В самой манере повествования, в сюжетных мотивах Зейдан использует традиции арабской народной повествовательной литературы (описания героических битв, мотивы чудесного избавления от опасности, переодевания, узнавания, вмешательство «под занавес» халифа или султана и др.). В то же время, как отмечают исследователи, писатель испытывает несомненное влияние европейского исторического романа, в частности — Вальтера Скотта. Это влияние проявляется главным образом во внешнем построении сюжета (введение вымышленных персонажей в качестве главных героев, связь любовной интриги с историческими событиями и т. п.). Отношение же к историческому материалу у Зейдана иное: его интересует не романтическая экзотика прошлого, не «верное изображение человеческого духа», как определял В. Г. Белинский истинную задачу истории и исторического романа; его цель — обогатить читателей разнообразными знаниями в доступной форме, ознакомить их с конкретными и назидательными историческими фактами. Отсюда такое внимание к исторической детали: политическая обстановка, топография городов, нравы, обычаи, этикет, костюмы — все описывается подробнейшим образом, иногда замедляя повествование в самых драматических местах. Причем эти детали не выдуманы автором, — это противоречило бы его просветительским задачам. Весь материал, рисующий конкретную обстановку, почерпнут им из солидных исторических сочинений. Чтобы подтвердить достоверность приводимых сведений, Зейдан то и дело ссылается в подстрочных примечаниях на источники — идет ли речь о доходах халифата или о цене на рабынь, о распределении должностей в государстве или о придворных развлечениях. Эти ссылки на авторитеты нужны не только для того, чтобы заставить читателя поверить в реальность происходившего, но и чтобы возбудить в нем стремление обратиться к серьезной научной литературе.
В большинстве романов Зейдана главные герои вымышлены; они действуют на фоне исторических событий, играя в них второстепенную роль пли попросту являясь наблюдателями. Сюжеты этих романов, как правило, однотипны и складываются, как из кирпичей, из аналогичных элементов, строятся по заранее задуманным авторским нравоучительным схемам, так что добро в них естественно торжествует над злом.
Исключение составляют такие романы, как «Сестра Харуна ар-Рашида» (арабское название «Аль-Аббаса, сестра ар-Рашида») или «Абу Муслим аль-Хорасани», где главными героями оказываются подлинные исторические личности; здесь в основе сюжета лежат реальные конфликты. Эти романы справедливо считаются лучшими произведениями Зейдана: они отличаются наиболее напряженным и естественным ходом событий, без обязательного счастливого конца. В них жизнь вступает в борьбу со схемой и побеждает ее, ибо в самой жизни оказывается достаточно поучительности.
События романа «Сестра Харуна ар-Рашида» связаны с эпохой расцвета и могущества крупнейшей феодальной империи Ближнего Востока — Аббасидского халифата. Зейдан не ставит своей целью нарисовать широкую картину жизни всех слоев общества в халифате, он сосредоточивает свое внимание на жизни узкого придворного круга, отражающей, правда, многие противоречия этого обширного и богатого государства.
Действие романа можно датировать довольно точно январем 803 года. Действующие лица, за исключением разве что третьестепенных, существовали на самом деле — и халиф Харун ар-Рашид, так часто появляющийся на страницах «1001 ночи», и сестра его Аббаса, и знаменитый визирь Джаафар аль-Бармеки, и наследник престола аль-Амин со своими приближенными, и поэт Абуль Атахия, и даже служанка Аббасы, верная Атба. И самый конфликт — падение визирской династии Бармекидов — тоже не придуман Зейданом.
В «1001 ночи» Харун ар-Рашид предстает перед нами мудрейшим и справедливым халифом, а время его царствования (786–809) изображается как золотой век в жизни Аббасидского халифата. И всюду с ним его любимый визирь и друг, красивый и добрый Джаафар аль-Бармеки.
Визирская династия Бармекпдов, к которой принадлежал Джаафар, была иранского происхождения. Вообще Аббаспды, готовя в первой половине VIII века политический переворот — свержение «нечестивых» Омейядов, в значительной степени опирались на иранцев, стремившихся освободиться от халифского гнета. Даже новую столицу, Багдад, выстроили на персидской земле, недалеко от Ктесифона — бывшей столицы сасанидского Ирана.
При Аббасидах возвышается иранская знать, способствовавшая их восшествию на престол; неудивительно, что и первые визири у новой династии были из иранского рода. Мудрые и ловкие политики, Бармекиды имеют немалый вес в халифате; молодой Харун ар-Рашид называет отцом Яхью Бармекида, отца Джаафара.
Разумеется, в преданиях и ранних исторических хрониках обаяние личности Харуна ар-Рашида и мощь его державы преувеличены: он был не менее коварен, деспотичен и жесток, чем другие Аббасиды, а правление его, хоть и приходилось на период расцвета халифата, особой мудростью и справедливостью не отличалось, так что популярностью он у своих современников не пользовался. Это установлено историей, и Зейдан отнюдь не склонен идеализировать ар-Рашида — вряд ли найдется читатель, чьи симпатии привлечет этот герой.
