Сердце Абуль Атахии билось так сильно, что казалось, вот-вот его удары будут услышаны в комнате; от неудобной позы ныла спина. Он затаил дыхание, переступил с затекшей ноги на другую и стал прислушиваться. Поначалу различал отдельные, громче сказанные слова, затем обрывки фраз, и наконец ничто уже не ускользало от его обострившегося слуха.
— Тебе не грозит опасность, сейида! — убеждала Атба. — Уверяю тебя!
— Не могу я, поверь, не могу!
— Прошу тебя, не расстраивайся!
— Что-то подсказывает моему сердцу — я вижу сыновей последний раз.
— Не приведи аллах, сейида! — воскликнула Атба, и косички ее задрожали. — Ведь ничто не изменилось. Разве Риаш не явится сюда по первому твоему зову? Наступит день, аллах милостив, когда ты не будешь больше разлучаться с детьми!
— Этому никогда не бывать, — грустно покачала головой женщина. — Я чувствую, что последний раз в жизни обнимаю их, целую, прижимаю к груди. — Она умолкла, вытащила шелковый платочек, обшитый парчовыми нитка-мп, вытерла слезы и затем проговорила: — Ты же знаешь, в руках моего брата-тирана всесильная власть, нет в его сердце места ни жалости, ни состраданию. Пусть вокруг гибнут от голода и жажды, тают от любви — ему ни до кого нет дела. Он требует лишь исполнения своих желаний.
— Увы, сейида, — громко вздохнула Атба, — все мужчины одинаковы. Они господа положения, и они любят себя куда больше, чем нас. Им дозволено то, что нам запрещается. Мужчина имеет несколько жен, забавляется с рабынями и наложницами. А бедная женщина не вправе даже выйти замуж за того, кого любит…
— И все же ты не найдешь ни одного «господина положения», который поступал бы так же, как мой тиран, даром что он мне родной брат, — возразила ее собеседница. — В целом мире нет женщины несчастней меня! Брат выбрал мне мужа, устроил брак, отдал в жены, но запрещает то, в чем аллах не отказывает самым ничтожным своим созданиям. Разве это не позор, не насилие? Под страхом смерти нам запрещено встречаться наедине. А сам он, ты знаешь, развлекается как только может, окруженный во дворце толпами рабынь, привезенных со всех концов света!
Она заплакала. Глядя на нее, начали всхлипывать оба мальчика. Атба тоже едва удерживалась от слез. Но она взяла себя в руки и проговорила:
— Да храпит аллах эмира правоверных, сейида! Он возражает против твоего фактического замужества не потому, что визирь недостоин тебя как человек, как мужчина. Нет, у него недостойная кровь! Именно кровь. Ты дочь халифа, сестра халифа, прямой потомок пророка Мухаммеда. Ты должна хранить кровь незапятнанной. Ну разве тебе подобает иметь наследников от визиря? В общем понимании он вольноотпущенник, перс. Посмотри, сколько вокруг кровосмесительных связей! По мнению эмира правоверных, тебе надлежит сочетаться законным браком с хашимитом, твои наследники должны иметь чистую кровь. Харун ар-Рашид запретил фактическое замужество лишь из уважения к твоему высокому происхождению.
— Какие ты говоришь глупости! Перестань, как ученик, твердить урок, заученный с чужих слов. Хочешь внушить, будто я неправа? Напрасно стараешься! Если братец считает, что ребенок, зачатый от вольноотпущенника, опозорит халифат, почему же он сам нажил с рабыней сына и возвысил его до звания второго престолонаследника? Почему? А? Почему не довольствуется законным браком ну хотя бы с дочерью моего дяди Зубейдой? Кстати, он утверждает, что любит ее. Хороша любовь, нечего сказать! Моим братцем владеют дикие страсти. Он погряз в разврате. Никто не в силах его удержать. Я женщина, и поэтому он считает нужным тиранить меня. Да что там еще говорить — он тиранит всех!
Абуль Атахия почувствовал, как у него взмокла спина. Перед ним находилась Аббаса, родная сестра Харуна ар-Рашида. Из-за двери доносились слова, за слушание которых полагалась страшная казнь.
— Среди хашимитов, за которых ты ратуешь, нет ни одного, равного визирю, — продолжала Аббаса, обнимая детей. — Почему он запрещает мне видеться с ним? Разве позволительно так относиться к замужней сестре? Но я нарушаю этот запрет и впредь буду нарушать, несмотря на угрозу смерти! Я люблю его! Понимаешь, люблю! У нас двое сыновей. Наша любовь не преступление, хотя нам и приходится таиться от всех. О, когда кончится эта пытка! Скажи, когда? Мне надоело дрожать при мысли, что наша тайна может быть раскрыта!
Глава VIIАББАСА
Ноги у Абуль Атахии подкашивались, тело бил озноб.
Когда-то поэту рассказывали историю родной сестры эмира правоверных, и он лихорадочно припоминал ее.
Аббаса принадлежала к ближайшему окружению повелителя халифата, так же как и визирь Джаафар ибн Яхья аль-Бармеки. Давно уже Харуну ар-Рашиду полюбились беседы с ними: молодой Джаафар был умным и дальновидным советчиком, Аббаса умело оживляла разговор. Беседы проходили непринужденно и с пользой для халифа. Но вот беда: мусульманский этикет строго-настрого запрещал незамужней женщине бывать в обществе, где присутствуют посторонние мужчины, и тем более участвовать в меджлисах. Нарушать установленный обычай не имел права даже эмир правоверных.
