Крошечные тушки, безжалостно сплющенные поваром в тонкую лепешку и обжаренные на сковороде, лежали горой, источая умопомрачительный запах. Агамемнон втянул его в себя и жадно схватил птичку, съев ее в два укуса.
— Дрозды хороши! — заявил он, облизывая масляные пальцы. — Трав не пожалели.
— Зима же, — непонимающе посмотрела на него царица. — У нас всегда дрозды зимой прилетают. Вот, наловили к твоему приезду.
— Да просто я уж и забыл, когда жрал по-человечески, — признался Агамемнон, кроша крепкими желтоватыми зубами нежные птичьи косточки и сплевывая их в небольшой горшочек, который поставили перед ним для этой цели.
— Все лепешки да каша, — прошамкал он, жадно опустошая блюдо. — Вначале посытнее было, а потом куда хуже стало. Редко, когда свинью, козу или корову какую добудем.
Кратер с вином, рассчитанный на десяток человек, опустошался немыслимыми темпами, и виночерпий, повинуясь движению брови царицы, разбавлял вино едва ли пополам. Сегодня праздник, хмельным весельем никто не укорит.
— Ты насытился, господин мой? — спросила Клитемнестра, когда Агамемнон уже осоловел и громко рыгнул, показывая свое удовольствие от сегодняшнего ужина.
— Да, от пуза поел, — ответил царь, и царица повела рукой.
— Дочери мои, оставьте нас с отцом, — произнесла она, а когда девушки вышли, — дала команду слугам. — Все вон!
Служанки, прислуживавшие за столом, виночерпий и мальчишка-раб, который подбрасывал уголь в жаровни, бесшумной стайкой покинули зал, а Клитемнестра повернула к мужу лицо, искаженное ледяной яростью.
— Да как ты мог так со мной поступить? Бессердечный ты негодяй! Ты хоть знаешь, что я тут пережила?
— Чего-о? — Агамемнон даже рот раскрыл от невероятного изумления. — Мне это снится сейчас? Да я целыми неделями мечтал, как тебя со стены сброшу! Я хотел быками тебя разорвать! Кожу содрать живьем! Ты ведь, тварь, Микены без боя сдала и в постель легла с моим врагом! Эгисф отца убил! Или ты забыла?
— А что мне еще оставалось делать? — взвизгнула Клитемнестра, с каждым сказанным словом все больше переходя на истошный крик. — Я должна была в одиночку город оборонять? Ко мне твои гекветы пришли и условия выставили. Или я Микены Эгисфу сдаю и замуж за него выхожу, или конец и мне, и детям моим. Ты думаешь, как я ему улыбалась все эти месяцы? Как в постель с ним ложилась? Да я умереть хотела каждое утро! Я Ореста услала сразу же, чтобы не убили его. Эгисф над моим сыном уже нож занес, я едва успела спрятать его! Ты хоть это понимаешь?!!! Как мне еще в лоб твой медный достучаться?
— Да ладно… чего ты… — Агамемнон, непривычный к женским истерикам, даже растерялся от такого напора. Когда под тобой рыдает наложница, взятая в горящем городе, то это даже горячит мужскую кровь. Но когда рядом плачет жена, явно сломленная свалившимися на нее невзгодами, к такому царь оказался совершенно не готов.
— Вся ваша семейка волчья! — криком кричала Клитемнестра. — Только ведь и можете, что родную кровь лить. Ненавижу вас! Провались вы все в Аид(1), ненавистное Пелопово отродье! Негодяй на негодяе! Убийцы проклятые! Лжецы! Предатели! Пусть меня боги заберут, наконец. Чем я такие муки заслужила?
И она зарыдала еще горше, некрасиво кривя полное лицо и размазывая по щекам злые слезы. Агамемнон, который воином был отважным, биться с женщинами все же не умел и теперь, как и все мужи в подобной ситуации, лишь мычал нечто невразумительное, осознавая всю тяжесть нежданно-негаданно свалившейся на него вины. Царь уже и позабыл, какие казни к неверной жене хотел применить. Прямо сейчас он думал, чтобы такого подарить ей из привезенной добычи, лишь бы не слышать надрывного плача и проклятий.
— Бросил меня на съедение этим псам! — рыдала царица, закрыв лицо пухлыми ладонями. — Я Великую Мать молила, чтобы поскорее забрала меня. Не было уже сил никаких. Я на стене каждый день стояла. Вдаль смотрела, пока глазам больно не становилось. А тебя все нет и нет! Да на кой-тебе сдалась эта Троя проклятая, когда свою землю чуть не потерял!
— Иди ко мне! — раскинул объятия Агамемнон, прижимая к себе жену, чьи плечи продолжали трястись в беззвучном плаче.
Невиданная уже много лет ласка так поразила царицу, что она доверчиво прижалась к нему и затихла, слушая стук его сердца. А Агамемнон, мысли которого путались и скакали сумасшедшим зайцем, пытался осознать ситуацию, которая перевернулась строго в обратную сторону от той, где была всего час назад.
— Ночь на дворе, — сказала вдруг Клитемнестра, которая плакать почти перестала, и теперь лишь всхлипывала едва слышно. — Там воду нагрели. Обмоешься с дороги, господин мой?
— Да! Давай! — с готовностью отстранил ее Агамемнон, который все эти слюни терпеть не мог. Он привык женщин брать жадно, быстро и не обращая ни малейшего внимания на то, что они по этому поводу думают.
— Ты можешь продолжить пировать, господин мой, — многообещающе улыбнулась Клитемнестра. — Я сама буду наливать тебе вино.
И она повела его в купальню, расположенную неподалеку. Там уже все приготовили.
