября, окончена 2 октября 1941 в Нальчике; инструментовка окончена 9 июня 1942 в Красноводске);

5. Комната в особняке Марии Дмитриевны Ахросимовой. (Окончена 29 октября 1941 в Нальчике);

6. Кабинет Пьера Безухова (т. н. «Сцена Пьера и Анатоля»), (Начата 31 октября, окончена 12 ноября 1941 в Нальчике);

7. Перед Бородинским сражением. (Начата 17 ноября 1941, окончена 12 января 1942 в Тбилиси, инструментовка окончена 31 августа 1942 в Алма-Ате);

8. В ставке Наполеона (на Шевардинском редуте). (Начата 15 января, окончена 13 апреля 1942 — дата завершения первой редакции оперы);

9. Улица Москвы, захваченной французами (позднее: «Горящая Москва, захваченная неприятелем»), (Начата 15 января, окончена 21 февраля 1942 в Тбилиси; оркестровка окончена 3 апреля 1943);

10. Тёмная изба в Мытищах (впоследствии: «В избе в Мытищах (смерть князя Андрея)»). (Начата 21 марта, окончена 28 марта 1942 в Тбилиси; оркестровка окончена 3 июня 1942 в Баку);

11. Смоленская дорога (окончательное название: «Смоленская дорога (отступление французской армии и торжество победы русского народа)»). (Окончена 20 марта 1942 в Тбилиси; оркестровка завершена 3 апреля 1943);

Увертюра написана 18 и 19 марта 1942 года.

К оркестровке Прокофьев приступил 3 марта 1942 года, а к апрелю 1943-го партитура всего произведения была уже готова. Из первоначального плана выпали сцена в Вильно и визит Балашева к Наполеону, зато появились огромной лирической силы сцена в Отрадном (вступительный монолог князя Андрея первоначально относился к сцене визита Ростовых в особняк к старому Болконскому) да ещё важнейшая в конструкции оперы сцена в ставке Наполеона в Шевардинском редуте. И в первоначальном варианте сценария, и в уже написанной опере присутствовала сцена казни — показательный расстрел поджигателей — отголосок ужаса, пережитого композитором и всей страной в 1937–1940 годах. По составу первой редакции видно, что выборка сцен проецировалась на возможное развитие событий: в том числе и на казавшуюся вполне вероятной сдачу Москвы немцам. Ведь за год до того пал столь любимый Прокофьевым Париж.

Впоследствии, помимо нескольких музыкальных фрагментов, вписанных в завершённые картины по ходу подготовки их к исполнению (с целью усиления собственно оперного развития), Прокофьев, по инициативе готовившего оперу к премьере дирижёра Самосуда и по совету Эйзенштейна, взявшегося разработать режиссуру и которому опера в редакции 1941–1942 годов понравилась чрезвычайно, дописал сцену бала у екатерининского вельможи (вторая картина в новой редакции, сочинена в 1946–1947 годах), а через некоторое время, по упорному настоянию Самосуда, ещё и сцену военного совета русского генералитета в Филях, шедшую теперь после сцены «В ставке Наполеона» (сочинена сцена военного совета была в 1946 году, но перерабатывалась и дополнялась вплоть до 1952-го). Был приписан к опере и патриотический оркестрово-хоровой эпиграф «Силы двунадеся-ти языков…» (датируемый 7 декабря 1946 года). Ныне опера исполняется с учётом всех, внесённых в неё дополнений и