Средневековые арабские историки любят также преувеличивать роль Бармекидов в халифате, уверяя — без достаточных на то оснований, — что именно они благотворно влияли на политику Харуна ар-Рашида и что с их низложением кончилась эпоха справедливости и начался период деспотизма и притеснений. Современные историки Востока (в частности, акад. В. В. Бартольд), анализируя исторические факты, приходят к выводу, что Бармекиды, при всех своих заслугах, вовсе не были бескорыстными и безгрешными, а кроме того, не были и полновластными хозяевами в халифате, определявшими характер его политики, и что традиционный образ знаменитого визиря Харуна ар-Рашида также идеализирован. Этот налет идеализации сохранился и у Зейдана.
Факты показывают также, что падение Бармекидов не было внезапным результатом халифского гнева, а подготавливалось заранее, подогреваемое, очевидно, страхом перед усилением влияния иранцев.
Большинство старинных арабских хроник связывает катастрофу, постигшую Бармекидов, с эффектной романтической историей. Эту историю Зейдан и кладет в основу сюжета, справедливо отмечая, впрочем, и политические причины постепенно растущего недовольства Харуна ар-Рашида своим любимцем; получается, что история с Аббасой как бы переполнила чашу терпения халифа.
Однако уже в XIV веке арабский историк Халдун поставил под сомнение достоверность этой версии; в настоящее время она определенно считается несостоятельной. Есть мнение, будто бы распространил ее сам халиф: коварное убийство помощника и друга — пусть по политическим мотивам — должно было возбудить общественное мнение против него; убийство же ради защиты чести семьи было для средневекового араба делом естественным и даже похвальным.
Конфликт Харуна с Джаафаром и Аббасой пересказывается Зейданом согласно ранним источникам; толкуется же вся история в современном автору духе, с оттенком поучительности. В ней четко расставлены акценты и ясны симпатии. Зейдан, как истинный просветитель, осуждает стремление к абсолютной власти, ему ненавистны жестокость и деспотизм. Он дает понять, что вся разыгравшаяся кровавая трагедия — по сути дела следствие неукротимого деспотизма ар-Рашида и господствующих в обществе порочных нравственных понятий.
Казалось бы, писатель-патриот, разделявший всеобщее увлечение героической историей прошлого, обращаясь к эпохе блеска и могущества арабского халифата, должен был найти какую-то более светлую картину, подчеркнуть былую мощь арабов. Но Зейдан преследует иную цель: ему надо не только показать блеск золотого века, но и попытаться вскрыть те причины, которые постепенно превратят этот золотой век в полосу упадка. Согласно воззрениям арабских просветителей, первые мусульманские владыки, так называемые праведные халифы, стоявшие у власти после смерти пророка Мухаммеда (630—650-е годы), были справедливыми и бескорыстными, вели суровый образ жизни, стремясь направлять своих подданных верным путем и заботясь об их благе.
Постепенно власть в халифате переродилась в чисто светскую [3], и арабская держава была погублена тем, что халифы перестали печься о справедливости и благе народном, а лишь стремились к неограниченной власти, умножению своих богатств, к роскоши и земным наслаждениям. Это антидемократическое перерождение власти, по мнению просветителей, и привело арабский халифат, равно как и предшествующие ему великие державы, к упадку. В истории же с Харуном ар-Рашидом Зейдан видит тому весьма поучительный пример. Отсюда мост перебрасывается и в современность, порождая мысль о губительности тирании. II когда Аббаса гневно обличает деспотизм своего брата, ее устами говорит сам автор.
Разложение власти порождает бесконечные придворные интриги, в которые втянуты и халиф, и его жена, и оба наследника, и отвергнутый претендент на престол, и придворные. Следуя исторической правде, Зейдан не может изобразить совершенно чистым и непричастным к этому клубку всеобщей вражды и злобы того героя, которому он явно симпатизирует и которого противопоставляет Харуну, — халифского визиря Джаафара. Он наделяет его умом, красотой, благородным сердцем, смелостью, он подчеркивает заслуги Джаафара и всей визирской Семьи перед халифатом, особенно в деле культурного развития страны, — последнее интересует его, как истинного просветителя, больше всего.
И тем не менее он не может сделать Джаафара, правую руку халифа, воплощением справедливости, идеальным героем, тем, кто мог бы здраво оценить положение и искать путей его исправления (а без этого потускнеет назидательный смысл романа). Поэтому так важна для Зейдана фигура Исмаила ибн Яхьи, дяди халифа, человека мудрого и высоконравственного, далекого от всех придворных интриг, человека, который ценит в людях два качества — честность и набожность — и у которого одно желание — видеть халифат процветающим. Для Зейдана это олицетворение непоколебимой принципиальности, гуманности и разума, совесть эпохи, и пусть герой почти не играет роли в сюжетной интриге — без него роман не мог бы существовать. То есть это был бы совсем другой роман.