— Хорошо-о! — простонал Агамемнон, вытягиваясь во весь свой немалый рост в высеченной из камня ванне, куда рабыни натаскали горячей воды. Он прихлебывал из кубка и лежал, не шевелясь и закрыв блаженно глаза.
Клитемнестра, сидевшая рядом, с готовностью подливала ему вина и гладила по кудлатой голове, обросшей за время похода сверх всякой меры. У нее здесь, в купальне, множество трав и притираний. Тут есть зола, смешанная с оливковым маслом. Ей промоют волосы, сделав их блестящими и чистыми до хруста. Здесь стоят благовония в небольших кувшинчиках: мирра, привезенная с немыслимо далекого юга, кипарисовое масло и измельченный корень аира. Ими умастят царское тело, обернув потом тончайшим полотном. Агамемнон уже и позабыл, что бывает подобная роскошь. Только ради одного этого стоит домой возвращаться.
Залитая светом множества ламп купальня выложена плитами алебастра и песчаника. Стены кое-где расписаны, но не так нарядно, как у Нестора в Пилосе. Там купальня мало чем от мегарона отличается. Вся изрисована осьминогами и дельфинами, от пола и до потолка. Агамемнон был к такому равнодушен. Ему больше нравилось другое. Предшественники, строившие этот дворец, продумали все как следует, и когда грузное тело царя покинет ванную, то потоки воды, льющиеся на пол, уйдут в скрытые в полу канавки и покинут город по глиняным трубам. Дивное мастерство, которое понемногу начало забываться в череде непрерывных войн и голодных лет.
— Хорошо тебе, муж мой? — неожиданно резко спросила Клитемнестра. — Доволен ли ты, как встретили тебя?
— Доволен, — непонимающе посмотрел на нее царь. — Убить тебя хотел, но теперь не буду. Вижу, что нет на тебе вины. А Эгисфа и прочих предателей я покараю. Отомщу за твой позор.
— Давай я тебе голову помою, — неожиданно мягко произнесла царица. — Закрой глаза, мой господин. Тебе будет приятно.
Агамемнон даже зажмурился от предстоящего удовольствия, представив, как мягкие пальцы будут ласкать его голову, промывая каждый волосок. Но действительность оказалась совсем иной.
— Эй! — крикнул он, ощутив грубое касание того, чего ждал меньше всего. — Ты чего творишь! Я тебя на куски порежу, тварь!
Рыбацкая сеть, сплетенная из тонких волокон, опутала его, когда он попытался встать. Агамемнон поспешил, и ноги его скользнули по гладкому камню ванной. Он снова упал в воду, судорожно хватаясь за ее края.
— Убью! — прохрипел он и повел по сторонам налитыми кровью глазами.
— Теперь не убьешь! Я тебя сама убью! — услышал он злорадный голос где-то сзади, а потом ощутил могучий, почти что мужской удар секиры, которым наградила его любящая жена.
— Ты чего?
Агамемнон завыл, забился в сети, словно пойманная рыба, но чутье, которое усыпила коварная баба, говорило одно: ему не выбраться отсюда. Слишком уж далеко все зашло. Но он все равно будет пытаться.
— За что? — просипел Агамемнон, зажимая рану на голове, из которой текла алая кровь, смешиваясь с водой в ванной.
Он еще может спастись, рана неглубока, бывало и хуже. Агамемнон прикидывал, как бы зубы заговорить ненаглядной своей половине, выскочить из ванны и убить одним ударом могучего кулака. А голова заживет! Боги не допустят его гибели. Он им жертвы богатые принесет.
— Это тебе за дочь мою! — с ледяной улыбкой ответила Клитемнестра. — За то, что ты мою девочку убил! Ненавижу тебя! Сколько ночей мечтала, как сделаю это.
— То воля богов была, — попытался оправдаться царь, но еще один удар топора разрубил ему плечо, вновь опрокинув в воду.
— Ты дурак! — завизжала Клитемнестра. — Ты просто слепой дурак! Ты, вместо того чтобы людей как следует расспросить, Ифигению нашу, дочь мою ненаглядную, как барана зарезал. Там ведь не так все было!
— О чем ты говоришь? — в невероятном изумлении шептал Агамемнон, кое-как пытаясь зажать рану и на плече тоже. Выбраться из ванны он уже не надеялся. Только если договориться с женой…
— Это сплетня! — завизжала Клитемнестра. — Обычная бабья сплетня! У нас такое во дворце по пять раз на день происходит! А пустила ее та дарданская сука, наложница братца твоего! И твоя наложница бывшая! Помнишь ее, муженек? Нет? А я вот хорошо помню! Сам догадаешься, кто ее к тебе подослал? Кто хотел твоему походу помешать? Кто у тебя под боком силу набирает?
— Эней! — обреченно закрыл глаза Агамемнон, в больной голове которого сложились кое-какие факты.
— Эней, — спокойно подтвердила Клитемнестра. — Это его баба, а ты ее родному брату подарил и позволил из рабства выкупиться. Неужто не понимаешь ты, что Эней ее сюда прислал, чтобы твой поход сорвать? Да и ей самой этот поход словно нож острый был. Она ведь в Спарте царицей стала, когда сестрица Хеленэ сбежала. Это она придумала все! Понимаешь ты! Придумала до последнего слова!
— Прости, я все исправлю, — слабеющим голосом бормотал Агамемнон. — Я убью их всех! Богами клянусь!
— Ты вместо того, чтобы до истины докопаться и ту тварь на пытку взять, — продолжила царица, чей голос дрожал от гнева, — собственную дочь убил. Глупе