И тут Харун ар-Рашид нашел путь, который показался ему великолепным. Действительно, казалось, что проще, — составить фиктивный брачный договор и выдать Аббасу замуж за Джаафара! О фактической женитьбе, само собой разумеется, не могло быть и речи: вольноотпущенник перс не годился в отцы будущим наследникам халифата. В брачном договоре, скрепленном халифской печатью, предусмотрительно оговаривалось, что супруги имеют право встречаться только в присутствии эмира правоверных. Согласно существовавшим законам, за нарушение договора полагалась смерть.
Абуль Атахия был не в силах подавить злую усмешку: еще бы, отныне в его руках была судьба всемогущего Джаафара ибн Яхьи аль-Бармеки!
«У визиря много врагов, — рассуждал он, не отрывая глаз от дверной щелки, — и первый среди них аль-Фадль ибп ар-Рабиа, который прибудет сюда поутру. Враги не станут скупиться, им бы только подкопаться под ненавистного перса, отобрать у него высокий пост. За тайну, при помощи которой его можно уничтожить, они выложат тысячи динаров».
О том, что будет с Аббасой, поэт не задумывался. Он не принадлежал к числу жалостливых людей. Глаза у него, правда, слезились, но отнюдь не от участия к женщине, которую он намеревался погубить, а от пристального ее рассматривания.
Неожиданно в носу у Абуль Атахии защекотало, и он едва успел вовремя схватиться за переносицу.
— Успокойся, сейида! — донеслось из комнаты, пока поэт благодарил аллаха, что тот не дал ему чихнуть и тем самым не выдал его присутствия. — Ты преодолела столько опасностей, чтобы увидеть мальчиков, обними же их крепче! Предоставь будущее всемилостивому и всемилосердному, он защитит тебя от бед и невзгод!
Соскочившие с материнских колен дети, опечаленные и удивленные, смотрели, как по щекам Аббасы катятся крупные слезы.
Она привлекла старшего сына, осыпала поцелуями белый лоб, тоненькую шею, а он растерянно улыбался, не понимая, то ли она хочет позабавить его и поэтому так смешно чмокает, то ли на самом деле чем-то расстроена. Разве мог ребенок, не испытавший в жизни и пустякового горя, разобраться в ее переживаниях? Его понятия были совсем еще детскими. Он рвался порыться в песке, поиграть в бабки, ласково прижаться к матери и тотчас убежать, толкая перед собой обруч или весело поддавая мячик. Он любил строить из гальки дворцы, из мягкой глины лепил замысловатые фигурки. Как-то случайно увидел он мертвого феллаха и сказал: «Дядя спит!». А другой раз, указывая на неподвижно лежавшую ядовитую змею, воскликнул: «Смотрите, какая красивая веревка!». Не имея понятия о жестоких ударах судьбы, он не боялся расставаний, — для него это были очередные забавы, как игра в прятки, за которой следуют неожиданные находки и встречи. Ему нравилось играть с кошкой. — как это она никогда не устает прыгать и возиться! Для иных детей заводили прирученных птиц; когда птица улетала и не возвращалась, ребенок, глубоко переживая потерю любимого существа, понимал, что значит привязанность. А у него такой птицы не было…
Аббаса же любила детей больше жизни. Любовь матери — гашиш ее сердца. В глубине души мать никогда не порицает дитя, даже если дитя не разделяет ее чувств. Лишь бы малыш был весел и сыт, лишь бы его личико дышало здоровьем. Пусть он заикается от счастья, не беда, только бы ему было хорошо. Его радость — это и ее радость. Он пляшет, довольный, и она готова заплясать вместе с ним. «Веселись, сыночек! Ну что ты еще хочешь? Скажи мне, я сделаю все!» И мать действительно сделает. Сделает, даже если это пойдет ей во вред. Нет у материнской любви ни конца, ни края! Тот, кто не имеет ребенка, не в состоянии понять этого. Он может лишь представить себе глубину материнского чувства, но представить — еще не значит познать.
Глава VIIIДЕЛО ПРИНИМАЕТ НЕОЖИДАННЫЙ ОБОРОТ
Мальчик задорно смеялся, личико его светилось радостью, жесты были наивны и очаровательны. Аббаса улыбнулась сквозь слезы. «Как жаль, что здесь нет искусного резчика! — казалось, говорил ее восторженный взгляд. — Глядя на Хасана, он бы вырезал фигурку маленького индийского божка!»
Хусейн — так звали второго мальчика — торопливо протер глазенки, завистливо глянул на брата: дети ведь более ревнивы, чем взрослые.
— Мама, почему ты ласкаешь Хасана, а не меня? — запротестовал он и потянулся к матери.
Аббаса повернулась к служанке. В глазах ее можно было прочесть: «Ну, не правда ли, они восхитительны?».
— Поверь мне, Атба, — услышал Абуль Атахия, — с ними я готова жить в пустыне, в жалкой бедуинской палатке, и буду счастлива. О, если бы аллах уготовил мне такую участь!
— Аллах всемогущ, сейида! Но ты забыла — пора возвращаться во дворец. Рассвет близок. Как бы не встретить кого по пути…
— О, я несчастная! Как мучительно расставание! Однако ты права, Атба. Вознагради Риаша. У тебя еще остались деньги, которые я дала поутру?